Сейчас, наблюдая за боем, самому атаману было не по себе. Свист, залп, атака. Свист, залп, атака. Перед оврагами горы трупов из лошадей и людей. Всадник не в состоянии заставить обезумевшее животное перескочить через это препятствие. Задние калмыки ничего не видят, не видит и их тайша, который со второй половиной орды в отдалении ожидает своего времени. Наконец, вернулись гонцы. Тайша, не дождавшись сведений, послал их. Спрыгнув с коня, гонцы упали на землю.
— Там твои воины дерутся с самим Шайтаном. Он свистит и мечет огненные стрелы. Русские лезут из земли без счета, их не берут ни стрелы, ни копья. Тайша, прикажи уходить, или все погибнут.
— Как смеешь мне такое говорить! Ты трус и лжец. — Разъяренный, он принялся топтать гонца конем.
Выехав вперед, он сам повел орду на русские позиции, не подозревая, что его ждет.
Видя, что приближается свежая орда, атаману стало не по себе. Вот тот момент, когда решается судьба сражения, и не лучшим для русских образом. Он отдал команду, и конная сотня скрытно начала обходить калмыков, чтобы ударить в левое крыло.
Шатров тоже заметил появление свежих сил орды. Пороха на позиции вдосталь, а вот ядра и картечь закончились. Оставались только камни, которые он велел собирать по берегу реки.
Видя приближение свежих сил, измученная орда отошла. Это позволило пушкарям и казакам собраться с силами, перестроиться и подготовить оружие. Теперь пришла очередь Басурману и Фрязу показать, на что они способны. Набив камнями под завязку стволы орудий, установили их на переднем крае. С ними остались сотники Шатров и сын боярский Лихачев Игнат. Все было готово.
Орда расступилась, и как в воронку устремились свежие силы. Впереди орды оказался тайша. Он был не в силах уйти из первых рядов, и вместе с живым потоком всадников несся на русские позиции. Последнее, что он увидел, были двое русских, стоявших возле огромных пушек. Их доспехи были изрублены и залиты кровью, он не сомневался, то была кровь его воинов. Раздался жуткий свист, грохнули страшные пушки, и все для него исчезло.
То, что сотворили пушки, поразило даже сотника Шатрова. Каменные ядра, вылетев из орудий, рассыпались на пластины и страшным смерчем прошлись по атакующим рядам. Гибель самого тайши, труп которого не удалось найти, жуткие потери от орудий, русская конница, атаковавшая с фланга, — все это привело оставшихся калмыков в смятение. С жалобным воем они уходили в степь. Уходили, чтобы спастись, бросая скот, имущество и свои семьи.
Чтобы завершить этот тяжелый раздел, необходимо вспомнить о тюменском голове. Назарий Изъединов, после упорных поисков на реке Ишим, около бора Шамши все-таки отыскал кочевье жен и детей царевичей.
Были пленены жена царевича Алея с двумя сыновьями, две жены Азима с двумя дочерьми и сестра Алея. Царевичи нагнали Изъединова около озера Кибырлы. С ними было не более сотни воинов. Малым числом бились с казаками два дня, с утра до вечера, и после того шли еще три дня следом за русскими, но все было напрасно. Пленники были доставлены в Тюмень, а после отправлены в Москву.
Историческая справка. Победы русских в 1606–1607 годах были тяжелыми и определяющими в борьбе с царевичами хана Кучума за Сибирь. Борьба шла и с их сторонниками, в первую очередь калмыками и ногайцами. В последующие годы хронология военных действий следующая:
1610 год — калмыки отказались признать над собой государеву власть и не пожелали платить ясак. Предпринят поход против калмыков с целью изгнать их за русские пределы. Поход состоялся на Петров день 1611 года.
1615–1616 годы — в эти годы были приведены к шерти все калмыцкие тайши. Впоследствии калмыцкие роды перешли на Волгу под царскую руку.
