Будто… что-то я спросить должна.
— Что за роща? — спрашиваю. И понимаю, что угадала правильно.
Морщинки на лице Марка Ивановича разгладились.
— Место это… особое… для таких, как вы… — и снова смотрит.
— Силы? — тихо спрашиваю я. — Здесь?
Слышала…
Читала. Ладно, читала я о местах силы, особых, где эта самая сила из земли изливается. И взять её можно вот так, с легкостью, и столько, сколько в себе удержишь.
Нас даже возили к Ипатьевскому роднику.
И пить позволяли.
И наставница долго читала лекцию о том, что регулярные посещения подобных мест весьма способствуют развитию дара. Только вот посетить их непросто. Не всякого пустят хранители, не всякому дорогу откроют. И почему-то, если слухам верить, открывают все больше родовитым, признавая за ними право…
Обидно было.
Горько.
Но все-то места известны да учтены. И подлежат особому контролю, а еще к ним тянутся вереницы… паломников? Ходоков? Просто жаждущих прикоснуться к силе, ибо даже простого человека способна она исцелить.
Или наоборот.
Но вот…
— Как?
Марк Иванович руками развел.
— Так… вышло. Давно… говорят, что во времена незапамятные, еще до того, как земли сии князю отошли, были тут болота.
На подоконник опустилась толстая ночная бабочка.
— А на болотах тех змей жил, цмок, преогромный и прелютый. Спал во глубинах. А коль просыпался, то начинал грабить да изничтожать все живое, до чего дотянется.
Сказка.
Из тех, кому самое место на страницах «Краткого курса народного фольклора».
— Особенно человечину жаловал… — Марк Иванович бабочку аккуратно на ладонь поднял да к окну поднес, руку тряхнул и пробормотал: — Лети уже, бестолковая… тоже не разумеете, что не всякий свет — есть жизнь. Так вот, многие ходили цмока воевать. Не за людей, само собою, за сокровища, которые тот в логове подземном собрал. Очень уж любил злато-серебро тот цмок, да каменья всякие.
Цмоки…
Цмоки — суть один из образов дракона, а по некоторым версиям — Великого Змея, правда, если последнего легенды наделяли не только силой, но и мудростью, то Цмоки были тварями не слишком умными, но весьма и весьма жадными.
— Но цмок был силен. И многие дружины полегли близ логова его. И богатыри. И маги. И просто хитрецы, которые норовили обманом одолеть. Отравою там или зельем каким. Но нет… огненная кровь текла в жилах того цмока, вот и не брали его яды.
— Так как же одолели?
— А так… случилось ему однажды разорить деревеньку. И люд он угнал с собой…
…а еще наш наставник по фольклору говорил, что цмок, как и многая иная фольклорная нежить, — суть образ собирательный. Времена тяжкие, то набеги, то войны, то чума какая. Вот и воплощались все эти беды неодолимые в воображении людском, преобразовывались, порождая чудовищ.
И героев.
Ибо не бывает такого, чтобы чудовище да без героя, его повергшего, существовало.
—…только одна женщина спасла сына своего. Укрыла в подполе да взмолилась богине, просила о защите. И так молилась, что сердце отдала свое.
И жертвы добровольные оттуда же.
Правда, про жертвы на курсе прикладной ритуалистики совсем-совсем другое говорили, но тут уж понятно, в науке без разночтений никак.
— И богиня отозвалась?
— Само собой. Спустилась она. И коснулась чела детского, наделив мальчика особою светлою силой. Стал он расти и вырос в богатыря, равных которому не было… за три дня…
— И три ночи.
— Верно, — согласился Марк Иванович. — И отправился он по следу цмокову. А по пути находил многих людей мертвых да пожранных. Гневом переполнялось сердце его. И когда увидел он гору посеред болота, то и шагом болото преодолел. Кулаком ударил да и расколол камень. А цмока, который сунулся было из норы, за глотку схватил. И шею ему свернул.
Вот так оно обычно и бывает.
— Да только и цмок силен был. Обвил он молодца хвостом да и вонзил в руку его зубы свои.
— Ядовитые.
— Именно… так и упали они, вдвоем. И кровь пролилась.
