Я привел себя в порядок и даже побрился. Затем выбрал подходящий, на мой взгляд, костюмчик и расстался наконец со своей джинсой. Когда, закончив туалет, я появился перед своими друзьями, они были очень удивлены. Ванька, так даже забыл, что надо прихрамывать, когда направился в мою сторону, чтобы поближе рассмотреть расфранченное чучело, в которое я превратился. Чтобы избежать возможных комментариев с их стороны, я поспешно предложил пойти позавтракать. Ванька тут же потерял ко мне интерес и, вспомнив о своей травме, прихрамывая направился к выходу, за ним неспешно тронулся Опин. Данила взял меня за руку, и мы двинулись за гномом. Зопин уже поднялся с пола и первым покинул мою спальню.
Я тут же услышал, как мои невысокие друзья, выйдя за дверь, принялись переругиваться.
Опин: – И куда ж ты топаешь, мешок набитый? Неужели в третий раз завтракать собрался?..
Зопин: – Да я только рядом посижу... Ну может, курячье крылышко пожую...
Опин: – Ага!.. Как же!.. Курячье крылышко!.. Опять небось за поросенка с кашей примешься!.. Что я тебя, не знаю, что ли!..
Зопин громко сглотнул.
Опин: – И как только в тебя столько жратвы помещается? Все ест... и ест... и ест... Только однажды лопнешь ты, так и знай!..
Зопин (угрюмо): – Не лопну...
Опин (злорадно): – Лопнешь... лопнешь...
Зопин (обиженно-плаксиво): – Нет, не лопну...
Опин (спохватившись): – Ну не лопнешь. Так животик болеть будет...
Зопин (угрюмо): – Ну и пусть болит. Где я еще такой кашки с поросенком покушаю...
Опин: – Ох-хо-хо...
Под это бормотание мы, сопровождаемые Навтом, дотопали до столовой, которая, как оказалось, также входила в состав моих апартаментов.
После достаточно обильного завтрака, на котором Зопин снова отличился, оба гнома отправились к себе, как они сказали – «полежать до обеда», Данила, прихватив Ваньку, спустился во двор, а я двинулся назад в спальню. Мне предстояло наладить разведывательную службу.
Только когда я, расположившись за столом, на котором стояло зеркало и лежал отобранный мной перстень, прикинул начерно порядок моих действий, я понял, какую задачу перед собой поставил. Да, конечно, я совсем недавно сдал зачет по наговариванию магических предметов. Но сейчас мне предстояло совершенно другое.
Я имел желание прицепить к перстню Глаз, а Взгляд вывести на зеркало. Но Глаз нельзя было просто вставить в рубин перстня, это было бы просто, но неудобно. Чтобы иметь объемный Взгляд, Глаз необходимо было подвесить метрах в полутора от камня и снабдить инерционным заклинанием, чтобы он не метался в такт размахам руки, на которую наденут перстень.
Затем надо было Взгляд вывести на зеркало, но так, чтобы в зеркале можно было получать изображение всей округи или, говоря по-другому, – направлять Глаз в нужную сторону. К тому же, понимая, что сутками сидеть возле зеркала ни у Многоликого, ни у меня возможности не будет, я задумал пристроить к этому оптическому предмету еще и память, чтобы можно было быстренько «вспомнить» все, что увидел Глаз за прошедшее время, и просмотреть главное. И все эти многочисленные функции надо было вложить в одно заклинание, поскольку при наложении заклинаний одно на другое, а не дай бог, еще и на третье, происходили такие возмущения магических векторов, учесть которые не могли даже современные компьютеры.
В общем, я корпел над формулой заклинания до обеда, а когда Навт вошел, чтобы пригласить меня в столовую, понял: если я сейчас оторвусь от стола, после обеда придется все начинать сначала. Только когда в окне моей спальни сгустились вечерние сумерки, я в изнеможении отвалился от стола, более или менее удовлетворенный короткой, всего из шести слов фразой, выведенной на клочке бумаги. Правда, эту фразу еще нужно было правильно произнести, в абсолютно точный временной момент, и не забыть порядок перемены положения рук над заклинаемыми предметами. Но это уже были детали.
