в участок, сообщил, что в школе заложена бомба. Сидим, ждем, пока проверят с собакой. Мне удалось сбежать в кафе. Наслаждаюсь чашкой кофе и теплым весенним днем».
«У нас холодно, — переворачиваясь на спину, пожаловался Димитос. — Только-только сошел снег. Крокусы зацвели».
«Крокусы уже отцвели. Тетки на работе каждый день друг другу цветочные фото показывают, я и не хочу, но все знаю. Уже деревья цветут — вишня и прочая слива. Говорят, что рано в этом году. Здесь теплее, чем…»
Димитос понял — его собеседник запнулся на слове «дома». Не смог произнести даже в мыслях. И это отозвалось ноющим сочувствием. Похоже, волх был прав. С чего начать? С последних лет, с трагедии, с ограничений или с конкретного момента, который может быть непонятным в отрыве от всего остального? Они никогда не обсуждали миры — сначала были слишком малы, чтобы говорить о религии и общественном строе, потом отдалились и перебрасывались мыслями о текущем положении дел. Димитос помнил далекий детский голос, уверявший его в том, что оборотней не бывает, и называвший его жизнь сказкой. Непонятно, что об этом думает человек-снайпер. Верит ли его словам?
«Я не знаю, с чего начать», — пожаловался он.
«Начни сначала. Если не уложимся в час, продолжим вечером. Я тебе маякну, когда доберусь домой с работы. Если твоя жена возражать не будет. Моему кролику точно все равно, главное его покормить вовремя».
«Жена уехала. Эмигрировала на другой континент, — сообщил Димитос. — Мы с Марысем остались. Да, ты прав, придется начинать с самого начала, иначе будет непонятно, куда и почему она уехала. И на что я обрек себя, устроившись на государственную службу».
«Я слушаю. Уже заказал вторую чашку кофе и прислонился к стене. Глаза закрою, и никто меня трогать не будет. А когда полиция все проверит, директриса мне позвонит, и я тебе об этом сразу скажу».
Глава 4. Долгий разговор
Димитос повернулся на бок, чтобы наблюдать за сыном. Подарок Чура не пожелал искать убежище, а принял активное участие в детской забаве. Маруш очень осторожно взял черепашку, усадил в грузовик с двумя колесами, кое-как покатал, пообещал: «Сейчас доделаю».
— Мы были торговым миром, торговым городом, — он начал проговаривать слова, чтобы упорядочить разбегающиеся мысли. — Я помню колоннаду Рассветной ярмарки, увитую вечнозеленым волхоягодником. Не обычным, оранжевым, а настоящим, с желтыми плодами. Лестницы с мраморными ступенями и отполированными перилами, ведущие к торговым рядам. Из пяти площадок работали только две — уже в моем детстве поговаривали, что товары из других миров несут в себе крупицу зла. Ассортимент неуклонно сокращался. Городские власти сетовали, что на охрану территории, противодействие чужой магии и пресечение преступлений уходят огромные средства. Так это было или не так — не знаю. Когда я учился в храмовой школе, наставники говорили, что на Кромке, перед съездом на ярмарку, стоит застава Чура и торговые караваны досматриваются. И количество зла, якобы пробирающегося к нам с Кромки, сильно преувеличено. Думаю, дело было еще в том, что товары перестали соответствовать запросам и потребностям. Произошло бурное развитие технологий, обесценившее мелкую бытовую магию. Например, телефоны вытеснили камни-говоруны: зачем держать дрессированных птиц и днями ждать ответа, если можно поднять трубку и поговорить?
«Да, действительно», — отозвался собеседник. — «Это я понимаю».
Димитос спохватился:
— Если что-то непонятно — переспрашивай.
«Мы тогда в час не уложимся. Интуитивно догадываюсь, а расспросы о камнях-говорунах могут подождать».
— Постараюсь кратко и по делу, — пообещал Димитос. — К моменту моего отрочества на саму ярмарку уже никого не пускали, отговариваясь соображениями безопасности. Товары забирали оптовики или храмовые служители: для святилищ Свечана постоянно закупали заговоренный воск, для алтарей Заржины — плетеных кукол из виноградной лозы, для школы Тропника… неважно. И люди, и оборотни стабильно покупали два товара, не потерявших ценность в связи с развитием технологий. Это были пояса от радикулита — из валяной шерсти волков-оборотней. И пуховые подушки, отгоняющие кошмары и дарившие волшебные сны — из мира людей-птиц.
«Ого! Я бы такую подушку купил!»
— Ты сначала дослушай. Ограничительные меры — для каждого выхода на площадки надо было оформлять пропуска — у многих вызывали раздражение. Мои наставники повторяли, что вода и скверна везде дырочку найдут, перекрыть все пути невозможно, да и задумавший зло через главный вход идти не будет. Они были правы. Я не видел ни Чура, ни Тальника, но помню, как на Брежинки-Медвежинки, в городском парке, среди танцующих пар, закружилась, сверкая глазами из-под темной вуали, госпожа Шмельница. Ее желтое платье сияло, движения очаровывали, а басовитое гудение шмелей почти заглушило музыку. Это длилось недолго, около пары минут. Люди расступились, посреди площади возникла лестница, по которой спустился Цветень, подавший супруге руку. Они ушли в небо, оставив каменную пыль от истаявших ступеней. А рой шмелей отправился на облет. Какие пропуска могут остановить Тальника, Живинку или Шмельницу? Или Ярышника, одаряющего майские костры рдеющими угольками из очага Огнича? Прости, меня опять унесло в сторону.
«Нет-нет, очень интересно. Без шуток. Суть я уловил, а детали потом из тебя вытрясу».
— Торговля угасала. Одновременно с этим упал спрос на — скажем так — внутреннюю волшбу. Это подорвало престижность обучения — многие уходили из храмовых школ, чтобы найти себе другое дело. Первой закрыли школу Тропника — мастера продавали хожени на Рассветной ярмарке, и остались без рынка сбыта после ликвидации очередных торговых рядов. Школа Свечана держалась дольше — и в столице, и на континенте было много заговоренных домов. Победило нетерпение. Камень медлителен. Чтобы правильно заговорить семейный особняк, уходят годы — надо начинать с закладки оберегов в фундамент и заканчивать крышей. Слишком долго, слишком дорого. Даже коттеджи с барельефами и цветочными гирляндами перестали пользоваться спросом. И люди, и оборотни переселялись в многоэтажные панельные дома — покупали квартиры, используя право на льготную ипотеку, которая не оплачивала магические изыски. К тому моменту, когда я заканчивал обучение, остались две официальные профессии. Ликвидатор магических последствий и корректировщик скульптуры и архитектурного декора. В общем-то, они схожи — и в том, и в другом случае ты работаешь с чужими заклинаниями и камнем, пропитанным многолетней волшбой. Я выбрал профессию корректировщика. Это было ближе к моей мечте.
«Я помню. Ты говорил, что хочешь заговаривать статуи и барельефы, чтобы они оберегали дома, площади и мосты. Ты рассказывал о хранителях. Хотел найти свой город».
— Это были мечты о несбыточном. Подростковые чаяния. Наверняка я говорил, что мой отец был чужаком. Он пришел из другого мира, — пробормотал Димитос,
