— Демагогия! — крикнул Лыков. — При чем тут мужики или бабы?
— Видали? — подмигнула Сашка. — Испугался!
— Чего там испугался! Слыхали мы эти песни! — возразил Лыков.
— Вот тот-то и оно, что слыхали, да не уразумели! — усмехнулась Сашка, вдруг загрустнев. — Видно, нет в вашей колоде такой карты. Тасуй, не тасуй — все фальшивые хлопоты выпадают. — И она, махнув рукой, хотела уже было идти на место, но тут ее окликнул Данилов:
— Постойте!
Саша обернулась.
— Вы говорили очень горячо и подали интересную мысль. Действительно, женщин в колхозе у вас больше. Так, может быть, вы и возьметесь за это дело?
— Я? — поразилась Сашка. — Да что вы! Куда мне!
— Так вы же сами обещались за любую половиночку хозяйство взбодрить, — улыбнулся Данилов.
— Да ну! — засмущалась Сашка. — Это я так… для смеху…
— А что, Сашенька, берись! — вскочила вдруг одна из женщин. — Мы за тебя, как одна, руки подымем!
Притихшее было собрание вновь зашумело:
— Верно, бабы! Голосуй, наша возьмет!
— Дожили! За бабью юбку держаться теперь будем, что ли?
— Ничего! Она баба боевая!
— А по мне, что ни поп, то и батька! Лишь бы службу знал!
— Я, ей-богу, проголосую! Вот смеху-то будет!
— Не пойдет! — крикнул Гуськов. — Больно по женской части слабовата!
И снова в который уже раз по собранию покатился смех.
Сашка вдруг побледнела и двинулась к Гуськову.
— Что ты сказал? — медленно спросила она.
— Но-но! — предостерегающе поднял он палец. — Не правда, что ли?
— А ты ко мне в окошко лазил? — протянула она.
— Охоты не было, — отмахнулся Гуськов, — лазить к тебе!
Сашка вдруг схватила его за ухо и с силой стала выкручивать его.
— Нет, врешь, была у тебя охота! Говори: как на духу, была?
— Да ты что, спятила? — завопил Гуськов, корчась от боли и безуспешно пытаясь освободить ухо. — Больно же!
— Нет уж, говори — пустила я тебя?
Собрание хохотало. Лыков стучал что есть силы по графину. Лукашов хмуро ерзал на месте и вдруг закричал:
— Прекратите этот цирк!
Данилов терпел, терпел и вдруг захохотал…
— Пусти! — корчился Гуськов.
— Скажи правду — отпущу! Против правды спорить не могу! — торжествовала Сашка.
— Ну, не пустила! Пошутил я, — взмолился Гуськов. — Отцепись, окаянная!
— Слышите? — провозгласила Сашка. — Вот еще раз пошутишь так, и всю голову оторву вместе с ушами! — сверкнула она глазами.
— А знаете, нравится она мне! — вытирая выступившие от смеха слезы, сказал Данилов Лукашову. — Есть у нее и голова на плечах и хватка.
Сашка ощупью вошла в избу, зажгла свет и села, сложив на коленях руки. На лице ее застыло выражение недоумения и испуга.
Посидев так несколько мгновений, она бросилась к печке и растолкала спящую там старуху.
— Мамань, а мамань! Проснись же! В председатели меня выбрали!..
— А ну тебя! — отмахнулась старуха, переворачиваясь на другой бок. Но тут смысл сказанного дошел до нее, и она испуганно приподнялась…
— Господи! Да за что же это тебя в такие мялки сунули-то? Чем ты у бога провинилась?! — запричитала она, и тут же перешла на ругань. — Небось сама опять поперед других сунулась? Вода у тебя во рту не держится! Все туда лезешь, во что сам черт не играет!
— Ай! — с досадой отмахнулась Сашка и снова отошла к столу.
А с печи неслось:
— Так тебе и надо, дурехе! Сидела бы тишком да помалкивала. Языком масло не собьешь! Твое дело вдовье, стороннее… Мыслимое ли дело…
— Ну, хватит! — попросила Сашка.
— А, не любишь! Умна больно стала! Нет чтобы с матерью родной посоветоваться…
Крик петуха разбудил ее утром… Несколько мгновений она еще находится под впечатлением сна, и смутная улыбка не сразу сходит с ее лица.