Устало растерев виски, я оглядел погружающуюся во мрак спальню и увидел, что на ковре сидит Данила, не сводя с меня напряженного, изучающего взгляда. Но стоило мне устало улыбнуться ему, как он вскочил на ноги, подбежал и забрался ко мне на колени.
– Дядя Илюха, что это ты писал?.. У тебя было такое страшное и такое усталое лицо!..
Он смотрел на меня, словно только что узнал какую-то очень важную тайну, которую я от него тщательно скрывал. Его рука нерешительно и в то же время нетерпеливо потянулась к исписанному мной листочку, но я успел ее перехватить.
– Ты все равно ни слова не сможешь прочесть...
– Почему?..
– Это написано на незнакомом тебе языке.
– А...
В его голосе звучало глубокое разочарование.
– А что это...
Он уже не пытался схватить листочек, а просто указал на него глазами.
– Это заклинание...
Он вздрогнул и испуганно на меня поглядел.
– А бояться нечего. Это заклинание для вот этого кольца и зеркала. С их помощью я хочу узнать, что нас ждет в Храме. Ты же помнишь, что там есть переход к нам домой. Но прежде чем идти туда, я хочу посмотреть, что там и как...
Я ободряюще улыбнулся и перевел разговор на другое:
– Ты обедал?
Он утвердительно кивнул.
– А ужинал?..
– Нет, мне что-то не хотелось есть. Опин, Зопин и Ванька ужинали. Зопин все на животик жалуется, а ест больше всех!..
– Я бы сейчас тоже кого-нибудь съел. Ты не знаешь, Навт никуда не ушел?
Данила соскочил с моих колен и бегом бросился к выходу. Стоило ему распахнуть дверь, как в проеме возник Навт и с запинкой пробормотал:
– Прости, Белоголовый, но я не решился остановить принца, когда он к тебе пришел. Я ему говорил, что ты занят, но он обещал тебе не мешать...
– Не волнуйся, все в порядке. Я хотел попросить чего-нибудь поесть. В столовую идти не хочется, устал очень, может, можно сюда что-то подать.
Он молча закрыл дверь, а через несколько минут вернулся в сопровождении Агаты, катившей небольшой столик, уставленный тарелками и стаканами.
Мы с Данилой поужинали в молчании и сразу после ужина разошлись спать. Я снова заснул, едва только моя голова коснулась подушки.
И вот рано-рано утром следующего дня мы с Многоликим сидели у него в кабинете и, прихлебывая из хрустальных бокалов легкое золотистое вино, вели неторопливую беседу. До восхода солнца, во время которого мне полагалось произнести составленное вчера заклинание, оставалось еще несколько минут. Зеркало и перстень дожидались на рабочем столе Многоликого, поскольку он решил, что самое надежное место для этих вещей – его кабинет.
Наконец я почувствовал, что назначенная минута приближается. Чувствовать точное солнечное и лунное время – это одно из первых качеств, которым обучил меня мой учитель. Антип постоянно твердил, что правильное время для серьезного заклятия – половина успеха. Правда, если сложить все условия, которые он называл «половиной успеха», то получится не «целый» успех, а три или даже четыре «целых» успеха.
Я подошел к столу и, слегка прикрыв глаза, протянул руки над лежавшими в полном одиночестве вещами. Над моими руками медленно потекли минуты, потом побежали более быстрые секунды и, наконец, в тот момент, когда над линией горизонта выблеснул самый краешек дневного светила, мои губы словно сами собой начали выговаривать затейливую вязь наговора. При этом руки двигались над зеркалом и перстнем в завораживающем ритме, словно укладывая выпадающие изо рта звуки в золотые и бронзовые изгибы вещей, словно полируя кроваво-красный блеск рубина и ясную поверхность зеркального стекла. Это странное, полумистическое действо длилось не более нескольких минут, но когда мои губы договорили заклинание до конца, а руки бессильно упали вдоль тела, я почувствовал, что мое сознание погружается в какой-то зыбкий, слегка искрящийся, лениво волокущийся туман...
Очнулся я от того, что Многоликий, придерживая мою голову, пытался влить мне в рот глоток вина. Поперхнувшись, я проглотил терпкую кисловато-холодную влагу, и вокруг все прояснилось.
