Штирийский Зальцкаммергут расположен, правда, намного дальше от Шотландии, чем Девоншир, но он обладал тем преимуществом для «тихого народца», что произраставшие там цветы были по большей части еще необитаемы и не всякий цветок имел своего покровителя, так что, в отличие от Девоншира, где это зависело целиком от случая, здесь каждый эльф мог сам выбрать цветок, в коем желал бы поселиться. Хотя многие здешние цветы были им незнакомы и в каждом отдельном случае приходилось еще учиться их обихаживать, цветы разрослись пышнее, чем прежде, и очень радовались тем мелким, обычным для эльфов услугам, которые те им оказывали, — когда, например, они подталкивали в чашечку цветка каплю росы или удаляли из него насекомых. У этого племени эльфов были свои излюбленные цветы — те, что росли поблизости от воды или на влажной почве. От таких цветов было рукой подать до эльфовых купален, да и флот их, который некогда проплыл по ручью через дом Колина (Колин отвел русло ручья от хлева, где вода загрязнялась, и пустил его на летнее время прямо через отцовскую хижину, чтобы засыпать под его мелодичный шум. Однажды лунной ночью он увидел плывущий мимо его кровати флот эльфов), стоял на якоре в озерце, которое вливалось в большое озеро среди зеленых лугов. Правда, озерцо это наполнялось водой и становилось похоже на настоящее озеро лишь в половодье или после таянья снегов, так что плавать по нему они не могли. Вынесенный им приговор запрещал их флоту заходить в большое озеро. Однако в ту весну выпало много дождей, и маленькому озеру пока что не грозила опасность обмелеть, вот почему эльфы всячески старались использовать оставшееся время.
Однажды, совершая свое ночное странствие, вернее — полночный облет, эльфы попали на горный луг, поросший нарциссами в полном цвету. Красота и благоухание нежных белых звездочек привели племя эльфов в такой восторг, что они тут же на месте завели веселый хоровод и почувствовали себя прямо-таки счастливыми, насколько это было возможно вдали от Шотландии. Однако под утро, когда, вволю наплясавшись, усталые эльфы хотели забраться в цветы и поспать, из этой затеи ничего не вышло. Казалось, нарциссы обладают волшебной силой отторжения, и даже перед королевой эльфов ни одна их чашечка не раскрылась. Сперва эльфы растерялись и опечалились, а потом очень рассердились и порешили в ближайшую ночь вернуться сюда и узнать, какая здесь кроется тайна.
Амариллис Лугоцвет, которая, как уже было сказано, поселилась в тех местах незадолго до описываемых событий, всевозможными окольными путями дозналась, что не то мать, не то бабушка Эйфеми фон Вейтерслебен происходила из рода фей, вернее, была дочерью феи (если бы она только знала, какой!) и некоего чужанина и в свое время безо всякого шума вышла замуж за одного из фон Вейтерслебенов. Исполненная любопытства, какие диковинные превращения могла претерпеть кровь феи в человеческом теле, теле Эйфеми фон Вейтерслебен, Амариллис Лугоцвет однажды пополудни отправилась в довольно-таки далекое путешествие — сначала вниз, в деревню, потом снова вверх, по горным склонам, — дабы без официальных предуведомлений, диктуемых благопристойностью, нанести визит Эйфеми фон Вейтерслебен.
Даже она, фея, ничего не проведала о похищении Титины и потому, неожиданно для себя, нашла Эйфеми мятущейся и ожесточенной, готовой на любую крайность, а та, увидев перед собой приветливое лицо Амариллис, без дальних слов кинулась к ней на грудь.
Амариллис Лугоцвет, знавшая, что надо делать в подобных случаях, незаметно омочила палец в растворе амариллия, который всегда держала при себе, и осторожно провела им по лбу Эйфеми, отчего та сразу немного успокоилась и принялась рассказывать о похищении и его возможных причинах. Рассказ этот сам по себе ничего бы не раскрыл Амариллис, однако ее тайные познания, а также давнее знакомство с некоторыми шотландскими феями вскоре навели ее на верную мысль, что кража ребенка могла быть лишь делом рук того опального племени эльфов, которое всеми правдами и неправдами пыталось проникнуть в ее нарциссы и которому она уже по одной этой причине не доверяла.
Немного успокоившись, Эйфеми впервые с того дня, когда была похищена ее девочка, ощутила желание поесть, и тогда обе дамы приказали подать им обильный завтрак, за которым еще подкрепились несколькими рюмочками можжевеловой водки.
