Морестан (читает). Мсье Боревер: «Мерзкая дрянь!» Мадам Боревер: «А вы… вы…» (Замолкает.) Извините меня, я не разберу, что записал. Они говорили одновременно и очень быстро. Во всяком случае, знаю, что слово непечатное.
Лабланш. Непечатное слово пропустим!
Морестан (читая). Мсье Боревер: «Итак, решили прихлопнуть дорогого муженька?» Мадам Боревер: «Значит, решили свалить убийство на милую женушку?»
Лабланш. Это ужасно!
Севинье (сидя, очень спокойно). Разделяю ваше мнение.
Морестан (читает). Мсье Боревер: «И эта стерва называлась „подруга детства“! Мадам Боревер: „И я соединила свою жизнь с этим… этим… ба… бла…“ Нет, что-то не то…
Севинье. То, то!
Лабланш. Да наплевать!
Морестан. Простите, но я хочу разобраться. Этим… нет, этим… Вот! (Доволен, что понял.) «С этим…».
Лабланш (не дает ему читать, забирает листки). Вы очень плохо читаете. Дайте сюда. Я лучше пойму, если прочту сам. (Читает. Мало-помалу осознает ситуацию. Садится. Читает.) О! (Читает.) Невозможно поверить! (Морестану.) Что это за слово?
Морестан (наклоняясь над его плечом). «Могила»! (Объясняя.) «Ты это с собой не унесешь в могилу!»
Лабланш (читает). И они оба это подписали? Морестан, будьте любезны, пойдите к следователю Ардуэну, спросите, как там у него с делом Мортимера?
Морестан (понял намек). С удовольствием, господин Лабланш! (Выходит.)
Севинье. Записывает превосходно, да? Даже в протоколе – какая ненависть!
Лабланш (не отрываясь от чтения). Да.
Севинье. Ненависть во взаимных вопросах и ненависть в ответах. Давно затаенная, а теперь разгоревшаяся. Это почти возвышенно.
Лабланш (отдавая листки). Но не убедительно!
Севинье (почти победным тоном). Ну уж нет! Либо он вошел первым, и тогда он – убийца, а она – сообщница.
Либо она вошла первой, и тогда они просто меняются ролями.
Лабланш. Не забывайте, что суд может не принять во внимание взаимные обвинения супругов.
Севинье (хитро). А вы внимательно прочли протокол?
Дабланш. Очень. Возможно, они оба лгут.
Севинье (возвращая Лабланшу его шутку). Вы в нее влюбились – или мне кажется?
Лабланш (холодно). Она по крайней мере говорит с точными деталями. Она обвиняет. А он…
Севинье (продолжая его фразу). …а он хочет и не может понять, зачем ей надо было его убить. Задает этот вопрос и ей и самому себе. Зачем? Или – ради кого? Он жалок.
Лабланш. Согласен с вами.
Севинье. И трагичен! Она засыпает нас деталями, а он даже не протестует. Как вы заметили, она очень точна (улыбаясь) …о чем она, возможно, потом и пожалеет.
Переглядываются, оценивая друг друга. Пауза.
Лабланш. Что вы собираетесь делать?
Севинье. Прежде всего – освободить Жозефу Лантене.
Лабланш. Правильно.
Севинье. Согласны?
Лабланш. Естественно, это надо сделать в первую очередь.
Севинье. Спасибо.
Лабланш (странным тоном). Иначе говоря, если не становиться на формальную точку зрения, это – первое, что приходит на ум следователю, для которого долг – превыше всего.
Севинье. Если я вас правильно понимаю, первое, что приходит на ум, – не всегда самое лучшее.
Лабланш. Вы меня правильно понимаете.
Севинье. И первая мысль – не всегда та, которую стоит приводить в исполнение в первую очередь.
Лабланш. Не всегда.
Севинье. Итак, Лабланш, вы, на моем месте, ее сразу бы не отпустили?
Лабланш. Вы меня очень, очень хорошо понимаете.
Севинье. Неужели!
Лабланш. Ее арест был ошибкой – допускаю!
Севинье. Я совершил ее намеренно.
Лабланш (как бы продолжая урок). И для пользы дела. Исправляя ее, вы ее подчеркиваете. И тогда все грозит скандалом.
Севинье. Тем хуже.
Лабланш. Потерпите минутку! Скандал – это грязь. Дайте ей высохнуть! Она превратится в пыль, а пыль – улетучится.
Севинье. Вы очень хотите защитить Бореверов?
Лабланш (вкрадчиво). Мне кажется, что если оставить все, как оно есть… (Оживленно.) И даже в интересах обвиняемой. Будет время доказать… ее невиновность более безоговорочно.
Севинье (прерывая). Но она же останется в тюрьме!
Лабланш (неопределенно). Ну… несколько дней… недель…
Севинье (возмущенно). Недель?
