«Окруженцы»
Военнослужащие (командиры, политработники, сержантский и рядовой состав) разбитых частей («окруженцы») составляли «костяк» многих партизанских формирований. И составляли по одной причине — в абсолютном своем большинстве они не были уроженцами тех республик или областей, где произошел разгром их воинской части. Командный состав партизанских отрядов был чужим для местного населения и в плане идеологии, и в плане национальности. Являлись чужими по отношению к нему бойцы и командиры РККА.
Надо учесть, что к июню 1941 года на территории Западной Беларуси и Западной Украины, а также Бессарабии (о Прибалтике вообще промолчим) для наступательной операции против Германии и ее союзников по плану «Гроза» Сталин собрал части Красной Армии (более 3 млн. человек), основной состав которых был набран совсем в других местах. Так, кадровый состав 6-й и 42-й стрелковых дивизий РККА, находившихся в Брестской крепости, происходил из Приволжского военного округа[17].
Бойцы Красной Армии, оказавшиеся в окружении (Западная Беларусь, лето года).
С местным населением бойцы, командиры и политработники этих дивизий имели очень мало «точек соприкосновения». Обстановка для чужаков была достаточно нервной, «местные» уже досыта накушались коммунизма. Саботаж и диверсии в приграничной полосе накануне войны стали обычным делом, и немецкие диверсанты в большинстве случаев в них не виноваты.
Лишь накануне «Грозы» для завершения комплектации армий вторжения, располагавшихся вдоль границы, толпами погнали «западников». Результат: в Брестской крепости из 12 тысяч военнослужащих погибли около 2000, зато 7000 сдались в плен. Преимущественно — западные беларусы. Из Западной Украины «красные» уносили ноги вообще под аккомпанемент выстрелов украинцев.
А теперь поставьте себя на место рядового бойца или командира разбитой советской части, пригнанной весной 1941 года к границе из какой-нибудь «центрально-черноземной» области РСФСР. Что ему делать? Вокруг немцы и нейтральное (в лучшем случае), но склонное к доносительству население. Часть разгромлена, фронт неизвестно где. Домой пешком не дойдешь — и далеко, и через фронт надо где-то переходить.
Выход только один — сбиться в вооруженную группу, способную экспроприировать у селян продовольствие (что вполне по-большевистски) и скрыться в глухом лесу. Вот и вся мотивация «второй группы». Они были чужими на этой земле, поэтому применительно к данной категории партизан говорить о «народной войне» тоже не приходится.
Пленные
Бежавшие из лагерей военнопленные ничем не отличались от «окруженцев» — такие же чужаки на территории Украины, Беларуси или Летувы. Хочу напомнить в этой связи, что немцы летом 1941 года отпускали украинцев, прибалтов и беларусов по домам. Отпустили много, около 300 тысяч человек, это примерно 20 стрелковых дивизий РККА по штатам 1941 года.
Отсюда вопрос — кто мог бежать из лагерей, находившихся в УССР и БССР? Правильно — представители иных национальностей. Даже если бежал беларус или украинец, то ему до родного дома было не так уж далеко. А вот куда податься скрывшемуся от вражеских овчарок пленнику родом из центральной части РСФСР или с Поволжья? Кругом «немчура», да равнодушное население, озабоченное лишь сохранностью своего «маёнтка» и скотины, а потому ни за какие коврижки не желающее помогать беглым красноармейцам. Фронт далеко, родное село (аул, кишлак) тоже, а кушать хочется каждый день. Дорога одна — в лес.
Пленные красноармейцы (БССР, лето 1941 г.).
Местные жители
Однако существовала еще одна многочисленная категория партизан — сами местные жители. Это ли не свидетельство «народности» советской партизанской войны? Нет, не свидетельство.
Никак не желают ангажированные властями (или мягче — руководством официальных институтов государства) историки России и Беларуси осознать ту истину, что «простой народ» (местное население) составлял в отрядах хоть и значительную, но подчиненную массу (да и то не раньше лета — осени 1943 года). Рядовой состав выполняет приказы командования — это закон. А кто командиры? Это наши первая и вторая группы.
«Сборный партизанский отряд /около 40 человек — М.П./, столь удачно уничтоженный Зуевым осенью 1942 года при нападении на деревню Гендики, судя по документам, найденным у погибших, на три четверти состоял не из беларуских крестьян, а из парашютистов /сотрудников НКВД-НКГБ — М.П./ и бывших военнопленных.