После второй рюмки Амариллис Лугоцвет прозрачно намекнула, кто она такая, разумеется, взяв с Эйфеми слово молчать, а Эйфеми, уже способная рассуждать спокойно и здраво, поведала Амариллис о слухах касательно родственных связей ее семьи с феей, о чем та знала и сама. Они стали вместе искать и обсуждать возможные способы освобождения Титины, что оказалось делом трудным, ибо даже Амариллис Лугоцвет слишком плохо знала обычаи и нравы изгнанного племени эльфов. Однако обе сошлись на том, что любую попытку следует предпринимать в тиши и с предельной осторожностью, ибо необдуманными действиями крошке Титине можно только повредить. Амариллис Лугоцвет попросила несколько дней на размышление; она хотела обсудить план действий с другими долговечными существами, жившими в округе, и, в случае надобности, обратиться к ним за помощью и поддержкой.
Поняв, что отныне ее дело в верных руках, Эйфеми опять обрела привычную самоуверенность, осознала свою роль гостеприимной хозяйки и решила показать Амариллис Лугоцвет дом, сад и службы. Небольшая вилла стояла на крутом склоне, чуть ниже леса, и с ее застекленной веранды открывался великолепный вид на поселок и озеро, видны были и горы, и даже глетчер отсюда представлялся взору одной из самых живописных своих сторон. Примыкавшую к вилле небольшую ферму Эйфеми сдала в аренду крестьянину, и его работница заодно кормила нескольких кур, еще бродивших по саду виллы, — их свежие яйца шли семейству фон Вейтерслебен на завтрак.
У Эйфеми были свои любимые животные — попечение о них она бы никому не уступила, — собаки, маленькие длинношерстные таксы, она их специально разводила, и благодаря красивой шерсти и незаурядной понятливости они пользовались доброй славой в ближней и дальней округе. Амариллис Лугоцвет была так растрогана видом таксы, кормившей шестерых щенят, что Эйфеми предложила ей выбрать одного из них и взять с собой. Так Амариллис Лугоцвет обрела своего первого Макса-Фердинанда.
Еще раз заверив Эйфеми в своей поддержке и сказав ей несколько слов в утешение, Амариллис Лугоцвет отправилась в обратный путь, — начинало уже смеркаться. Макса-Фердинанда она посадила в свою сумку из тесьмы и так, в сумке, взяла на руки; хотя он еще время от времени тихонько скулил, разлука с матерью, видимо, далась ему легче, чем обычно дается щенятам, что Амариллис Лугоцвет истолковала как первое изъявление симпатии. С наслаждением впивая свежий вечерний воздух, Амариллис Лугоцвет торопливым шагом спускалась в деревню и раздумывала о племени эльфов и о возможности как-то к нему подступиться. Она прикидывала также, кого бы ей попросить о помощи. На ум ей пришел Альпинокс; правда, степень его могущества была ей пока не вполне ясна, но он показался ей подходящим. Она еще раз перебрала в уме все, что до сих пор знала или слышала об эльфах, — но сути дела, не так уж много, — но чем дольше она вертела и переворачивала в голове эти сведения, тем яснее становилось для нее одно — эльфы больше любят воду, чем горы, из чего она заключила, что Альпинокс не тот помощник, который ей нужен.
Погруженная в размышления, она шагала вперед, и ноги ее сами выбрали ту дорогу, что частью шла по берегу озера, а не ту, что круто поднималась к вершине. Опомнилась она, когда была уже возле ущелья. Остановившись на минуту, она перегнулась через перила моста и стала пытливо всматриваться в поток. Вдруг она почувствовала в левой ноге легкое щекотанье и так испугалась, что чуть было не выронила сумку с Максом-Фердинандом. Сразу вслед за тем раздался серебристый смех, казалось, он звучал из-под моста, и, нагнувшись чуть ниже, Амариллис Лугоцвет заметила русалочку из домочадцев фон Вассерталя — местного водяного. Она подавила испуг и досаду на неуместную шутку и, в буквальном смысле слова ухватилась за подвернувшийся случай, за волосы вытащила русалочку из-под перил.
— Тебе должно быть, больше делать нечего, как только пугать почтенных людей, — добродушно-ворчливо сказала она русалочке, с которой текла вода, и посадила ее перед собой на перила. Русалочка, толком еще не зная, на кого напала, скривила рот в плаксивой гримасе, но гримасу тотчас сменила улыбка, как только взошедшая луна осветила лицо Амариллис, — оно казалось вполне приветливым.
— Но ты можешь загладить свою вину, — продолжала Амариллис Лугоцвет, — я хотела бы, чтоб ты попросила господина фон Вассерталя меня принять. Когда — это, разумеется, зависит от него, но пусть он не слишком долго спит, дело не терпит отлагательства, хотя и требует размышления.
