Общежитие размещено в двухэтажном домике с одним подъездом, с желтыми оштукатуренными стенами и небольшими окнами – почти как в сельской хате. Позже я увидел в Ленинграде несколько улиц и отдельных скоплений, заполненных такими домиками, иногда – трехэтажными. Эти домики, оказывается, строили пленные немецкие солдаты, чтобы частично искупить вину за порушенные во время войны.
Меня поселяют на первом этаже в типичной двухкомнатной квартире с кухней и ванной, снабженной газовой колонкой. «Уплотняют» старожилов нашей квартиры. Теперь в ней будут жить шесть человек: двое в маленькой комнате, и четверо – в большой. Старожилы воспринимают уплотнение спокойно: шестого отселили совсем недавно. Попова поселяют на втором этаже; там общежитие размещается в трехкомнатной квартире. Металлические кровати с постельными принадлежностями мы перетаскиваем с соседнего домика, где находится склад коменданта, точнее – комендантши. Начинаем жить.
Вечером, когда все собираются, организую небольшой «междусобойчик» по случаю вселения и начала трудовой деятельности. Выставленная полбанка с нехитрой, вполне студенческой, закусью реализуется мгновенно. Плавно вхожу в общество (теперь бы сказали – «в плотные слои атмосферы»).
Знакомлюсь со старожилами. Самый старший – ему около 30 – Алик Вейцман – математик, работает конструктором-расчетчиком в КБ на Кировском заводе. Олег, Иван с младшим братом и Михаил трудятся на Ждановском – рабочими или бригадирами. Общество у меня совсем простецкое: все «лимитчики», приехавшие из деревень и городишек для подъема ленинградской промышленности. Иван вытащил брата из псковской деревни совсем недавно. Несколько особняком держится Алик Вейцман: он старше, он – элита, пролетариев воспринимает с легким юмором. Мое появление он воспринимает с радостью: по идее (теперь – «по умолчанию») я тоже уже принадлежу к «белым воротничкам».
На следующий день 25 августа 1954 года мы с Поповым начинаем первый в своей жизни трудовой день в должности инженеров. Получили рабочие места: стулья и столики в большой комнате с такими же столами и «столоначальниками». Это механосборочный отдел. Его начальник Иван Кузьмич Дагаев внимательно присматривается к нам, мы присматриваемся к своему начальству. Первые впечатления у меня весьма положительные. Дагаев – среднего роста, средней комплекции мужик лет 45, что по нашим понятиям где-то на пороге пенсии. Говорит он немного, больше слушает, на первый взгляд – обычный технический сухарь. Выдают чуть прищуренные глаза: они очень внимательные, быстрые и насмешливые. Да и речь, пожалуй, для технического сухаря слишком образная.
– Это, мой юный друг, бульбонос, – объясняет мне задание Дагаев, разворачивая чертежи. – Он нужен, чтобы корабль лучше бегал и не расходовал силы на красивый бурун. Наши умельцы не могут отлить его целиком: они верят, что мы его сварим. И сварим так, что он лопнет позже, чем они вернутся из первого рейса. Вот и сварите его, пока – на бумаге…
Бульбонос – форштевень, разрезающий воду нос корабля, с огромной полусферой – бульбой в подводной части. Смотрю на сборочном чертеже его размеры и поеживаюсь. Вес (правильно: масса) – десятки тонн. Таким он будет после сварки. А вот чертежи заготовок, их несколько штук. Как и чем варить – не знаю. Надо также учесть, что сам бульбонос будет сварен с корпусом, что создаст дополнительные напряжения. Вникаю в марку стали, размеры, конфигурацию: начинаю трудиться, «загружать подсознание»… Какие-то решения придут позже, в самое неожиданное время и в любом месте. Предварительно продумываю формы и конструкцию необходимой оснастки, – приспособлений, позволяющих выдержать после сварки заданную чертежом геометрию. Работаю, не отрываясь, несколько часов до обеда. Дагаева уже нет. С предварительными набросками – планом работ и эскизами – иду к Нарскому, заместителю Дагаева по сварке. Нарский (имя-отчество я запамятовал) – гораздо старше, худощавый с седыми колечками волос над морщинистым лицом. Его фамилия мне знакома по каким-то публикациям в сварочной литературе. Нарский бегло просматривает мой план и эскизы и затем с удивлением рассматривает меня.
– Ты что сдурел, сынок? Это же работа целого конструкторского бюро на несколько месяцев! Если мы все это будем делать, то останемся с тобой без куска хлеба! Там на заводе столько бездельников, всяких конструкторских и технологических бюро, – это их прямая работа! По договору мы даем заводу только общую технологию, а дальше – пускай сами разбираются! Технологий, которые мы должны дать в срок – великая уйма, а ты собираешься сидеть только на одной целый год!
Нарский добывает для наглядности пачку технологий, выполненных предыдущими поколениями инженеров ВПТИ для различных заводов. На двух-трех листках с фирменными лейблами и графами основное место занимают: номер и дата договора, шифры, номера и характеристики свариваемых деталей. В очень скупой технологии есть только: вид сварки, марки электродов, последовательность операций, термообработка (до и после сварки), методы контроля. Все! Далее куча подписей начальства нашего и заводского, а также скромная подпись «разработчик технологии.
– И за это завод платит деньги? – сомневаюсь я.
– И немалые, – с энтузиазмом подтверждает Нарский. – И никуда больше эти деньги он деть не может: их целевым назначением дает заводу министерство. С этих денег и тебе, разработчику, что-то отстегнется сверх оклада. А какой у тебя оклад? 880? Да, не разгуляешься… Гони побольше этих технологий: портфель – огромный! Глядишь – и разбогатеешь.
Начинаю постигать азы плановой экономики социализма. Юрка Попов их уже, похоже, освоил и успешно использует: бодро «клепает» вторую «технологию», пока я размышляю, как подступиться к своей первой. Он элементарно, совсем по-студенчески, добыл у сидящей рядом девы «козу», успешно ее передрал. У него в активе уже контакт с девой и почти оконченная вторая «технология». Резко снижаю «высоту», и пытаюсь догнать Попова, что мне не удается. Во всех, даже столь примитивных технологиях, я вижу опасности коробления и даже – разрушения. Считаю своим долгом обозначить опасность и предостеречь будущих изготовителей. Мои технологии разрастаются пояснениями, предостережениями и вариантами на полях. Дагаев, очевидно, перед подписью просматривает наши с Поповым технологии, но никаких замечаний не делает.
Недели две мы более-менее успешно «пашем» на технологиях. С большинством народа нашей конторы мы перезнакомились. Много девушек, некоторые – совсем уже «на выданье» и оценивающе рассматривают нас, в основном – Попова. По разговорам на перекурах узнаем, что несколько наших бригад работают по договорам на заводах – «внедряют» или испытывают новые технологии. Там всё заводское, наши – только мозги и руки. Иногда, бывает, завод артачится, не принимает наши технологии, и тогда разработчик едет туда, чтобы разрулить ситуацию. Чаще – завод не обращает внимания на ЦУ и делает все по-своему: мало ли, какие пишут нелепости на бумаге…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
