Немного о Марике Мельникове. Он блистал талантами в любом деле, за которое брался. Но в этом «любом деле» он был своеобразен. Конечно, у него было солидное образование. Тем не менее, он любил подходить к любой проблеме как самоучка. Началось это все с самого первого его шага как математика. На свою первую олимпиаду (для семиклассников) в Московском университете он пришел, не имея никаких специальных тренировок в решении задач олимпиадного типа. Не ходил он в тот год и в математический кружок при Московском университете. И взял на своей первой олимпиаде первую премию. Кстати, на первой Международной олимпиаде в Румынии одна из задач (на делимость, основанная на алгоритме Эвклида) оказалась задачей с той самой нашей первой Московской олимпиады. Поэтому у нас с Мариком было большое преимущество перед всеми другими участниками. И хоть и не совсем честно, но по существу мы уже имели в кармане какое-то приличное место. Однако большевицкие «отбиралы» на олимпиаду подходили к этому делу с другими критериями. Они браковали народ по кривизне носа. Этот критерий (в соответствии с их интеллектуальным уровнем) казался им наиболее существенным для решения математических задач.
Примерно в таком же ключе (как самоучка) подходил Марик и к бриджу. Ведь на те свидания с венгерской девушкой в высотное здание на Котельнической набережной Марик не ходил.
Буквально через пару лет после окончания мехмата Марик решил одну проблему, над которой много лет безуспешно ломали голову самые известные математики того времени. Проблема считалась настолько важной, что за ее решение была обещана Чебышёвская премия.
Марик подошел к решению проблемы в своем стиле. Когда он был еще студентом, он стал пытаться ее решить, так сказать, с наскока. Это не значило, конечно, что он мало знал о том, что окружало эту проблему. Конечно, его знания были обширны. И все-таки он не стал тратить много времени на «окучивание» проблемы, то есть на изучение всего вокруг. Он просто сел за чистый лист бумаги и стал пытаться эту проблему решить. Совсем уж «с наскока» справиться с этим было, наверное, все-таки невозможно. Но года через четыре он проблему добил. А это сулило и Чебышёвскую премию, и, конечно же, диссертацию.
Чебышёвскую премию Марику почему-то не дали. Возможно, те, кто ее давал, тоже принимали во внимание кривизну носа. И с диссертацией тоже поначалу были проблемы. Марик мне жаловался, что когда он написал диссертацию, оказалось, что она содержала всего восемь страниц. Его решение к всеобщему удивлению, было изящным и коротким. Но все-таки, помучившись немного, он смог дописать еще какие-то страницы к своей диссертации. Так что с ней потом все было в порядке.
После этого я спросил у Марика, над чем он теперь будет работать. Он ответил, что теперь будет думать над проблемой полуаддитивности, что это гораздо более тяжелая задача и вряд ли он или кто-то другой когда-либо в ближайшем будущем с ней справится. Наверное, всем известна шутка о проводниках и полупроводниках. Так вот, после этого разговора с Мариком я у него часто спрашивал, справился ли он с проблемой полуаддитивности. И когда он говорил, что еще не справился, я ему замечал, что это очень плохо, поскольку в его годы давно надо было бы уже взяться за проблему аддитивности.
Все эти шутки продолжались более сорока лет. В течение этих сорока лет Марик получал какие-то результаты, которые приближали его к решению проблемы. И вот совсем недавно Марик сказал, что они там у себя на Барселонщине (а Марик долгое время был профессором в Барселонском университете) проблему полуаддитивности добили. Последнюю точку в этом деле поставил один из его местных учеников. Но в целом решение всей проблемы оказалось все-таки Марикиным выдающимся достижением.
* * *
На турнире в Дубне Леон Голдин играл с Юрием Константиновичем Солнцевым, а Вилен – с Тарасом Прохоровичем. Эти две пары, наряду с парой польских мастеров, считались фаворитами турнира. Всего в Дубне собралось восемь пар.
В то время сбалансированные схемы парных турниров не были еще общедоступны. Хотя у нас в запасе уже были какие-то из них. Но в момент турнира в Дубне я сообразил, что наука, которой я занимаюсь (планирование эксперимента), имеет прямое отношение к составлению схем парных турниров по бриджу. И мы играли там по составленной мной схеме для 8 пар, в которой было 7 кругов, по четыре раздачи в каждом. Любая из пар встречалась с каждой из оставшихся пар на своем столе ровно в одном круге (в четырех раздачах). Во всех семи кругах каждая из пар играла как бы в одной команде с каждой из других пар ровно три раза и как бы против каждой из пар ровно четыре раза. Такая схема, как потом выяснилось, конечно же, была известна цивилизованным бриджистам и имела название “8-Pair Howell Master Sheet”.
