– Помню, – угрюмо сказал Энди.
– Немногие из двенадцати остались в живых. Четверо, как я слышал последний раз. Двое поженились.
– Да, – сказал Энди, почувствовав, как внутри нарастает ужас. Осталось только четверо? О чем говорит Квинси?
– Насколько я понимаю, один из них может гнуть ключи и захлопывать двери, не прикасаясь к ним. – Голос Квинси, слабый, прошедний через две тысячи миль по телефонному кабелю, через соединительные подстанции, через ретрансляционные пункты и телефонные узлы в Неваде, Айдахо, Колорадо, Айове, через миллион точек, где можно его подслушать.
– Правда, – сказал Энди, пытаясь говорить спокойно. И подумал о Вики, которая иногда включала радио или выключала телевизор, не подходя к ним; Вики, очевидно, даже не сознавала, что делает такое.
– Да, правда, – звучал голос Квинси. – Он – как бы это сказать – документально подтвержденный факт. У него болит голова, если он часто экспериментирует, но он может делать подобные вещи. Его держат в маленькой комнате с дверью, которую он не может открыть, и замком, который не может согнуть. Они проводят над ним опыты. Он гнет ключи. Он запирает дверь. И, насколько я понимаю, он почти безумен.
– О... боже... – едва слышно произнес Энди.
– Он участвует в усилиях во имя мира, так что ничего страшного, если он сойдет с ума, – продолжал Квинси. – Он сойдет с ума, чтобы двести двадцать миллионов американцев оставались в безопасности, свободными. Понимаешь?
– Да, – прошептал Энди.
– Что сказать о тех двоих, которые поженились? Ничего Насколько известно, они мирно живут в каком-то тихом средне американском штате вроде Огайо. Возможно, их ежегодно проверяют: не сгибают ли они ключи, не закрывают ли двери, не прикасаясь к ним, не демонстрируют ли маленькие психологические трюки на местном Карнавале в пользу страдающих мускульной дистрофией. Хорошо, что эти люди не могут делать ничего подобного, правда, Энди?
Энди закрыл глаза и вдохнул запах сгоревшей ткани. Иногда Чарли открывала дверцу холодильника, заглядывала туда и отползала. А если Вики в этот момент гладила, стоило ей взглянуть на дверцу – и та сама закрывалась, притом Вики не понимала, что делает нечто необычное. Так случалось иногда. Иногда так не получалось: ей приходилось оставить глажку и закрывать дверцу холодильника самой (или выключать радио, или включать телевизор). Вики не могла сгибать ключи, или читать мысли, или висеть в воздухе, или поджигать предметы, или предсказывать будущее. Иногда она могла закрыть дверь, находясь в другом конце комнаты, – это был верх ее возможностей. Иногда после подобных действий Энди замечал, что она жалуется на головную боль или боли в животе, но он не знал, была ли это непосредственная реакция или какое-то глухое предостережение со стороны ее подсознания. Во время месячных ее способности немного возрастали. Но они были такими незначительными и проявлялись так редко, что Энди считал их нормальными. Что же касается его самого... ну, он мог мысленно подталкивать людей. Какого-то названия этому не существовало; вероятно, ближе всего подходит самогипноз. Часто прибегать к этому он не мог – начинала болеть голова. Большую часть времени он совершенно забывал о своей необычности, а по сути не был уже нормальным после того дня в комнате 70 в Джейсон Гирни Холле.
Он закрыл глаза и на темном фоне под веками увидел похожее на запятую пятно и несуществующие слова COR OSUM.
– Да, это хорошо, – продолжал Квинси, словно Энди согласился. – А то они могут поместить их в две маленькие комнатки, где они будут не разгиба спины работать во имя безопасности и свободы двухсот двадцати миллионов американцев.
– Это хорошо, – согласился Энди.
– Что касается тех двенадцати человек, – сказал Квинси, – они, может, дали тем двенадцати лекарство, действие которого сами не предвидели. Может быть, кто-то – некий сумасшедший доктор – намеренно ввел их в заблуждение. Или, может, он думал, что вводит их в заблуждение, а на самом деле они руководили им. Не имеет значения.
– Не имеет.
– В итоге тем двенадцати дали это снадобье, и оно, возможно, несколько изменило их хромосомы. А может, сильно изменило. Да кто знает? Может, двое из них поженились, решили завести ребеночка и, может, ребеночек приобрел нечто большее, чем ее глаза и его рот. Не заинтересует ли тех этот ребенок?
– Думаю, заинтересует, – сказал Энди, напуганный до такой степени, что ему трудно было говорить. Он уже решил, что не скажет Вики о разговоре с Квинси.
