Не поверив ему, Чжуанцзы сказал:
– А хочешь, я велю Ведающему Судьбами возродить тебя к жизни, отдать тебе плоть и кровь, вернуть отца и мать, жену и детей, соседей и друзей?
Череп вгляделся в него, сурово нахмурился и ответил:
– Разве захочу сменить царственное счастье на человеческие муки!..
Глава девятнадцатая
ПОНИМАЮЩИЙ СУЩНОСТЬ ЖИЗНИ
…Цзи Синцзы{69} тренировал бойцового петуха для царя. Через десять дней царь спросил:
– Готов ли петух?
– Еще нет. Пока самонадеян, попусту кичится. Через десять дней царь снова задал тот же вопрос.
– Пока нет. Бросается на каждую тень, откликается на каждый звук. Через десять дней царь снова задал тот же вопрос.
– Пока нет. Взгляд еще полон ненависти, сила бьет через край. Через десять дней царь снова задал тот же вопрос.
– Почти готов. Не встревожится, пусть даже услышит другого петуха. Взгляни на него – будто вырезан из дерева. Полнота его свойств совершенна. На его вызов не посмеет откликнуться ни один петух – повернется и сбежит.
Глава двадцать седьмая
ПРИТЧИ
Из десяти речей девять – притчи, из десяти семь – речи серьезные, но всегда новые – речи за вином, вторящие естественному началу.
Из десяти речей девять – притчи. Ими пользуюсь как посторонним примером. Ведь родной отец не бывает сватом собственных детей. Лучше, если хвалит не родной отец! Если в них что не так, то не моя вина, а кого-то другого. Я соглашаюсь с тем, что едино со мной, я возражаю на то, что со мной не едино. Единое с собой называю правдой, не единое – ложью. Из десяти речей семь – речи серьезные. Это те, что уже были высказаны, это речи старцев. Но если первый по возрасту не знает, что есть основа, а что уток, что есть корень, а что лишь верхушки, то из-за одного только возраста не назову его первым. Человек, который не имеет ничего, что ставило бы его впереди других, не обладает дао человека. А кто не обладает дао человека, тот ненужный человек.
Речи за вином – всегда новые, вторящие естественному началу{70}. Следуй их свободному течению и проживешь до конца свой жизненный срок.
ГУЛЯКА И ВОЛШЕБНИК
Танские новеллы
Переводы И. Соколовой и О. Фишман
Стихи в переводе Веры Марковой
Ван Ду
ДРЕВНЕЕ ЗЕРКАЛО
Жил во времена династии Суй некий Хоу Шэн, уроженец Фэнъиня, муж достоинств необыкновенных. Я, Ван Ду, всегда воздавал ему почести, достойные учителя и наставника.
Незадолго до смерти преподнес он мне старинное зеркало.
– Храните его – и вы избавите людей от многих напастей, – сказал он.
Я принял подарок и дорожил им необычайно. Зеркало это было восьми цуней{71} в поперечнике. Ручка его имела вид лежащего единорога. Вокруг ручки на исподней стороне зеркала были изображены: черепаха, дракон, феникс и тигр, согласно четырем странам света. Ниже их шли кругом восемь триграмм{72}, еще ниже – двенадцать созвездий{73} в образе животных. По самому ободу зеркала вились двадцать четыре знака. Написаны они были как будто почерком ли{74}, начертания их хорошо сохранились, но в книгах таких знаков не сыщешь. Как разъяснил мне Хоу Шэн, они означали двадцать четыре времени года{75}. Стоило подержать зеркало на солнечном свету, как изображения на исподней его стороне проступали совершенно отчетливо. И даже если потом это зеркало помещали в темноту или тень, таинственные знаки не исчезали. Стоило ударить по зеркалу, как раздавался мерный, протяжный звон и потом не затихал целый день. О, это было удивительное зеркало! Один его вид наводил на мысль о его необыкновенных свойствах, словно оно само говорило о своей сверхъестественной природе.
– Некогда довелось мне услышать, – часто говаривал Хоу Шэн, – что Хуан-ди{76} отлил пятнадцать зеркал, соответственно числу дней от полной луны до новолуния. Первое из них имело в поперечнике один чи{77} и пять цуней, но каждое следующее было меньше на один цунь. Думаю, ваше зеркало – восьмое по счету.
И хотя событие это случилось в глубокой древности и книги о нем молчат, кто бы мог усомниться в словах столь достойного человека, как Хоу Шэн!
Говорят, в стародавние времена некто из рода Янов добыл чудодейственный яшмовый браслет и тем обеспечил процветание многим своим потомкам, а некий Чжан-гун утратил драгоценный меч и тем приблизил свой конец. Вспоминая об этом в наше смутное время, когда сама жизнь часто в тягость, когда полыхают дворцы и не знаешь, где настигнет тебя смертный час, я не устаю сожалеть об утрате бесценного зеркала. Поэтому я собрал воедино и расположил в строгом порядке все то удивительное, что мне известно о нем, дабы через несколько тысяч лет тот, кому попадет оно в руки, ведал о всех его замечательных свойствах.
