Не дожидаясь, пока ее найдет охрана или кто-нибудь из администраторов, Алина быстрым шагом устремилась к выходу. Она была так расстроена, что даже забыла получить из рук гардеробщика, больше похожего на камердинера, шубку — пришлось вернуться, накинуть ее на плечи и, уже никого не стесняясь и не глядя по сторонам, выбежать в синеву ночи и заметаться в поисках машины.
— Хи-хи-хииии… зачем вы меня вывели? Вот так истор… ик! Вот так история! Не дали потан… потанцевать. Я завтра буду жаловаться вашему начальству, вот увидите, намыл-лят вам, парни, голову за такое вопи… ик! вопиющее неуважение к гостям. Вот увидите, намылят-намылят, по самые уш… уши… Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э…
Его затошнило. Яркий свет фонарей и фар автомобилей освещали эту отвратительную сцену в деталях. Алина видела, как охранник с каменным лицом быстро наклонил Славу у капота, придерживая за талию. Когда тело мужа перестало содрогаться в рвотных спазмах, его попытались затолкать в машину — но не тут-то было! Разгоряченный алкоголем и всем происходящим, он никак не захотел успокаиваться.
— А-а-а-а! — закричал Слава, тыча пальцем в Алину, которая, запыхавшись, остановилась рядом с автомобилем. — А вот и она! Ж-жена. Женушка. Супруга. Верная подруга жизни. Щас сядет со мною рядом и будет смотреть на меня своими тоскливыми кор-р-р-р… коровьими глазами. Осужда-а-а-ает. А… а почему?! Нет, я спрашиваю вас — по какому пр… пр-р-раву? Какое юр-р… юридическое или международное право у нее есть для того, чтобы меня осуждать?! Меня, мужчину, муж… мужа, который ее содержит?! Но она осужда-а-ает, она меня ненави-и-идит, и все это вместо того, чтобы ноги мне мыть и воду пить… Как это бы делала бы на ее месте любая другая потаскушка!
— Слава, я прошу тебя. Успокойся, — чуть не плача, пробормотала Алина. Она не решалась приблизиться к мужу — такой внезапной злобой исказилось его лицо. Он смотрел на нее, как на врага.
— Слава, успокойся, садись в машину и поедем домой, пожалуйста!
— Молчи, ты! — Настроение мужа, который еще недавно смеялся и хихикал, как это часто случается с сильно перепившими людьми, внезапно изменилось. Он вырывался из хватки охранников — а те, учитывая высокий статус «приглашенного», не решались применить силу. В конце концов он, отстранив секьюрити, утвердился у дверцы машины, уцепившись за саму дверцу и широко расставив ноги.
— Ты слы… слышала? Молчи! Твой муж приказывает тебе молчать! И не сметь смотреть на меня! «Слава, Слава, поедем, пожалуйста, домой», — кривляясь, передразнил он Алину. — А разв… разве у тебя есть дом? Нету у тебя дома, кошка ты шел-л — ик! — кошка ты шелудивая. Твой номер… твой номер даже не шест… не шестнадцатый, а ва-аще триста двадцать шестой, понятно?! Вот господа, — внезапно крикнул Слава так громко, что на этот крик из Манежа выглянула еще парочка охранников, — вот, господа, вы, может быть, думаете, что Слава Козодоев — пьяная свинья, а Слава Козодоев — это я, прр-риятно познакомиться! — а Слава Козодоев настоящий мужчина и хоз-з-з… и хозяин своему честному слову. Поспорил, что женюсь — и женюсь! То есть и женился! Из принципа! Меня на «слабо» попыт… попытались взять, а я взял и — ик! — взял и женился! А все почему? Потому что муж-ж-ж… мужик, и никогда не проигрываю! Никакого спора, даже самого идиотск… ик! Самого идиотского. Когда Пашке, который со мной поспорил, свидетельство о браке показал, он чуть со стула не свалился! Хохотал, как дурак. И меня сам дураком обзывал. Ты, говорит, дурак, наплачешься еще с этой деревенщиной. А мне плевать! Я сказал, что выиграю у него пари, и выиграл. И выигрыш-то был плевый, пять тыщ баксов всего-навсего, я на эту штучку, — он показал на Алину, — в двадцать раз больше потратил! Во! Видали? А вы говорите мне, что я не муж… ж-жик!
И хотя никто ему этого вовсе не говорил, Слава поглядел на присутствующих с торжеством. Окаменевшую от всего услышанного Алину он как будто перестал замечать.
— Что ты говоришь? — прошептала она. — Ты… ты пьяная свинья! Ты… Ты говоришь, что женился на мне… чтобы выиграть пари?!
Слава перевел на нее тяжелый взгляд. Впервые Алина заметила, что он смотрел на нее с отвращением и даже с какой-то брезгливостью, как на муху.
— Конечно, чтобы выиграть… Я не должен был проиграть, я никогда не проигрываю…
Он вдруг обмяк и как будто внезапно потерял интерес к этому разговору.
— Что-то плохо мне, братцы… — жалобно сказал он и пошатнулся.
Но прежде чем охранники успели подхватить его под руки, Алина вплотную подошла к мужу. Ее охватила звериная ненависть — такая сильная, что даже обида от только что услышанного утонула в этой ненависти.
— Сволочь! Сволочь! Сволочь! — три раза повторила Алина. — Какая же ты скотина!!! Будь ты проклят, гадина, гадина!!!
Медленно ворочая осоловелыми глазами и жуя губами, Слава лениво поднял руку и хлестнул Алину по щеке. Удар был несильный, но пощечина обожгла ей щеку. Брызнули слезы. Отшатнувшись от мужа, от машины, от охранников, она кинулась куда-то, не разбирая дороги, сама не зная куда.
— Девушка, постойте! — закричали сзади. Кричали и еще что-то, но Алина, прижимая ладонь к горевшей щеке, не остановилась и не обернулась.
«Если бы только знать! Ах, если б я могла знать тогда, чем все это закончится! Я б никогда, никогда не вышла за него замуж… Уж лучше бы умерла! Мама, мама, где ты?! Мамочка, спаси меня…»
Впереди показались огни шоссе. Алина поднесла руку к лицу — щека все еще горела, хотя ресницы уже заиндевели. Ветер, какой-то особенно колючий и холодный даже для начала января, дул во всю силу своих легких. Слезы замерзали, не успевая скатиться, ледяные крупинки мешали смотреть на дорогу. А на нее следовало бы смотреть, потому что по шоссе то и дело со свистом проносились машины, иногда так близко от обочины, что грозились задеть хрупкую девушку в дорогой белой шубке, длинном вечернем платье и летних туфлях.
Был поздний вечер, почти ночь, а по-бальному одетая девушка неизвестно почему бежала по обочине, часто утопая в снегу.
* * *
Она не знала, сколько прошло времени. Она не ощущала холода, не чувствовала, что промокли ноги, а легкие бальные туфельки намокли, отяжелели и грозили вот-вот развалиться прямо на ходу. И усталости тоже не ощущала — одно чувство перебивало все остальные: надо бежать, во что бы то ни стало бежать из этой жизни!
Пусть было тяжело и порою очень больно, пусть за два года брака дом ее мужа так и не стал для Алины своим, пусть она каждый день погружалась в пустоту и одиночество — но все-таки в глубине души, где-то в самом дальнем уголке сердца, все это время в ней жила надежда на то, что рано или поздно все наладится и они со Славой найдут способ стать, наконец, друг для друга нужными и важными людьми. Но теперь… После того, что он сказал…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