– Представь – берешь лимон, он замечателен, и берешь пирожное меренгу, тоже замечательное, но, если смешать их, получится... блюдо с совершенно новым вкусом. Уверен, им хотелось бы посмотреть, на что способен этот ребенок. Они только хотели бы заполучить его, посадить в маленькую комнату и посмотреть, не поможет ли он сохранить демократию на планете. И, пожалуй, это все, что я хотел сказать, старина, вот только еще... НЕ ВОЗНИКАЙ!
***
Голоса в комнате, полной привидений.
НЕ ВОЗНИКАЙ.
Он повернул голову на подушке и посмотрел на Чарли, она крепко спала. ЧАРЛИ, ДИТЯ, ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ? КУДА ДЕТЬСЯ, ЧТОБЫ НАС ОСТАВИЛИ В ПОКОЕ? ЧЕМ ВСЕ КОНЧИТСЯ?
Ответа на вопросы не было.
Наконец он уснул, а в это время неподалеку в темноте сновала зелена машина все еще в надежде найти крупного широкоплечего мужчину в вельветовом пиджаке и маленькую девочку со светлыми волосами в красных брючках и зеленой блузке.
Лонгмонт, Вирджиния: контора
Два красивых дома, в стиле американского Юга, стояли друг против друга на длинной волнистой зеленой лужайке, которую пересекали несколько изящно изгибавшихся велосипедных дорожек и засыпанный гравием двухполосный подъездной путь, шедший изза холма от главной дороги. Вблизи одного из этих домов находился большой сарай, выкрашенный в ярко-красный цвет с безупречно белой окантовкой. Около второго – конюшня, тоже красная с белой окантовкой. Здесь содержались лошади из числа лучших на Юге. Между сараем и конюшней отражал небо мелкий пруд для уток.
Первые владельцы этих двух домов в 1860-х годах отправились на войну, где были убиты. Все наследники обоих семейств уже умерли. В 1954 году оба владения стали единой государственной собственностью. Здесь разместилась Контора.
В девять часов десять минут солнечным октябрьским днем – назавтра после отъезда Энди и Чарли из Нью-Йорка в Олбани на такси – в направлении одного из домов ехал на велосипеде пожилой человек с добродушными блестящими глазами, в шерстяной английской спортивной кепке. Позади него за вторым бугром находился контрольный пункт, пропустивший его лишь после проверки электронной системой отпечатка его большого пальца. Пропускной пункт располагался за двойным рядом колючей проволоки. На внешнем ряду высотой в семь футов через каждые шестьдесят футов висели плакаты с надписью: «ОСТОРОЖНО! ГОСУДАРСТВЕННАЯ СОБСТВЕННОСТЬ! ЧЕРЕЗ ЭТУ ОГРАДУ ПРОПУЩЕН ТОК НИЗКОГО НАПРЯЖЕНИЯ!» Днем напряжение действительно было низким. Ночью же собственный генератор поднимал его до смертельных цифр, и каждое утро команда из пяти охранников объезжала ограду на маленьких электрических карах, подбирая обугленных кроликов, кротов, птиц, сурков, изредка скунсов, издававших немыслимую вонь, а то и лося. Дважды зажаренными оказались люди. Расстояние между внешним и внутренним рядами колючей проволоки составляло десять футов. Днем и ночью по этому проходу бегали сторожевые собаки, доберманы. Их научили держаться в стороне от смертельно опасной проволоки. На каждом углу всего этого сооружени возвышались сторожевые вышки, построенные из теса и выкрашенные в тот же ярко-красный цвет с белой окантовкой. На них дежурили часовые, умевшие обращаться с различным смертоносным оружием. Вся территори просматривалась телекамерами, и передававшиеся ими изображения постоянно проверялись компьютером. Заведение Лонгмонт охранялось надежно.
Пожилой человек крутил педали с улыбкой, обращенной к тем, мимо кого проезжал. Лысый старик в бейсбольной кепке прогуливал тонконогую кобылицу. Он поднял руку:
– Привет, Кэп! Какой чудный день!
– Лучше не бывает, – согласился человек на велосипеде. – Желаю добра, Генри.
Он подъехал к фасаду дома, стоящего севернее, слез с велосипеда, поставил его на упор, глубоко втянул мягкий утренний воздух и бодро поднялся по широким ступеням крыльца между широкими дорическими колоннами.
Открыв дверь, он вошел в просторный вестибюль. За столом сидела молодая рыжеволосая женщина, перед ней лежала книга со статистическими выкладками. Одной рукой она придерживала страницу, которую читала, друга находилась в верхнем ящике стола, слегка касаясь «Смит-Вессона» 38-го калибра.
– Доброе утро, Джози, – сказал пожилой человек.
– Привет, Кэп. Немного опоздали? – Симпатичным девицам такое сходит с рук; сиди за столом Дуэйн, он ей не спустил бы. Кэп не был сторонником женской эмансипации.
