Из землянки Стрекалов вышел первым. Недалеко от входа стоял старшина Батюк.
— Что, Гаврило Олексич, проститься пришли? — спросил Сашка. — Отпускаю грехи ваши с миром…
— Ось туточки, — начал старшина, не слушая Сашку, и в руке его матово блеснула трофейная сталь, — подарунок тоби. Можэ, сгодится.
— Да у меня свой есть, — ответил сержант, но, взяв тяжелый кинжал, тотчас оценил его по достоинству. Темное широкое вначале лезвие заканчивалось острым конусом; тяжелая, особой прочности рукоятка покрыта гофрированной резиной: не соскользнет рука, не сломается такой клинок, не пролетит мимо, посланный издали опытной рукой.
— Спасибо, товарищ старшина! — Сашка был не на шутку растроган. — Вот отблагодарить нечем. Разве что этот, казенный…
Батюк молча взял Сашкин штык от СВТ, сунул за пояс.
— Тютюн е?
Кисет у Сашки был полон, но запас, как известно, шею не трет, и Стрекалов оттопырил карман.
Из землянки один за другим выходили толстые, неповоротливые фигуры. За неимением маскхалатов бойцы были одеты поверх телогреек и штанов в кальсоны и ночные рубашки больших размеров, ППШ забинтованы.
— Ну, теперь Шлавубергу крышка! — невесело пошутил старшина, видя, как неуклюжие фигуры переваливаются через бруствер.
Стрекалов закусил губу.
— Ничего, обомнутся…
Он подал старшине руку и пошел следом за младшим лейтенантом. Батюк подождал, пока они скроются в ночи, и, прихрамывая, вернулся к себе в каптерку: в дополнение к ревматизму открылась старая рана в бедре.
В овраге, неподалеку от того места, где был убит лейтенант Гончаров, разведчиков ждали капитан Ухов и командир саперного взвода.
Капитан взглянул на часы, снял шапку, подвязал уши, чтобы лучше слышать, и снова надел.
— Время! Как говорится, ни пуха, ни пера! Товарищ сержант! — Он отвел Стрекалова в сторону, протянул на ладони два патрона к ракетнице. — Возьми.
— У меня есть, — сказал Сашка.
— Таких нет. Положи отдельно. Это на самый крайний случай…
Стрекалов понял не сразу.
— Это если возьмут за глотку, что ли?
— Тогда будет поздно. Чуть пораньше…
— Ясно, товарищ капитан.
— Время! — повторил старшина-сапер и двинулся вдоль оврага к реке.
До берета дошли быстро — в глубоком снегу была протоптана тропинка. Возле разбитой снарядами березы стояли два сапера.
— Что нового, Опарин? — спросил старшина пожилого ефрейтора с лицом темным и худым.
— Ничего, — коротко ответил тот.
— А колючка?
— Да нет ее, я же говорил! Банки набросали так, для видимости.
— Так ведь банки-то в ряд! Как на проволоке!
— Ну так что? — отозвался второй, который был намного моложе Опарина. — На то и расчет.
Старшина покосился на Стрекалова.
— Ладно, сам проверю.
Он пополз вперед. Опарин плюнул в снег, вытер усы ладонью.
— Вот же настырный! Говорю — нет, так не доверяет!
— О чем это? — спросил Стрекалов.
— Да колючка ему пригрезилась, — нехотя ответил Опарин, — немцы консервных банок накидали, а ему пригрезилось.
— Зря не накидают, — заметил Стрекалов.
— И ты туда же? Тогда иди проверяй, умник!
— Это твое дело, — сказал Стрекалов, — ошибешься — гляди!
Ждать долго не пришлось. Старшина вернулся, лег под бугорок, вытер вспотевшее лицо.
— Веди, Опарин, я тут останусь.
— Только время потеряли! — ворчал Опарин, закидывая за спину автомат.
Пользуясь метелью, до середины реки прошли в рост, потом сапер махнул рукой, и все поползли. Позади тащился Карцев. Даже сквозь вой ветра слышно было его хриплое дыхание.
Во время одной из коротких остановок Опарин сказал:
— Между прочим, одни такие уже засыпались. — Он был сердит на Сашку за недоверие. — Ракету бросили. Красную, трехзвездную. У немца тут таких нет. Мол, погибаем…
— Тихо ты! — Сашка оглянулся. Из-под белого самодельного чепчика на него, не мигая, смотрели спокойные глаза Богданова.
— Может, ты чего перепутал, товарищ сапер? Когда это было?
— Давеча, в двадцать два тридцать. Товарищ майор время засекли.
Стрекалов прикинул. Двадцать два тридцать — это когда он преспокойно спал в землянке… Почему же Ухов не сказал ни слова о таком деле?
— Трехзвездную, говоришь?