Нам с Мариком удалось занять в Дубне первое место, на втором были Генрих Грановский с Володей Ткаченко, на третьем – польские мастера. Алик Макаров в своих воспоминаниях пишет, что первое место в этом турнире заняла венгерская пара. Правда, он оговаривается, что помнит это «смутно». Возможно, конечно, что в Дубне был еще какой-то турнир, о котором я не знал или забыл. Но мне это представляется маловероятным. Так что, я думаю, Алик здесь ошибся.
Еще одну ошибку в воспоминаниях московских бриджистов я отношу к Львовскому турниру. Там, правда, все произошло наоборот. Нам с Мариком было приписано первое место в турнире 1972 года, чего в нашем активе не было. Но об этом будет еще идти речь впереди.
ГОЛУБАЯ КАЕМОЧКА
На Таллинский турнир 70 года мы собрались почти в том же составе, что и в 69‑м году. У нас была единственная замена – вместо Славы-мальчика с Юрием Константиновичем должен был играть Юра Малиновский. Общее мнение было таково, что Юра – очень крепкий игрок. Поэтому мне казалось, что мы определенно будем бороться за первое место. Наверное, так думали и все остальные члены нашей команды.
Я приехал в Таллин последним. Все уже были там. Меня встретил Леон и ошарашил заявлением, что команды у нас нет. И что завтра никакой игры не будет. На мои вопросы, в чем дело, отвечал как-то сбивчиво. Я только понял, что его обидел Юрий Константинович, не поддержав какую-то Леоновскую шутку. И что Вилен тоже был в этом замешан. Но главным виновником был Константиныч.
Прошло несколько минут, и Леон стал мне понемногу выдавать какие-то подробности. Кто-то вызвал его вниз, в фойе гостиницы. Но там никого не оказалось. И он понял, что его решил разыграть Юрий Константинович. Поэтому он вернулся в номер и сказал, что его вызывали организаторы турнира и что нужно срочно собрать со всех по десять рублей. Но ни Константиныч, ни Вилен на это не прореагировали. И Леон завелся. Он, Леон, поддержал шутку Константиныча, а Константиныч его шутку не поддержал!
Мы пришли в гостиницу. Обстановка там была тяжелая. Ни Константиныч, ни Вилен не могли объяснить мне, что происходит. Леон вел себя очень агрессивно. Отрицал всякую возможность игры в команде. И называл Константиныча и Вилена гов..м.
Я предложил Леону и Константинычу прогуляться и выяснить отношения. Они согласились. Мы пошли бродить по ночному Таллину. Леон продолжал сыпать оскорблениями в адрес Юрия Константиновича, а Константиныч уверял Леона, что вообще не понимает, о чем тот говорит.
И тут Леон неожиданно и без всякой видимой причины резко развернулся и ударил Юрия Константиновича в лицо кулаком. Константиныч в этот момент курил. И удар Леона пришелся прямо по горящей сигарете. Посыпались искры. Юрий Константинович взвыл. «Вон из команды!» – заорал он Леону.
К сожалению, это был не единственный случай, когда Леон пытался силовым образом разрешить конфликт. Еще об одном случае свидетельствует Сережа Андреев в своих воспоминаниях. Дело происходило в Доме культуры Института им. Курчатова во время одного из парных турниров. На этом турнире Леон схватил гипсовый бюст предводителя русской революции 17-го года и пытался ударить им Константиныча. В дело вмешался Генрих Грановский и предотвратил конфликт. По всей видимости, это уже был тот небольшой бюст, который притащила в клуб Аня Кирьянкова взамен разбитого большого бюста.
Я был косвенным свидетелем еще одного эпизода. На одном из Таллинских турниров Леон поспорил с Виленом и, видно, хотел даже как-то применить силу. Деталей этого конфликта я не знаю, потому что не стал особо допрашивать ни Вилена, ни Леона. Знаю только, что Вилен как-то увернулся от Леона и схватил его за руку, а потом за палец. И за палец он его схватил как-то очень удачно. Так что Леон в конце концов вынужден был сдаться.
Когда я увидел Леона с перевязанным пальцем, не зная еще, что произошло, спросил у него, что с пальцем. Леон ответил: «Вывихнул палец, пытаясь разыграть большой шлем». Это было очень в духе Леона – шутить в ситуации, близкой к трагичной.
