Он сидел, потягивая шараб-колу и рассеянно посматривая… нет, делая вид, что рассеянно посматривает по сторонам.
Все вокруг выглядели спокойными и уверенными в себе, и ему тоже хотелось бы ощутить спокойствие и уверенность. Он имеет право: ведь он сидит за столиком ресторана под сводами Рабад-центра… наблюдает, как хрустальная вода изливается из глотки серебряного дельфина… тянет горечь шараб-колы… окружен безмятежием праздничной толпы… Увы — вместо уверенности и покоя он чувствовал только раздражение и озабоченность. Он старался не думать о Насте, но это никак не получалось. Вот сейчас она вернется домой — а его нет. Он представил, как Настя растерянно стоит в дверях, повторяя: «Леша! Леша!..» — а отзывается только куцее эхо. Ну потерпи! Пожалуйста!.. повторял Найденов про себя, не замечая, что губы непроизвольно проговаривают каждое слово. — Пойми, я должен был так сделать! Иначе бы ты запутала меня своей любовью, заморочила бы… и я не смог попасть на кисмет-лотерею! Только не говори, что я тебя обманул. Ты сама уехала. Но неважно, не в этом дело. Я вернусь через три часа. И никогда потом, никогда… веришь? Разве ты можешь подумать, что я хочу оставить тебя одну в этом сумасшедшем мире? Не нужно, не плачь. Я скоро вернусь. Если бы я хоть на секунду мог предположить, что рискую тобой, рискую тем, что могу оставить тебя одну, разве я пошел бы за их погаными деньгами?! Я точно знаю: все будет хорошо.
Деньги, проклятые деньги.
Все вокруг думали о деньгах. Здесь, под хрустальной крышей Рабад-центра, было особенно понятно: деньги пропитывали окружающий мир, сочились по тонким канальцам жизни, и нельзя было найти хотя бы сантиметр пространства, где бы не блуждали их всепроникающие флюиды.
Шараб-кола приятно ударила в голову.
Что делать — мир принадлежит богачам и бизнесменам. Что остается? остается быть спокойным. Биржевые сводки. Недвижимость. «Западная сталелитейная». Ха-ха. Болтайте себе. О недвижимости. Об акциях… «Когда я слышу ваши обычные речи богачей и дельцов, на меня нападает тоска, и мне становится жаль вас… Потому что вы думаете, что дело делаете, а сами только напрасно время тратите. Вы же, может быть, считаете несчастным меня, и я допускаю, что вы правы; но что несчастны вы — это я не то что допускаю, а знаю твердо…»
Вот так. И ни шагу назад.
Ладно, пора.
Вздохнув, он вытряс на язык последние капли и хотел уже было подняться, когда со стороны Восточных ворот показалась довольно шумная процессия.
Впереди, повизгивая по базальту стальными подшипниками своей тачки, по-обезьяньи размашисто отталкиваясь подбитыми резиной деревянными толкушками и оставляя за собой шлейф тяжелого запаха, грубо перебивающего тонкие ароматы дорогой косметики и снеди, ехал широко улыбающийся безногий. Он победительно озирался и то и дело вздымал кверху правую руку, чтобы угрожающе потрясти толкушкой.
За ним шагали три насупленных подростка. Левый нес барабан, отчаянно выколачивая немудреный ритм побудки. Правый надувал щеки и прерывисто дудел в горн, извлекая из него не вполне приличные звуки. Центральный, самый нахмуренный, наклонно держал обеими руками красный флаг, пересеченный черной полосой, на которой виднелись белые буквы — КСПТ.
За подростками шагали трое мужчин. Один был простоволос (поблескивала плешь), другой в кепке, третий — в чалме.
Следом шествовала группа человек в сто пятьдесят. Семеро первых несли перед собой, растянув во всю длину, метровой ширины кумачовую ленту. На ней колыхалась надпись: «Ресурс революции не исчерепан!» Найденов не мог понять ее смысла, пока не сообразил, что в последнем слове допущена ошибка. Дальше тут и там торчали над головами картонные транспаранты. Рисунки на них, похоже, делались второпях. Круги, полосы… вот чья-то безухая голова вроде капустного кочана… от нее черта кверху — веревка, что ли?.. Вот что-то вроде разлапистой молнии, бьющей в пузо запрокинутому медвежонку — а на самом деле, наверное, не медвежонок, а жирный человек. Земной шар с «КСПТ» на месте Евразии? Еще на одном крупно написано в сухом телеграфном стиле: «Клику Барабаша ответу». Дальше — «Не хватит совести хватит фанарей». Вот еще: «Прикратите издиватся».
Справа и слева от процессии с таким видом, будто не имели к ней никакого отношения, шагали мамелюки. Большей частью в антитеррористическом облачении — серебристый форспластовый скафандр, выдерживающий выстрел из крупнокалиберного скорчера, закрытый стеклокерамический шлем с окошечками, смахивающий на водолазный, электрошоковая дубинка в руках.
