— Но мне нужен мужчина.
— Это точно. — Чарльз относился к Филипу без особой симпатии.
— Чарльз, я серьезно. Мне нужно, чтобы в доме был ответственный молодой человек, по крайней мере, в послеобеденное время, чтобы водить Дилана в парк. А не толстая немолодая уроженка Ямайки вроде Иветты, которая не умеет играть в мяч. — Я закрыла лицо руками. — Сегодня снова звонили утром из школы.
— Опять живот разболелся?
— Ага. За пять минут до начала физкультуры. Он каждый раз идет к школьной медсестре — не только перед баскетболом, но и перед выбивным, а теперь еще и перед футболом. До того баскетбольного матча он хоть на физкультуру ходил.
— Так заставь его пойти! Ну да, у меня нет своих детей, но я смотрю, как вы их балуете, и я точно знаю, что это их портит. Моя мама такого не потерпела бы. И мы, кстати, не в бедности жили, так что не думай, что это негритянское стремление выбраться из гетто. Она просто не позволяла нам выкидывать такие номера.
— Я пытаюсь.
— Так в чем проблема? Почему он до сих пор у медсестры? Почему ему это разрешают?
— Чарльз, человеку без детей все кажется проще. Невозможно заставить ребенка…
— Очень даже возможно!
— Но он не уходит от медсестры! К нему приходится вызывать школьного психолога и помощника учителя физкультуры, который не может там долго оставаться, потому что идет урок. Но он с ними не общается, просто смотрит на них и говорит: «Я же сказал, что плохо себя чувствую и не могу играть». Потом учителя разговаривают с ним после уроков. Они звонят мне. Мы с Филипом, разумеется, ходим с ними встречаться. Филип всегда хочет выступать перед школой единым фронтом, так что для этих встреч он освобождает время в расписании, но на баскетбольную игру прийти не может. Что мне еще делать?
— Будь жестче. В этом весь фокус. Тебе нужно быть с ним жестче, чтобы ему некуда было бежать, и тогда он начнет справляться со своими проблемами самостоятельно.
— Я и так проявляю жесткость по отношению к нему, просто у него иногда бывает депрессия, и мне кажется, что ему нужна моя любовь, нужен кто-то, рядом с кем он может поплакать. Он до сих пор иногда приходит с этим ко мне, а если я буду изображать командира, то он перестанет приходить. С отцом у него контакт хуже: Филип пытается справляться с проблемами, но ему никак не удается найти время для Дилана. И хотя он просит меня не беспокоиться, я знаю, что в глубине души он разочарован тем, что у него такой проблемный сын.
— А что с баскетбольной командой?
— Мы заставляем его ходить, на этот счет у нас строго, как ты и советуешь, но тренер говорит, что Дилан не бьет по корзине, просто отбивает мяч и бегает немножко. Вроде как. Ну, почти совсем нет. Но теперь дело дошло до обычной физкультуры. Слушай, я знаю своего мальчика. Я знаю, что ему нужно. Я хочу найти хорошего парня, который устраивал бы ему встряску каждый день, как твоя мама, только в Центральном парке.
Чарльз взял меня за руку — я явно его убедила.
— Найдешь ты подходящего парня. Но он не из тех, с кем ты уже встречалась. И ты это знаешь.
Прошла неделя, а поиски мои так и не увенчались успехом. Наступило бабье лето, и я возвращалась через парк на работу после бизнес-ленча. Я разговаривала по телефону с Эбби, которую взбесил последний запрос Гудмэна.
— Я убью этого Гудмэна! — кричала она мне в трубку. — Правда, убью! Мне даже снилось это сегодня утром в метро!
— О господи, Эбби, что теперь?
— Ты знаешь Ариэль Ла Бомба? Ну, ту латиноамериканскую красотку, что ведет прогнозы погоды в «Доброе утро, Нью-Йорк»?
— Не знаю. Может быть. Не помню.
— Уверяю тебя, ничего особенного. Но она делает сюжеты о приключениях и путешествиях, и Гудмэн хочет закончить ими программу, считает, что она готова перейти с местной станции на телеканал.
— Ну, в этом ничего особо необычного нет. Наверняка она хорошенькая.
— Нет, дальше еще хуже. Слушай, он встречается с ней сегодня после обеда и хочет, чтобы я поехала и подождала ее у входа в здание.
— Не в вестибюле? А его секретарша этого сделать не может?
— Нет, мне он больше доверяет. Потом он хочет, чтобы я провела ее вдоль квартала к боковому входу…
Я рассмеялась.
— Кажется, я знаю, к чему дело клонится.
— Да! Все ради того, чтобы мы прошли мимо того ужасного рекламного плаката на автобусной остановке, где он ведет передачу на развалинах Всемирного торгового центра.
— Эбби, подожди…
— Ненавижу этот плакат. А он думает, что смотрится, как на острове Иводзима.
И тут я как будто бы оказалась в сцене из «Алисы в стране чудес»: на большом лугу человек тридцать детей раскладывали на траве огромную ткань с шахматными клетками. Одеты они были в странные костюмы: короли и королевы, солдаты, у некоторых сверху лошадиная голова… Это что, какой-то спектакль? Режиссер, симпатичный парень в брюках цвета хаки, футболке от Кассиуса Клея [7] и бейсболке, расставлял их по местам. Может, он проводил репетицию уличного карнавала? Мы были в Нью-Йорке, в сердце Центрального парка, куда приходят все лунатики, так что я ничуть не удивилась.
И тут я сообразила: это же живые шахматы! Мне прямо не терпелось подойти поближе.
— …ты можешь себе представить, учинить такое с «Виндексом»? — донесся из трубки голос Эбби.
— Что там еще с «Виндексом»?
— Ты вообще меня слушаешь? Он дал практикантке, той сволочной длинноногой, пять долларов и велел пойти купить «Виндекс» и протереть плакат.
Мне было не оторваться от детей.
— Алло! — крикнула Эбби. — Он велел помыть плакат на остановке! Ну же, рассердись! Что ты такая рассеянная?
— Да, извини, Эбби. Я тебе перезвоню.
Я уставилась на режиссера.
— Ну, сначала надо выдвинуть пешки, — сказал он. Двое ребят с разных концов доски сделали два шага.
— Нет, нет! — крикнул он, сложив руки рупором. — Двое сразу не могут ходить! Вам что, Чарли не рассказывал?
Ему, наверное, было от двадцати шести до тридцати двух. Высокий и крепкий, он держался очень прямо и уверенно. Зачесанные назад светло-русые длинноватые волосы обрамляли открытое лицо. Голубые глаза выражали тепло и внимание. Я не назвала бы его красивым в традиционном представлении, но его нельзя было не назвать привлекательным.
— Неужели Чарли не рассказал вам про основные стратегии? А еще называет себя учителем! Сначала пешки перед королевами, а не те, что с краев.
Дети, теперь уже смеясь и шутя, вернулись на свои линии, а солдаты перед каждой королевой сделали два шага вперед.
Две хихикающие девочки-подростка, стоявшие рядом, но не на шахматной доске, подошли поближе. Я заметила, что одна из них похлопывает себя по груди и украдкой строит глазки режиссеру. Другая наклонилась к ней, прошептала что-то на ухо и подтолкнула к нему. Этот парень буквально излучал свет, и они тянулись к этому свету.
