— Мама, скорее пей свой чай! Скорее, скорее! Ты должна идти со мной, мама! Мы в стране фей…
И все пошли с ней — даже главный механик. Ему было совсем некогда: он и к завтраку не являлся, потому что у него сегодня что-то не ладилось в машине. Он собирался привести ее в порядок, пока пароход стоял в гавани. Но главный механик был на хорошем счету у Голубого Бантика, потому что вырезывал ей прекрасные вещицы из черепахи. Поэтому и он должен был пойти, так как Голубой Бантик командовала всем и всеми на пароходе.
— Я буду работать ночью, — сказал он капитану.
Голубой Бантик услышала это и серьезно подтвердила:
— Да, ты умеешь это. А я не умею. Я ночью сплю.
Голубой Бантик торопливо повел их, и они пошли по грязным переулкам, прилегающим к гавани. Из окон и дверей выглядывали негритянские рожи. Путники перепрыгивали через широкие сточные канавы, и Голубой Бантик заливалась смехом, когда доктор оступился, и грязная вода забрызгала его белый костюм. Они шли далее, мимо жалких лавчонок рынка, преследуемые раздиравшим уши криком и визгом негритянских женщин.
— Смотрите, смотрите, вот они! О, милые чудовища!
Голубой Бантик вырвалась из рук матери и побежала вперед к маленькому каменному мосту, перекинутому через высохший ручей.
— Идите все! Идите скорее! Идите смотреть удивительных, чудных чудовищ!
Она била от восторга в ладоши и прыгала по горячей пыли…
…Там лежали нищие. Они выставляли напоказ свои ужасные болезни и язвы. Негр проходит мимо, не обращая на них никакого внимания. Но иностранец не может миновать их, не пошарив в своем кошельке. И они это прекрасно знают. Они даже заранее расценивают прохожих: тот, который отпрыгнул от них в ужасе в сторону, наверное, даст квартер[22]. А дама, с которой делается морская болезнь, — по меньшей мере доллар.
— О, мама, погляди только на того, который в чешуе. Ну, разве он не красив?
Девочка показала на негра, у которого все тело было обезображено отвратительным разъедающим лишаем. Он был зелено-желтого цвета, и засохшие струпья в самом деле покрывали его кожу треугольными чешуйками.
— А тот, вон там! Капитан, посмотри! О, как весело смотреть на него! У него голова, как у буйвола, а меховая шапка приросла у него к голове.
Голубой Бантик постукала зонтиком по голове громадного негра. Негр страдал жестокой слоновой болезнью, и его голова распухла, как чудовищная тыква. Его волосы, густые, как шерсть, были всклокочены и свешивались со всех сторон, словно толстые длинные тряпки. Капитан старался оттащить от него девочку, но она вырвалась и, дрожа от восторга, кинулась к другому.
— О, милый капитан! Видал ли ты когда-нибудь такие руки? Ну, скажи, разве они не прекрасны? Разве они не чудно-прекрасны? — Голубой Бантик сияла от воодушевления и низко склонилась к нищему, у которого от слоновой болезни обе руки были страшной величины. — Мама, мама, смотри: у него пальцы гораздо толще и длиннее, чем вся моя рука. О, мама, если бы у меня были такие чудные руки! — и она положила свою ручку на широко распростертую ладонь негра. И ручка ее шмыгала, словно маленькая белая мышка, по чудовищной темной ладони.
Красивая дама громко вскрикнула и упала в глубоком обмороке на руки инженеру. Все засуетились кругом нее; доктор смочил носовой платок одеколоном и положил его ей на лоб. Но Голубой Бантик вытащила из кармана у матери флакончик с духами и поднесла ей к самому носу. Девочка опустилась на колени, и крупные слезы покатились у нее из голубых глаз и смочили матери лицо.
— Мама, милая, дорогая мама, проснись! Мама, ради Бога проснись! О, поскорее проснись, милая мама! Я покажу тебе еще много дивных чудовищ. Ты не должна теперь спать, мама. Ведь мы в стране фей!
Порт-о-Прэнс (Гаити). Июнь 1906
Господа юристы
Рыбам, хищным животным и птицам дозволено
пожирать друг друга, потому что у них нет
справедливости. Но людям Бог дал справедливость.
Isidorus Hisp. Orig. sea etym. libr. XX
— Поверьте мне, господин асессор[23], — сказал прокурор, — юрист, который после некоторой, скажем, двадцатилетней практики не придет к абсолютному убеждению, что каждый уголовный приговор (хотя бы в каком-нибудь отношении) — позорная несправедливость, такой юрист — совершенный болван. Всякий из нас прекрасно знает, что уголовное право — реакционнейшая вещь, ибо три четверти параграфов в уголовных кодексах всего мира с самого момента своего вступления в законную силу уже не соответствуют требованиям времени. «Дряхлые старцы с момента своего рождения», — как сказал бы мой делопроизводитель, который, как вам известно, самый остроумный человек в, нашем городе.
— Да вы явный анархист! — рассмеялся председатель суда. — За ваше здоровье, господин прокурор!
— За ваше здоровье, — отвечал последний. — Анархист? Что ж, пожалуй. По крайней мере в нашей компании, в среде представителей судебной магистратуры. И я руку дам на отсечение, что все вы, господа, и в особенности вы, господин председатель, совершенно разделяете мои убеждения.
— Вот в Берлине в настоящее время собираются выпустить в свет новое исправленное и дополненное издание нашего уголовного уложения, — промолвил с улыбкой председатель. — Составьте докладную записку и пошлите в комиссию. Тогда, быть может, получится в самом деле что-нибудь путное.
— Вы уклоняетесь в сторону, — возразил прокурор, — и тем доказываете, что согласны со мною. Докладная записка? Какой прок от нее? Ни я, ни другой кто-либо не сможет изменить этого. Маленькие улучшения мы можем сделать: мы можем выкинуть два-три слишком глупых параграфа, но коренное улучшение невозможно. Уголовное право само по себе есть неслыханнейшая несправедливость.
— Ну, позвольте, однако, — воскликнул председатель.
— Я могу повторить вам ваши собственные слова, — продолжал, не смущаясь, прокурор. — Помните: банкир, которого мы на днях присудили за злостное банкротство к четырем годам смирительного дома, при объявлении приговора воскликнул: «Я не переживу этого!» И достаточно было поглядеть на него, чтобы убедиться, что он прав и что ему уже не выйти живым из стен смирительного дома.
По другому делу мы присудили к такому же наказанию пароходного кочегара, обвинявшегося в изнасиловании. И негодяй промолвил совершенно довольным тоном: «Благодарю, господа судьи, наказание мне подходит. Это не так худо поступить на полный пансион». И вот вы тогда сказали мне, господин председатель: «Однако это явная несправедливость: то, что для одного — медленная мучительная смерть, для другого — удовольствие. Это скандал!» — Ведь вы сказали это?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