Лабланш. Не будем преувеличивать. Если дело Остоса останется делом горничной и шофера, через два месяца оно никого не будет волновать.
Севинье. Только горничную.
Лабланш. Послушайте, Севинье…
Севинье. Я знаю, что вы мне скажете. Что с таким именем мне бы лучше заниматься беллетристикой.
Лабланш. Вас перевели в Париж в таком молодом возрасте. Вы вправе надеяться на быструю карьеру.
Севинье. Я и надеюсь, но считаю, что, стреляя по летящей мишени, надо метить выше, чтобы попасть точно в цель!
Лабланш. Или промазать!
Севинье. Если я вас правильно понимаю, следователь может надеяться на продвижение по службе только тогда, когда теряет моральное право судить других.
Лабланш. Я думал, вы честолюбивы.
Севинье. Но не этой ценой. Слишком низко надо согнуться, чтобы разглядеть ступень, ведущую вверх!
Лабланш (с ироническим восхищением). Браво!
Севинье. И, с другой стороны, каждое преступление, которое не постигла заслуженная кара, уносит у нас частичку уверенности в собственной безопасности.
Лабланш. Говорите проще.
Севинье (искренне). Сейчас – не могу. Мне нужно держать высоко голову. Я ведь не лучше других и совсем не радуюсь при мысли, что, может быть, посылаю ко всем чертям свою собственную карьеру.
Лабланш. Возможно.
Севинье (не предполагая, что дело так серьезно). О! Вы думаете?
Лабланш (не отвечая). Да и ваша жена… Вряд ли она это одобрит!
Севинье (повторяет, с нажимом). Вряд ли она это одобрит!
Лабланш. Так что же?
Севинье. Поймите меня, Лабланш, не должна эта девушка расплачиваться за Бореверов.
Лабланш. Некоторое время в тюрьме…
Севинье. Ни дня! Ни часа!
Лабланш. Ну, прошу вас… две недельки.
Севинье (обрывая его). У меня и не просите.
Лабланш. Ну, ваше дело! Все-таки желаю вам успеха! (Выходит.)
Севинье (с озабоченным видом подходит к своему столу. Смотрит на портрет жены, затем набирает номер). Антуанетта?.. Да нет, все хорошо, просто хотел услышать твой голос. Знаешь, мне всегда очень прятно тебя слышать… Конечно, этого мне недостаточно, но я радуюсь, даже если с тобой просто поговорю. Скажи, Антуанетта, ты счастлива со мной?.. Нет, не дурачься, скажи мне, ты счастлива? Только серьезно, скажи это серьезно… Спасибо, родная, это я и хотел услышать. (Вешает трубку.)
Входит Морестан.
(Листает бумаги.) Видели Ардуэна?
Морестан. Да. Вот везет! Убийство – лучшего нельзя желать! Второго такого в жизни не подвернется. И его Мортимер во всем признается! И улики приводит, и свидетелей называет. Когда я вошел, он диктовал им адреса скупщиков краденого. Вот это.работа! А у нас… На один выстрел – два убийцы.
Севинье (спокойно). Разумеется, это перебор. Какие могут быть сомнения – перебираем. (Поднимая глаза от бумаг.) Жозефа Лантене ждет в коридоре?
Морестан. Да.
Севинье. Места себе не находит, наверное.
Морестан. Не сказал бы, она спит.
Севинье. Скажите, пусть введут. (Хлопает рукой по досье.) Мне кое-что пришло на ум.
Морестан (агрессивно). Не против нее?
Севинье. Да введите же.
Морестан выходит и сразу же приводит Жозефу в сопровождении адвоката и полицейского. Этот последний поразительно похож на Боревера. Единственная разница – он кажется чуть крупнее и у него «американские» усики. Мундир поношен, но фуражка новая. Он настолько похож на Боревера, что эту роль должен играть один и тот же актер. Жозефе это сходство тоже бросается в глаза.
Жозефа (полицейскому). Это странно, но вы мне кого-то очень напоминаете.
Полицейский (с корсиканским акцентом). Убийцу, конечно!
Жозефа (очень серьезно). Я не шучу, в коридоре я не заметила. Наверно, потому, что дремала. Но вы мне так кого-то напоминаете, даже забавно.
Полицейский (холодно). Забавно.
Севинье. Свой разговор вы продолжите позднее.
Жозефа. Нет, ну чтобы так быть на кого-то похожим! Вы не из Дрома?
Полицейский. Нет. (К Севинье.) Простите меня, господин следователь, но она меня спрашивает.
Севинье (полицейскому). Сядьте. Вы тоже, мэтр. Я – всего на минутку. Я хотел бы только уточнить с мадемуазель одну деталь. Деталь, которая имеет определенное значение. Господин Боревер…