Замыкали шествие фургончик «скорой помощи» и желто-синяя машина с зарешеченными окошками заднего отделения — по-видимому, на случай возможных задержаний. Мигалка на крыше медленно вращалась, то и дело касаясь лиц тревожным синим лучом.
Дойдя до фонтана, то есть оказавшись метрах в двадцати пяти от ресторанной террасы, один из тех трех мужчин, что следовали непосредственно за подростками и, судя по всему, руководили манифестацией, обернулся и повелительно вскинул руку.
Процессия остановилась.
Мужчины недолго посовещались. Затем один поправил кепку на голове, а два других (в чалме и лысый) помогли ему взобраться на мраморный борт фонтанной чаши. Найдя опору в виде дельфиньего плавника и кое-как утвердившись, он поднес ко рту мегафон, и тот далеко разнес голос потрескивающий, но исполненный свойских интонаций:
— Ближе, ближе подходите… Кузьмич, подгони своих. Ребятки, ну-ка развернитесь. Знамя в середину. Что вы там с ним, как с целкой! Вот так…
Отнес руку с мегафоном в сторону и откашлялся, держась за грудь левой ладонью.
Участники демонстрации почему-то зааплодировали.
— Куда правительство смотрит? — проворчал толстяк-биржевик, шумно складывая свой бюллетень. — Совсем распоясались! Вчера митинг, сегодня митинг… куда докатимся?
Оратор с нездоровым всхлипом набрался воздуху, молча покрутил головой и произнес неожиданно низким и мрачным голосом:
— Товарищи! Никто не должен стоять в стороне, когда сложилась такая…
Помедлил, подыскивая верное слово.
— Положение! — сказал он, но тут же поправился:
— Такое сложилось трагическое… ситуация!
Толпа угрожающе зароптала. Один из инвалидов потряс воздетым костылем.
— Что богачи? — спросил оратор и сам же ответил: — Жир заливает глаза. Они не смотрят простые вещи!
— Верно! — крикнул второй инвалид и тоже махнул какой-то палкой.
— Мы засохнем нищетой — а здесь будет играть музыка и фонтаны! Мы с голоду там — а они с холуями здесь!.. — Он перевел дух и продолжил сипло, причем с каждой фразой его речь становилась все более связной: — Кому разносолы? Кто оттопыривает карманы! Что их? Их главных забот — не дай бог прослышишь о наших бедах! Гори огнем, лишь бы сытый мир останется таким! Они наняли охранников! — Оратор указал полусогнутым пальцем в сторону мамелюков, мрачно наблюдавших за происходящим. — Чтобы никто не мешал им жить! Чтобы ничто не отвлекало и не портило аппетита — ни наш соленый пот, ни слезы наших жен, ни горькие жалобы наших детей! Откуда дети? Наши жены бесплодны! Мы пьем отравленную воду, и они не дают нам бэби-мед! Они оградились — и думают, что тем самым сохранят свой мир в неприкосновенности! Думают, мы будем тихо гнить! Будем говорить друг другу: «Братья, стенайте тише! Ваши стоны могут испортить им настроение!..»
Когда он сделал тяжелую паузу, Найденов услышал, как позванивает сережка в розовом ухе торговки недвижимостью.
— Так ли это? — негромко спросил оратор, переводя взгляд воспаленных глаз с лица на лицо.
Толпа неразборчиво взревела.
— Нет! Не-е-е-ет!
— Хва-а-а-атит!
— Гады!
— К ответу! — хрипло крикнул безногий, размахивая толкушкой. Фонарей-то у нас на всех достанет!
Оратор поднял руку, и все замолчали.
— Они думают, — вкрадчиво сказал он, и мегафон, огрубив, разнес его слова в пространстве, — что жизнь придумана нарочно для них!
— Р-р-р-р-р-а-а-а-а-а! — отозвались демонстранты.
— Что солнце светит нарочно для них!
— Р-р-р-р-р-а-а-а-а-а!
— Что воздух создан нарочно для них!
— Р-р-р-р-р-а-а-а-а-а!
— Но это не так! — крикнул оратор. — Это не ихнее солнце и не ихний воздух! И они дождутся, что жители города столицы!.. столицы города Маскава!.. маскавской городской столицы… — он никак не мог добраться до конца фразы; лицо покраснело пуще. — Орденоносной столицы нашего города!.. то есть столичные жители наших орденоносных!.. орденоносных предместий городской столицы!.. двинутся как один на этот растленный город!.. — с облегчением и яростью выкрикнул оратор. — И пусть тогда кровь!.. прольется на головы тех, которые… которые они все… нас которые…
— Р-р-р-р-р-а-а-а-а-а! — взревела толпа, заглушая. Р-р-р-р-р-а-а-а-а-а!