Это по-своему показательно. (…) К осени 1942 года во всех отрядах установилось четкое „классовое“ разделение на „панов“ и „рабов“. Парашютисты, местные начальники-коммунисты, а иногда и бывшие пленные были „панами“, местные жители — „рабами“. Мирное гражданское население отмечало огромную разницу между теми и другими»[18].
К концу оккупации численность партизан в БССР (на Украине и других регионах подобной картины не наблюдалось) неуклонно росла. Как получилось, что население, которое в 1941 году готово было воевать вместе с Вермахтом, к 1944-му потянулось в лес? По Соколову очень просто — оно накушалось ужасов оккупации и прониклось ненавистью к оккупантам. На первый взгляд логично, на самом же деле «притянуто за уши». Разглядеть-то оно разглядело, но для «памяркоўных» беларусов это вовсе не повод браться за оружие. Сталин еще и не то с беларусами вытворял, однако партизанскую войну против него никто не начал.
Население было втянуто в борьбу искусственно.
Как происходило пополнение отрядов местными жителями? Вот два отрывка из немецких докладов:
«14 октября 1942 года командование тылового района 2-й немецкой танковой армии сообщало о действиях партизан: „Из различных областей района поступают сведения о насильном призыве в партизаны боеспособных жителей“».
Штаб 221-й охранной дивизии из группы армий «Центр» 9 марта 1943 года доносил: «В районе юго-западного Меркулова (65 км северо-западнее Гомеля) отмечено от 400 до 500 плохо вооруженных партизан. 20 процентов партизан являются принудительно завербованными местными жителями» (Армстронг, с. 64).
Российские историки неправильно толкуют донесения командиров партизанских отрядов о том, что в том или ином регионе «могут быть привлечены к борьбе еще столько-то тысяч человек». Надо обратить внимание на часто встречающееся в подобных донесениях словосочетание «учтенные резервы».
Дело в том, что партизанских командиров совершенно не интересовало желание или нежелание «местных» воевать с немцами — они просто произвели учет лиц призывного возраста и определили число людей, подлежащих мобилизации. Повадки партизанских командиров в Беларуси не отличались от методов партизан в других «временно оккупированных» районах СССР — все тот же обязательный призыв военнообязанных.
Занятно врал Сталину Пономаренко в июне 1943 года:
«Учтенные резервы партизанского движения, готовые в любую минуту взяться за оружие, составляют 215.400 человек…» (Соколов, с. 61).
Тогда почему на территории УССР и БССР призыв в ряды партизан не носил массового характера? Тому две основные причины.
Во-первых, партизаны БССР и УССР не могли отправлять мобилизованных в действующую армию, поскольку линия фронта в 1941–1943 гг. проходила далеко от мест базирования тамошних «мстителей». Только в районе Полоцкой низменности часть военнообязанных удавалось переправлять через так называемый Суражский коридор для службы в РККА.
Выдержка из отчета о работе могилёвского «Комитета содействия Красной Армии» за период с сентября 1941 по 10 марта 1943 года дает наглядное представление о том, как отнеслось к оккупации подавляющее большинство гражданского населения города Могилёва[19]:
«Основной тон в настроении населения давали контрреволюционные элементы (имеющие судимость, всякие „бывшие люди“ и т. д.) и широкие обывательские слои, которые очень приветливо встретили немцев, спешили занять лучшие места по службе и оказать им всевозможную помощь. В этом числе оказалась и значительная часть интеллигенции, в частности, много учителей, врачей, бухгалтеров, инженеров и др.
Очень многие молодые женщины и девушки начали усиленно знакомиться с немецкими офицерами и солдатами, приглашать их на свои квартиры, гулять с ними и т. д. Казалось как-то странным и удивительным, почему немцы имеют так много своих сторонников среди нашего населения…
Говоря о молодежи, нужно отметить, что очень резко бросалось в глаза отсутствие у значительной ее части патриотизма, коммунистического мировоззрения. Это замечание относится и к комсомольцам, особенно комсомолкам. Как педагог, я многих из них знал лично и внимательно наблюдал за ними» (Соколов Б.В., с. 361).