Итак, в пятой луне седьмого года «Дае»{78} я, оставив свою должность инспектора, возвратился в Хэдун, где присутствовал при кончине почтенного Хоу. Незадолго до своей смерти он и подарил мне это зеркало.
В шестую луну того же года я на обратном пути в Чанъань{79} добрался до горных склонов Чанлэ, где и заночевал в семействе некоего Чэн Сюна. Незадолго до этого он взял в дом служанку необыкновенной красоты и прелести. Звали ее Ин-у. Вот почему, не успев даже распрячь свою лошадь, я начал поправлять на себе шляпу и туфли. Мне захотелось поглядеть в зеркало, и я вытащил его из дорожного мешка. Но едва Ин-у издали заметила это зеркало, как принялась отбивать земные поклоны, да с такой силой, что в кровь расшибла себе лоб. Она повторяла с отчаянием: «Не жить мне теперь на свете, не жить!»
Я вызвал хозяина, чтобы спросить у него о причинах такого поступка. Вот что он мне сообщил:
– Месяца два назад прибыл ко мне с востока один постоялец с этой вот служанкой. В дороге она занемогла, и гость попросил разрешения оставить ее у меня в доме, пообещав непременно за нею вернуться. Больше он не появлялся. Почему она так ведет себя, право, не знаю.
Я стал подозревать, что служанка эта – нечистый дух, и вытащил зеркало, желая изгнать беса. Но Ин-у взмолилась:
– Пощадите меня, я приму свой истинный облик.
Прикрыв зеркало, я ответил:
– Прежде расскажи о себе, потом уж меняй обличье. В награду я отпущу тебя.
Служанка, отвесив двойной поклон, поведала мне:
– Я лисица, явилась на свет под сосной у храма Владыки горы Хуа{80} тысячу лет назад. Беспрестанно меняя обличье, многих морочила я, и за эти проделки суждена мне была смерть. Но, не дожидаясь, пока Владыка горы до меня доберется, я укрылась в дальних землях между реками Вэй и Хэ. Там некто Чэнь Сы-гун, уроженец Сягуя, удочерил меня, жена его, из рода Чжэн, всячески пеклась обо мне и заботилась. Мои приемные родители отдали меня замуж за своего земляка Чай Хуа. Но мы с ним не поладили, и я убежала от него на восток. Едва покинув пределы Ханьчэна, попала я в руки одного бродяги по имени Ли Цао, человека невежественного и жестокого. Он принуждал меня всюду следовать за ним. Мы бродяжничали несколько лет, пока, совсем недавно, не попали сюда, где он вдруг оставил меня. И надо же мне было нежданно-негаданно наткнуться здесь на Небесное зеркало! Теперь мне уж не скрыть от людей, кто я на самом деле.
– Значит, по-настоящему ты лисица. А скажи-ка, не затем ли ты приняла человеческий облик, чтобы чинить людям зло{81}?
– Человеком я стала, чтобы служить людям, а не вредить, – отвечала она. – Но смена обличья есть нарушение божественного порядка, вот почему меня ожидает смерть.
– Несчастная, как мне спасти тебя? – воскликнул я.
– Не стою я вашей доброты и все же никогда ее не забуду. Но я поймана лучом Небесного зеркала, и нет мне спасения. Слишком долго была я человеком, пришла пора принять прежний облик. Но прошу вас, спрячьте зеркало в шкатулку. Хотелось бы мне выпить немного вина, а там я и умереть готова.
– А ты не убежишь, если я спрячу зеркало в шкатулку? – спросил я.
Ин-у улыбнулась.
– Только что вы говорили мне такие прекрасные слова! Хотели спасти меня. А теперь боитесь, что я убегу, едва спрячете зеркало в шкатулку. Разве могу я отплатить вам черной неблагодарностью? И зачем? От Небесного зеркала нигде не укроешься. Я прошу у судьбы лишь несколько мгновений, чтобы вкусить последнюю радость, оставшуюся мне в этой жизни.
Я тотчас же спрятал зеркало в шкатулку и распорядился подать вина. Затем позвал Сюна с семьей и с соседями, и мы вместе принялись веселиться и пировать. Охмелев от вина, Ин-у оправила на себе платье и начала плясать. При этом она пела:
Блеснуло зерцало древних времен,И вот мне приходит конец.А сколько долгих веков на землеЯ в чужом обличье жила!Сулит мне много радостей жизнь,Но смерть я охотно приму.Зачем любить этот бренный мирИ напрасно оттягивать срок?
Кончив петь, она дважды поклонилась и вдруг стала седой, старой лисицей. В следующий миг лисица уже была мертва. Все, кто это видел, так и вскрикнули от изумления.