Откуда кровь, если одному шею свернули, а другого отравили, уточнять не стану. Легенды с преданиями — они такие… легенды.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И предания.
Сказано, что упали и кровь пролилась, значит, так оно и есть.
— Ушла кровь в землю и смешалась. Так и возник наш источник, который и силой одарить может, а может и наоборот… — Марк Иванович отступил от окна. — Он ночным часом открывается, но… тут уж как кому повезет. Можно и не вернутся из лесу. А можно…
Замолчал.
— Как освоишься, свожу к роще, покажу.
И поклонился.
— Спокойной ночи.
Спокойной, чтоб ему… какая тут теперь спокойная ночь?
Глава 8
Как ни странно, уснула я сразу, кажется, только и успела, что прилечь, глаза закрыть, как провалилась в сон. Будто и не продремала всю дорогу. А может, дело не в дреме, но в силе? Она в теле обживается и…
…и дальше додумать не успела.
Уснула.
И понимала же, что сплю.
Что дорожка эта вот, вглубь леса ведущая, она ненастоящая. Как и сам лес. Но все одно жутковато. Тропка узенькая, а лес — темною стеной стоит. Высятся ели, растопырили черные лапищи, небо закрывая. И шуршит под ногами темный ковер иглицы. Сквозь него то тут, то там прорываются яркие шляпки мухоморов. Пахнет плесенью и тленом.
Но тропинка идет.
И я по ней.
И приводит к тыну, какие я только на картинках и видывала. Неошкуренные бревна жмутся друг к другу, скалятся в небо заостренными вершинами, и на зубы похожи, неровные, желтоватые.
Ворота открыты.
А на них — череп бычий слева, справа — медвежий. И в глазницах огоньки болотные.
…баба Яга — тоже элемент фольклорный, воплощение…
— Смех один, — скрипуче произнесла старуха, выходя мне на встречу. — Напридумывают тут… наобъясняют то, чего объяснять не надобно. Что стоишь? Пришла? Заходи.
— Я… сплю.
— Спишь, — согласилась она.
И вовсе не неопрятная старуха. Немолода, конечно. И волосы седы, но не космами свисают, а аккуратно в косу заплетены да вокруг головы уложены. А что на шее бусы из зубов оленьих…
— Тогда-то красивым было, — сказала старуха. — Заходи, чай, времени немного. Пока луна над землею стоит, дорога отворена. А как уйдет, так и все.
— Я… доброго дня вам, матушка, — вспомнила я и поклонилась до земли. — Прошу простить, что побеспокоила.
Сон, который не сон.
И явь, что не совсем явь.
— Вежливая.
Платье в пол, простое, явно из грубой ткани шито, пусть и украшено красными да белыми нитками. Узор сложный, и видится в нем мне буквенная вязь, будто слова сокрытые.
На ногах — кожаные туфли, ремешками вокруг щиколотки обмотанные.
Я сделала шаг.
И еще.
— Это все сила, верно? — догадка так себе. Может, конечно, оказаться, что сон — это всего-навсего сон. И мало ли, что может привидится. Тем более после таких от рассказов на ночь. Мозг обрабатывает информацию и все такое…
Только врать себе — дело глупое.
— Идем, поможешь, раз явилась, — женщина повернулась. И я увидела, что седая коса её, короной уложенная, сзади спускается едва ли не до пояса. А в ней поблескивают разные фигурки. И до того красивые, что прям залюбовалась.
И зачаровалась.
И очнулась уже перед колодцем. Ну, то есть мне кажется, что эта яма, каменьями обложенная, колодец и есть. Вон, ведро тоже рядышком, на веревку подвязано.
— Достань водицы, будь добра, — попросила женщина. — А то сама я стара уж стала, спина болит…
Ни на мгновенье не поверила, но за ведро взялась. И спускала осторожно. Главное, веревка по ладоням скользит, и чую я, что шершавая она.
Разве во сне такое бывает?
— Расскажите… — попросила я. — Пожалуйста… кто вы? Если не имя, то… от вас род пошел, верно? Афанасьева?
— Афанасьев сын… мертвая ветка. И глупостей натворил изрядно, но что уж тут. Все вы, дети, их творите, — она покачала головой, и фигурки в косе зазвенели. А ведь золотые?
