– Тебя не тревожит, что ты отправилась со мной неизвестно куда без защиты Аяана и слуг?
– Нет.
– А если я брошу тебя и исчезну, чего так боится мой брат?
– Тебе больно, и тебя гложет горе и чувство вины. Но я знаю тебя, Азиз. Возможно, лучше, чем кого бы то ни было. Ты не уедешь, пока Аяан не разрешит тебе.
Он не стал насмехаться над ней и говорить, что она слишком самоуверенна. Его пальцы сжали ее руку, и Нихат ответила ему пожатием.
Неужели они в самом деле добились, чтобы между ними установился мир?
Нихат не хотелось заходить внутрь, когда аллея привела их к дворцу. Но до нее донеслись смех и обрывки разговоров.
Голоса звучали знакомо и в то же время…
Напрягшись, она схватила Азиза за руку и остановилась.
– Я думала…
– Идем. – Он провел пальцем по ее щеке. – Все, что тебе нужно, ты найдешь там.
Неожиданно ей расхотелось с ним прощаться.
– Я хотела бы поехать с тобой. Куда бы ты ни со брался, я уверена, что могу помочь.
Он покачал головой, от слабой улыбки на его щеках появились ямочки. Нихат прижала руки к телу – так ей хотелось до него дотронуться.
Ничего страшного, если она это сделает. Влечение между ними стало как никогда сильным. К чему отказываться от того, чего они оба хотят?
– Нихат…
Жар залил ей щеки. Она взглянула на Азиза.
– Мне нужно быть осторожным. А тебе с твоей красотой и современной раскованностью будет непросто вписаться в наши реалии. Я вернусь через два дня. А пока наслаждайся отдыхом.
Нихат кивнула, и он ушел. Она не успела ничего сказать ему, поскольку услышала, как кто-то зовет ее. Потрясенная, Нихат обернулась и увидела девушку лет двадцати, сбегавшую к ней по ступеням. Сердце бешено забилось, грудь стеснило, голова закружилась. Нихат оказалась в объятиях Нур и Нузат, своих сестер. Она подняла глаза и увидела Наиму, которая была на четыре года младше и больше всех походила на нее характером.
Радость, возбуждение, шок, благодарность – все это лишило ее дара речи.
Слезы покатились по щекам Нихат. В глазах Наимы также стояли слезы. Кивая и отвечая иногда односложно, Нихат еще раз крепко обняла сестер, чувствуя, как сердце готово выскочить из груди.
Нихат повернулась, чтобы посмотреть на Азиза. Но его уже не было, до нее донесся шум удаляющейся машины. Вытирая слезы, она проследовала за сестрами внутрь. Чувства переполняли ее, и сердце было готово лопнуть. Но одновременно с радостью она испытывала смятение и ужас. Ей хотелось рухнуть на пол и взвыть. Жизнь снова проверяла ее на прочность.
Нихат захлестнула волна жалости к себе, и никакие силы не могли подавить это чувство. Она уже начала видеть в Азизе того мужчину, которого когда-то любила, и больше не могла сражаться со своим влечением.
Сколько же раз ей предстоит разбивать свое сердце на куски?
Нихат приучила себя получать удовлетворение от работы. Она толкала себя вперед, постоянно ставя новые цели. Она построила свою жизнь. И все же в Дахаре она остро ощущала одиночество, которое не замечала в бешеном ритме Нью-Йорка.
И все из-за Азиза.
Несмотря на попытки уверить себя, что она выживет без него, Нихат испытывала всеобъемлющее желание получить то, что никогда не будет принадлежать ей.
Глава 8
Отклонив приглашение задержаться еще на одну ночь, Азиз повернулся, когда один из его связных появился невдалеке и кивнул ему.
За последние двадцать четыре часа он побывал в двух лагерях, расположенных в сотне миль друг от друга, пока не разыскал старейшину племени миджаб.
Азиз радовался, что Нихат не осталась в одиночестве.
Старик сжал его руки.
– Тебе всегда будут рады, – сказал он на старинном диалекте, на котором говорили бедуины.
В свое время отец настоял, чтобы Азиз освоил этот диалект. Старейшина узнал Азиза, найдя его, израненного, в пустыне, и он всегда будет ему благодарен за то, что пожилой человек сохранил его секрет.
Он поблагодарил старейшину за гостеприимство и присоединился к своему спутнику.
Азиз отошел на милю в сторону от основной дороги. Там его ждал другой связной, житель Зурана. Его наполнило чувство глубокого удовлетворения. Эту сеть он организовал давно, и она все еще работала. Азиза охватило что-то похожее на возбуждение. К этому примешивалось осознание, что он может снабдить Аяана необходимой информацией.
Сделав зуранцу сигнал следовать за ним, Азиз медленно приблизился к людям, собравшимся у палатки. Один человек отделился от группы и вошел внутрь сразу, как только его заметил. Убедившись, что пистолет на месте, Азиз зашел следом за ним.