— Трехзвездную, точно. — Опарин уже досадовал на себя за длинный язык. — Товарищ майор как увидели, так аж зубами заскрипели. Да ведь и то сказать: та группа не чета вашей. Ребята один к одному… Да ты что, не слышал, что ли?
«Откуда мне услышать?» — подумал Сашка и незаметно для Опарина вытащил из кармана патроны. На картонной поверхности были ясно видны три бугорка. Значит, для кого-то уж пришел он, этот крайний случай…
— В какой стороне была ракета?
Опарин молча показал рукой на северо-запад. Там Верзилин и Драганов. Который из них засыпался?
Полежав ровно столько, чтобы убедиться, что они не обнаружены, Опарин снова подал знак, и группа поползла вперед. Он был опытным солдатом, этот ефрейтор, и Стрекалову жаль было расставаться с ним.
До берега оставалось совсем немного, когда Опарин повернул и пополз влево, мимо крутояра, где на фоне неба просматривались колья с колючей проволокой. Скоро крутояр кончился, и Стрекалов увидел узкий и глубокий овраг, уходивший на восток. По-видимому, здесь было устье речки или ручья. Вдоль русла тянулся засыпанный снегом ольховник. Иногда он достигал большой высоты, тогда голые ветви смыкались, образуя высокий кружевной шатер. В нескольких местах овраг пересекали колышки с колючей проволокой. Здесь она была напутана гуще, чем на высоком берегу, и имела вместо одного два кола, из чего Стрекалов заключил, что место это охраняется слабее. Перед заграждением тут и там валялись банки из-под свиной тушенки и гороха. «Похоже, действительно только пугают», — подумал разведчик, однако то обстоятельство, что многие банки были светлыми, не успевшими поржаветь, доказывало, что немцы посещают этот ручей не так уж редко.
В том месте, где кончался след, проделанный саперами, снег был особенно глубок. Проверив еще раз узкую лазейку, Опарин отвалился в сторону, пропуская мимо себя разведчиков. Далее путь их лежал по снежной целине, возможно, до самого конца, до таинственных Алексичей — не то деревни, не то села, — отмеченных на карте кривоватым крестиком. Чтобы добраться до этих Алексичей, группе надо было пройти пять или шесть километров, из них один или два ползком, Стрекалов знал, что последнее особенно трудно новичкам, и поэтому без лишних слов отобрал у Карцева весь груз, оставив только оружие. Хорошо, если студент не выдохнется сразу, на первом этапе, который группа должна преодолеть как можно скорее.
Но беспокоил его не только Карцев. Что, если ручей возьмет да и повернет на юг? Правда, до лесной опушки около пятисот метров, но ведь это если по прямой. А разведчики по прямой ходят только в учебном полку, в остальное время приходится петлять. Когда, по расчетам Стрекалова, немецкая траншея осталась позади, он выглянул из оврага, чтобы уточнить направление. Пока все шло нормально. Впереди и немного левее был виден лес, дальше тоже маячила зубчатая гряда, прерываемая впадинами, постепенно исчезавшая в снежной мгле; назад и в стороны уходило ровное поле с редкими невысокими деревцами.
Что, если главная линия обороны немцев находится здесь, на лесной опушке? На месте Шлауберга Стрекалов так бы и сделал, оставив на речном берегу жидкую линию траншей и в ней по одному-два солдата на каждые сто метров.
Со времени прохода группы в тыл врага прошло больше часа, а над траншеями взлетело лишь около десятка ракет, не более пяти раз слышались ленивые пулеметные очереди, с промежутками в пять-десять минут постреливал одиночка — возможно, снайпер. Даже когда по договоренности с нашей стороны усилился огонь на правом фланге, чтобы отвлечь внимание немцев от этого ручья, немецкий порядок не нарушился: русские батареи еще стреляли, а немцы уже прекратили ненужную для них трату боеприпасов. По-видимому, Шлаубергу удалось-таки получить от пленных кое-какие сведения о силах полковника Бородина…
Пока Стрекалов наблюдал, его группа успела немного отдохнуть. Для Карцева такой бросок оказался слишком трудным. Лежа в глубоком снегу, он хватал его горстями, совал в рот. Его мучила жажда. Рядом парила перевернутая кверху дном шапка.
Стрекалов спустился вниз, кинжалом пробуравил во льду отверстие, напился сам, дал напиться остальным. Ручей как будто не собирался никуда сворачивать, и сержант повел группу дальше по его руслу. Он понемногу успокаивался: первый, самый тревожный час остался позади, немцы их пока не обнаружили. Сергей оказался более стойким, чем был вначале. Правда, он все еще плелся позади всех, но уже не отставал, дышал ровнее и даже сам забрал у Богданова вещмешок с магазинами к ППШ.