Но вот в сенях затопали шаги, вошла мать с охапкой дров, с грохотом швырнула их возле печи…
— Поздняя пташка глазки продирает, а ранняя носок подчищает… Вставай, что ль, горемычная…
— Знаешь, мамань, какой сон мне приснился, — протяжно сказала Сашка… — Уж до того чудной!
— А ну, а ну! — живо отозвалась Василиса, с готовностью оборачиваясь к ней.
Сашка посмотрела на нее и… застеснялась…
— Да нет… не стоит… — И вслух подумала: — Как же мне жить-то теперь? Спросят, ну, что делать, председатель? А я что скажу?
— Думай, голова, картуз куплю! — насмешливо ответила Василиса.
Утром в доме Лыковых за столом собиралась вся семья: сам хозяин Егор, его жена Ксения, пышная, болезненно рыхлая женщина с заплывшими глазами, Верка — дочь, еще статная, румяная, но уже начавшая полнеть, зять Виктор и сын Иван, рослый кудрявый парень лет тридцати.
Иван с измятым, припухшим лицом сел за стол в нижней рубахе. Стакан чая, поданный матерью, он вяло повертел в руках и поставил на стол.
Егор неодобрительно покосился на него:
— Что, трещит башка-то?
— Нельзя же, Ваня, каждый день гулять, надобно и передых иметь, — робко сказала мать.
— А что еще делать остается? Скукота!
— А ты женись, вот и не будет скучно, — фыркнула Верка.
— Дура! — равнодушно ответил Иван. — Я когда на Востоке, в леспромхозе работал, ну, думал, дыра! Оказывается, тут у вас еще хуже… Скука, бедность…
— Мы-то, слава богу, в достатке живем! Грех жаловаться! — несколько задетый, вмешался Егор.
— А вам, видно, и всего-то свету в окошке — только свой двор. А клуба нет. Радио тоже, кино — раз в месяц. Разве это жизнь?!
— А вот подожди, новая председательша устроит нам такое кино — живот надорвешь, — засмеялся Виктор.
— Какая председательша? Бабу привезли?
— Как же, привезли! Свою королеву отыскали. Тебе, брат, хорошая знакомая, — подмигнул Егор.
— Сашка, что ли? — удивился Иван. — Ничего… Она баба теплая…
— Тьфу! Бесстыдники! — заругалась Ксения, — За столом про такое…
— А неплохо, ежели б ты ее приструнил как следоват… — встрепенулся Егор. — Чтоб она у нас вот тут была… — сжал он крепкий кулак.
— Это можно! — польщенно усмехнулся Иван. — Я на нее петушиное слово знаю…
Егор, довольный, захохотал и крепко хлопнул его по плечу:
— Давай, сынок! Пусть знают нас, Лыковых!
А Сашка в это время тоже сидела за столом и слушала поучения матери, уныло кивая головой.
— Перед народом не возносись, но и себя не роняй. Зубы попусту не скаль — имей сурьезность… А Ваньки Лыкова чтоб тут больше и духу не было… Слышь, что ль?
Сашка искоса взглянула на мать и ничего не ответила.
В это время в сенях снова затопали, дверь распахнулась и в избу влетели две бабы.
— Сашка! Айда в Кисловку! — задыхаясь, выпалила одна.
— Кашемир привезли! — добавила другая…
— Когда? Кто сказал? — встрепенулась Сашка.
— Дарья вечор там была… Скорее, а то знаешь, со всей округи народ повалит…
Сашка вскочила из-за стола, заметалась по избе, надевая валенки, полушубок.
Стала уже заматываться платком и вдруг встретила строгий и насмешливый взгляд матери.
— Не, бабоньки, ступайте одни, — сразу остыв, сказала она не без сожаления.
— А-а, — протянула одна и захихикала. — А я и запамятовала. Ты ж теперь у нас всему делу голова!
— Ну-ну! Соображай, — добавила, смеясь, и другая. — А мы побегли!
— Валяйте! — махнула Саша рукой.
Бабы выбежали. Сашка переступала у двери с ноги на ногу.
— Что ж, поди, в правление надо идти? — уныло подумала она вслух.
Колода карт разложена на столе. Рядом — вся внимание — примостилась Сашка.
Авдотья, рослая женщина лет сорока пяти, певуче и проникновенно, как все гадалки, объясняет ей:
— В голове у тебя, значит, свой интерес, известие и марьяжная постель. Кто же это? — лукаво взглянула она на Сашку.