Он испытал шок, когда человек повернулся, и его лицо осветил слабый свет двух ламп. То был Зайед аль-Салаам, старинный друг Азиза. Зайед тоже был потрясен.
– Иншаллах, это ты!
На нем была военная форма, лицо покрывали песок и пыль.
Зайед крепко обнял Азиза.
– Надо же, кто явился из песков пустыни! Азиз-аль-Шариф, – хриплым голосом произнес он. В его глазах вспыхнули искры гнева. – Я бы все отдал, чтобы услышать хоть слово утешения от старинного друга, Азиз.
Азиз закрыл глаза, на спине проступил холодный пот. Слова застряли у него в горле. Неужели не будет конца лицам из прошлого? Неужели он никогда не избавится от неослабевающего чувства вины?
Он свел Зайеда и свою сестру Амиру, причем проделал это так умело, что ни его родители, ни Аяан ничего не поняли. В то время король Малик заключил договор с дядей Зайеда, шейхом Асадом, который вертел Зураном и его народом как пешками, стремясь к власти. Азиз убедил родителей, что Зайед, командующий армией Зурана, для Амиры лучше, чем избалованный и испорченный сын шейха Асада.
Дело в том, что Амира упросила Азиза помочь ей. Его мятежная сестра влюбилась в Зайеда, который тоже ее полюбил.
И все же он убил ее за два месяца до свадьбы.
Может, в каком-то смысле он убил и Зайеда?
– Я ничего не смог сделать, Зайед. Я был…
Зайед покачал головой:
– Я тебе не верю. Я не верю, что Азиз аль-Шариф стал таким бездушным, что у него не нашлось ни слова для старинного друга, потерявшего любимую женщину. До меня дошли слухи, что какой-то человек собирает информацию для Дахара, – продолжал он, в его голосе послышалась нотка недоверия. – Этот человек впервые появился в племени миджаб шесть лет назад. Я подумал: зачем человеку, рожденному управлять страной, скрываться как трусу в тени? Почему он покинул родителей, своих друзей и всех, кто в нем нуждался?
– Зайед, ты понятия не имеешь…
– Не имею, Азиз. Но ведь ты же этого хотел, верно?
Жесткость в глазах Зайеда, плотно сжатые губы отозвались болью в его сердце. Азиз представил, как сильно должен был страдать Зайед, потеряв Амиру; Зайед, который был очарован ее дерзостью и смехом; Зайед, любивший ее без памяти.
Азиз отбросил эти мысли и добавил в голос стали. Он здесь не для того, чтобы предаваться воспоминаниям вместе со старым другом.
– Это я слышу от человека, который знает, что его дядя сеет хаос в стране, которую он поклялся защищать? От человека, который должен быть законным правителем Зурана?
– Больше нет, Азиз. Я не позволю старому другу вернуться с пустыми руками.
В глазах Зайеда засиял мрачный огонь, в них не было ни искорки той доброты, которая отличала его шесть лет назад.
– Передай наследному принцу или кому ты служишь, что Зурану надоело быть марионеткой Дахара. Ты говоришь с новым шейхом.
Азиз помолчал.
– Твой дядя…
– Убит моими людьми.
По спине Азиза пробежал холодок. Таким он был несколько месяцев назад. Он словно смотрел на свое отражение. И ему это не понравилось.
– Разве не ты всегда говорил о долге перед страной, Азиз? Личная потеря, может, и притупила твое чувство долга, зато обострила мое.
Не дожидаясь ответа, Зайед вышел из палатки.
Подождав несколько минут, Азиз тоже вышел. Каковы бы ни были отношения между Дахаром и Зураном, Зайед никогда его не предаст.
В Зуране произошел государственный переворот. Это означало, что любая, даже самая незначительная, информация, которую он сможет добыть, будет полезна Аяану.
Груз вины на его плечах стал легче. Он вернулся туда, где ждал связной, и снабдил его инструкциями. Ему же предстоит провести в пустыне еще несколько дней.
Азиз вздрогнул, почувствовав порыв прохладного ветра. Повсюду куда ни посмотри высились бесчисленные золотые дюны.
Азиз любил не знающую пощады жару, голый пейзаж пустыни, сколько себя помнил.
Даже после того, как он оправился от ранения и понял, что не может вернуться в Дахар, пустыня успокаивала его, позволяла забыть о грызущем чувстве вины и стыда. Суровая кочевая жизнь с племенем миджаб заставила его думать только о выживании. В нем все притупилось.
Сможет ли он смириться с тем, что больше сюда не вернется? Оставит ли частицу себя в Дахаре, когда придет время покинуть родину?
Впервые с того момента, когда Аяан насильно притащил его во дворец, ответ на этот вопрос был неоднозначен.
