назревшим для торжественного облечения себя званием императора Чингисхана, которое он, правда, носил уже несколько лет, но, по-видимому, без особенного подчеркивания этого громкого титула, когда-то предложенного ему группой знатных приверженцев как бы «в кредит» и келейно, без торжественной санкции всенародного провозглашения.
Педантически строгий приверженец законности, Чингисхан повелевает созвать к весне 1206 года («год барса») в верховьях реки Онон большое собрание — курултай из родичей, сподвижников, всех багатуров и нойонов (князей) — словом, всей монгольской аристократии при исключительно торжественной обстановке. К назначенному для собрания дню на видном месте было водружено девятихвостое белокошное бунчужное знамя, на древке о девяти ногах[69]. По предложению шамана Кэкчу, единогласно подхваченному всем собранием, Темучин был провозглашен Божественным Чингисханом — по-монгольски Суту-Богдо Чингисхан[70]. Вот как описывает монгольская летопись Рашида ад-Дина великое событие:
«На курултае Кэкчу-Теб-Тенгри, сын Мунлика, знаменитый волхв, славившийся своими чудесами и пользовавшийся большим авторитетом в Монголии, сказал: „Всевышний Бог дарует тебе царство лица земного. Теперь, когда побеждены твоей десницей государи этих земель, называемые каждый Гур-ханом, и их области достались тебе, то пусть будет тебе прозвище Чингис. Ты стал Царем царей: Всевышний господь повелел, чтобы прозвание твое было Чингисхан, Царь царей и Государь государей“. — Все одобрили и утвердили это имя, и ему достались сила и могущество наисовершеннейшие, и он принадлежит к миродержцам»[71].
Значение слова «чингис» было объяснено нами в главе IV. Оно приблизительно соответствует китайскому титулу Гур-хан, который был присвоен государю Кара-Китайскому и означает «всенародный великий император». Кереитский же государь носил, как мы видели, китайский титул Ван-хана. В том, что курултай вместо этих дискредитированных иностранных прозвищ предложил своему избраннику свой монгольский титул, можно усмотреть выражение некоторой националистической тенденции, основанной на том обаянии, которое уже успело приобрести имя народа монголов.
Чингисхан, выслушав просьбу собрания, милостиво изъявил свое согласие на принятие предложенного ему титула, который впоследствии был дополнен следующей официальной формулой, вырезанной на государственной яшмовой печати[72]: «Бог — на Небе, Ха-хан — Могущество Божие на Земле, Печать Владыки Человечества»[73].
Из вышесказанного видна та роль, которую сыграл в избрании Чингисхана Кэкчу, указавший курултаю на Божественное предопределение в возвышении Темучина из скромного вождя племени до властелина объединенных народов монгольского корня. В это предопределение верил и сам избранник курултая, что видно из произнесенной им вдохновенно и с присущим ему ораторским талантом ответной речи на предложение ему титула Чингисхана. Вот его слова: «Вечно Синее Небо повелело мне править всеми народами. Покровительством и помощью Неба я сокрушил род кереитов и достиг великого сана. Моими устами говорит Мёнке-Кёкё-Тенгри (Вечно Синее Небо)». В девятиножное белое знамя вселяется гений-хранитель рода Чингиса, это «сульде» — знамя будет оберегать его войска, водить их к победам, покорит все страны, потому что Вечное Небо повелело Чингисхану править всеми народами. Чингисхан царствует «Силою Вечного Неба» (Мёнке-тенгрин-кючин-дур)[74]. Таким образом, Чингисханом для своего возвышения было очень ловко использовано влияние, которое имел на монгольский народ — в том числе в сильной степени и на его аристократию — волхв Кэкчу. Сомнительно, чтобы сам Чингисхан верил в чудеса и вообще в оккультные дарования этого мнимого пророка (по крайней мере он не постеснялся впоследствии устранить его со своей дороги, когда влияние того настолько усилилось, что грозило ослабить авторитет самого хана), но пока Кэкчу признавался полезным для целей, преследуемых Чингисом, последний дорожил своим шаманом, скрепив его, между прочим, браком, в который вступила его мать, вдова Оелун-Эке, с отцом Кэкчу — Мунликом[75].
Чингисхан тогда же на курултае раздал награды и назначил на должности своих сподвижников, потрудившихся с ним в созидании царства: пожаловал 95 военачальникам ханские ярлыки на звание темников, не дал лишь ярлык своему ближайшему сподвижнику Богурчи-нойону, сказав: «Степень его ниже ханов, но выше темников и харачудов, зачем ему ярлык?»[76]
Кроме веры в свою божественную миссию на земле, Чингисхан верит и в великую будущность своего родного монгольского народа, который своими редкими качествами способствовал вознесению его, хана, на такую недосягаемую высоту. Он считает своим долгом всенародно засвидетельствовать о заслугах этого племени перед императором и государством. Монгольский историк Санан-Сецен приписывает ему следующие слова, сказанные на том же курултае 1206 года:
«Этот народ биде (монголы), который, несмотря на все страдания и опасности, которым я подвергался, с храбростью, упорством и приверженностью примкнул ко мне, который, с равнодушием перенося радость и горе, умножал мои силы, — я хочу, чтобы этот, подобный благородному горному хрусталю народ биде, который во всякой опасности оказывал мне глубочайшую верность, вплоть до достижения цели моих стремлений, — носил имя „кеке-монгол“ и был самым первым из всех, живущих на земле!»
— С этих пор, — прибавляет Санан-Сецен, — народ этот (численность которого при Чингисхане достигала 400 000 душ) получил название кеке-монгол[77].
Санан-Сецен, один из первых монгольских историков, торжественно повествует: «Чингисхан принялся учреждать порядок и законы для своего огромного народа, на твердые столбы ставил царство и державу, милостиво давал „рукам работать свое, а ногам свое“, росло счастье и благополучие его народа и достигло такой степени, что никогда не пользовались таким счастьем и благополучием подданные кагана».
«Над всеми поколениями, живущими в войлочных кибитках, — говорит по этому же поводу „Сокровенное сказание“, — Чингисхан отселе провозгласил единое имя монголов; это имя было такое блестящее, что все с пробуждающимся национальным чувством стали гордиться им. Все предводители родов и племен становятся вассалами монгольского хана и приобретают имя монголов»[78]. Другими словами, имя это распространено на все родственные собственно монголам племена, объединенные под скипетром Чингисхана.
Что в своем родном монгольском племени его знаменитый отпрыск видел какую-то особую, необыкновенную породу людей, видно и из следующего, принадлежащего ему изречения, вошедшего под № 25 в общий свод его изречений, т. н. «Билик»: «Всякий мальчик, родящийся в Бургуджи-Тукуме, на Ононе и Керулэне, будет умен, мужествен и богатырь, без руководства, наставления и опыта будет знающ и сметлив, всякая девушка, родящаяся там, будет и без причесывания и украшений прекрасна и красавица»[79].
Это, конечно, только лирика, лишенная практического значения. Гораздо существеннее привилегия, которая даруется монгольскому племени одной из статей Чингисова «Джасака»: «Никто из подданных империи не имеет права иметь монгола слугой или рабом»[80].
В великих исторических личностях, подобных Чингисхану, мы видим избранников Провидения, призванных на землю совершить то, что лежит в потребностях данной эпохи, в верованиях и желаниях данного времени, данного народа. Народ есть нечто собирательное, его собирательная мысль и воля должны для обнаружения