1618 год — из Тобольска предпринят поход против царевича Ишима и оставшихся калмыков. Поход был удачным. Ишим понес тяжелое поражение. В Тобольск было приведено 17 верблюдов, а в Тару 58 верблюдов, которые впоследствии были отправлены в Москву.
Практически это было окончание длительной борьбы с царевичами кучумовской династии.
Глава четвертая. Встреча
1
После отъезда Шатрова на Тюмень князь Василий впал в депрессию. Целыми днями просиживал дома и лишь изредка появлялся на людях. Но, слава Всевышнему, всему приходит конец.
Как-то, пополудни, к нему прибежал человек от воеводы:
— Князя Василия Шорина просит к себе пожаловать воевода Роман Федорович Троекуров, — важно известил посыльный.
«Ну наконец и обо мне вспомнили», — грустно подумал Шорин, а вслух произнес: — Передай князю, что собираюсь и скоро буду.
Шорин, чувствуя, что сейчас решится его дальнейшая судьба, оделся во все самое лучшее. Шелковая красная рубаха, синий кафтан, отороченный собольим мехом, на ногах красные сафьяновые сапоги, на пояс повесил небольшой, весь украшенный цветными каменьями клинок работы багдадских мастеров. Воеводские хоромы были рядом, но въехал Василий Шорин к Троекурову во двор, восседая на арабском скакуне. Совсем недавно всесильный царедворец ступил на порог палат тобольского воеводы. Несмотря на гордо поднятую голову, на сердце был холодок, холодок страха.
Князь Роман Федорович Троекуров, чтобы подчеркнуть значимость встречи, тоже был одет по-парадному. Пригласив Шорина в красную палату, он торжественно объявил о получении грамоты от царя Василия Ивановича Шуйского.
— Дорогой князь, — начал он. — На Москве нынче весной народ прознал, что царь Дмитрий Иванович самозванец, а не помазанник Божий, того Демку восставший народ схватил и казнил тут же, а в цари выкрикнули Василия Ивановича Шуйского. Ты его в боярстве, по всему, хорошо знал. Вот и получается, что грамота, данная тебе на Москве, не царская.
Троекуров замолчал, выдерживая паузу. Молчал и Шорин, в глазах у которого потемнело, а в голове закружились мысли, одна кошмарнее другой.
— Так вот, царь Василий Иванович Шуйский прислал на Тобольск грамоту, где мудро советует крепить города да множить собираемый ясак, и касаемо тебя, князь, тоже имеются указания.
Троекуров опять замолчал, а князь Шорин, чувствуя, что земля уходит из-под ног, не спрашивая разрешения, нарушая все правила этикета, уселся на лавку. Троекуров, сделав вид, что не заметил, достал грамоту и самолично стал читать, стоя, как полагалось, перед сидящим Василием, что было большим неуважением к царской особе, и случись это в Москве, то быть бы Василию на дыбе. Но то происходило в Тобольске, и в палате, кроме них, никого не было.
— От царя и великого князя Василия Ивановича всея Русии в Сибирь, в Тобольск город, воеводе нашему князю Роману Федоровичу Троекурову, — воевода солидно кашлянул и продолжил: — Тут дела идут Тобольские, Верхотурские, а вот касаемо тебя, князь. Били нам челом с Обдора из Носового городка служилые люди, которые посланы для сбора нашего ясака и десятинной пошлины. От них прознали мы, что голландцы, немцы и наши поморы ходят Северным морем в Обскую и Тазовскую губу, товары не объявляют, а меняют на соболя, а десятинную пошлину не платят. Еще приезжают ушкуйники, ходят Печерой рекой на судах с великим товаром, воровством с самоядью торгуют. Вели, князь, набрать служилых людей из литвы, казаков, стрельцов 20-ти человек и с ними отправить князя Василия Шорина, который пребывает в Тобольске не у дел. Вели князю отправляться в Обдор головой нашим, укрепить острог и пресечь воровство, а при необходимости воров имать и отправлять в Тобольск.
