Она стояла неподвижно, пока за ним не захлопнулась дверь. Ее бросило в жар. Никто еще не говорил ей, что она сексуальна. Никто, даже Кэл, ее любовник.
А потом Сюзанне стало стыдно, что она позволила обмануть себя, пусть даже на минуту, этому агрессивному самцу. Неужели Сэм Гэмбл действительно вообразил, что она встретится с ним завтра? Сюзанна почувствовала острое чувство удовольствия, представив, как Сэм появляется у Дворца изящных искусств лишь затем, чтобы убедиться, что никто к нему не пришел.
Она возвратилась к гостям, прямая, будто затянутая в корсет из китового уса, который носили в прошлом веке. И весь остаток вечера старалась заглушить слабое эхо призыва, звеневшего в ее голове.
Кому бесплатные шары? Выходи и ступай за мной!
Вернувшись домой, Сэм Гэмбл увидел, что в гараже все еще горит свет. Это его не удивило. Иногда свет не потухал здесь до пяти-шести часов утра. Он положил кейс на кухонный стол. Это был старый серый стол фирмы «Формика» с гнутыми хромовыми ножками. На окне, наводя тоску, висела паутина. На рабочей тумбе стола пустая жестянка из-под «Принглз», а рядом — уродливая керамическая кухонная банка. Он поднял крышку банки и вложил в нее небольшой электронный прибор, с помощью которого открыл эти фантастические железные ворота в Фалькон-Хилле. Сюзанна была настолько взбудоражена, что даже не спросила, как ему удалось проникнуть в имение.
Подойдя к холодильнику, он открыл дверцу и нагнулся, вглядываясь внутрь.
— Ах, дьявол! Спагетти нам улыбнулись.
Он вытащил банку кока-колы и открыл. Сделав глоток, взял кейс и направился в гараж.
За освещенным верстаком спиной к двери стоял человек. Он не обернулся, когда вошел Сэм.
— Я только что встретился с самой невероятной женщиной в моей жизни. — Сэм развалился на грязном диване в цветочек. — Видел бы ты ее. Она выглядит как та актриса, о которой я тебе рассказывал пару недель назад — Мэри Стрип или что-то в этом роде, — только красивее. И как холодна! Боже, как она холодна! И высокомерна на первый взгляд. Высший класс! Но было что-то такое в ее глазах… Не знаю. Она тянула эту проклятую резину, и я понял, что бесполезно показывать это ей прямо там. Но мне хотелось бы. Черт побери, мне действительно хочется ее расшевелить!
Вдыхая приятный запах горячей канифоли, Сэм растянулся на диване, поставив банку коки себе на грудь.
— Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так двигался. Она спокойна, ты понимаешь, что я имею в виду? Спокойная особа, даже когда двигается. Невозможно представить себе, чтобы она повысила голос, хотя то, что я там плел, явно задевало ее.
Он отпил коки, поднялся и подошел к верстаку.
— Я должен поговорить с одним боссом — показать ему, что у нас есть, но каждый раз, когда я пытаюсь добраться до него, что-то встает на моем пути. Думаю, что, если удастся ее заинтересовать — перетянуть на нашу сторону, — она может устроить эту встречу. Меня тошнит от идеи продаться ФБТ, но, похоже, у нас нет выбора. Не знаю… она может и не клюнуть. Надо подумать об этом.
Он смотрел на руки человека у верстака — на их точные и уверенные движения — ив восхищении потряс головой.
— Знаешь, Янк, ты гений! Честный до безобразия гений.
Он обнял приятеля за плечи и с чувством поцеловал в щеку. Мужчина, которого звали Янк, негодующе дернулся, оставив на верстаке дорожку припоя.
— Что это на тебя нашло? — Он приподнял плечо, стирая след поцелуя. — Какого дьявола ты это сделал?
— Потому что я люблю тебя, — ответил Сэм, улыбаясь. — Потому что ты — чертов гений.
— Ну ладно, но не лезь ко мне целоваться.
Янк снова повел плечом, стирая со щеки поцелуй. Наконец, успокоившись, посмотрел вокруг, оглядывая гараж, словно очень долго был в отъезде.
— Ты когда вернулся? Я не слышал, когда ты пришел.
Улыбка Сэма стала еще шире.
— Я только что вошел, Янк. Секунду назад.
Глава 4
Конти Дов, урожденный Константин Довидо, был глуп, ласков и чертовски сексуален. Несколько месяцев назад одна девушка сказала ему, что он похож на Джона Траволту, и с тех пер он постоянно напоминал об этом Пейджи. У Конти были темные волосы и джерсейский акцент, и на этом, по мнению Пейджи, сходство заканчивалось.
Пейджи почти любила Конти. Обращался он с ней хорошо и был достаточно глуп, чтобы не понять, какой она была подделкой.
— Тебе хорошо так, милашка? — спрашивал он, перебирая по ней пальцами, как по струнам своей гитары.
— Угу. О да. — Она застонала и начала выгибаться, давая такое первоклассное, такое блестящее представление, что Конти никогда бы не догадался, с каким трудом эта жаркая девчонка переносит его прикосновения.
В том, как Конти занимался любовью, не было ничего такого уж неприятного. Он делал все правильно и не засыпал через минуту после того, как кончал. Просто Пейджи считала секс лекарством или наркотиком. Конечно, она не была в этом оригинальна, и ей нравилось, когда ее укладывали. Но само занятие ей почти всегда не так уж и нравилось. А временами ей бывало по-настоящему противно.
В шестнадцать лет ее изнасиловал сокурсник по колледжу, с которым она встретилась на рок-концерте в «Голден-Гейт-Парк». Об этом она никогда никому не рассказывала — люди либо пожалеют, либо скажут, что она того заслуживает.
Ожидая, когда Конти покончит со своим делом, Пейджи ухватилась за его голые руки, прижав ладони к бицепсам, которые он старательно качал гантелями, лежавшими у них в углу спальни. Она делала все, чтобы в спальне было чисто, потому как ненавидела грязь, но убогость скрыть было нельзя. Потолок потрескался, мебель разномастная, а двойной матрац лежал прямо на полу. Если рядом не было Конти, Пейджи никогда не спала на матраце, боясь, что по голове пробежит мышь и запутается в ее волосах.
— Скажи, хорошо ли тебе, — шептал он ей на ухо. — Ведь здорово, правда?
— Хорошо, Конти. Мне хорошо.
— Милашка… милашка… Боже, как я люблю тебя! Я так тебя люблю! — Он вошел в нее и начал раскачиваться в ритме «I cant get no satisfaction»[4] — этот мотив вновь и вновь звучал у нее в голове.
Именно эту песню Конти исполнял лучше всего. Пейджи подпевала, Джазон играл на бас-гитаре, а Бенни — на барабанах. Майк играл на электрооргане, пока Конти пел сольную партию, бренча на гитаре и подаваясь вперед бедрами в такт ритму.
I cant… get no… satis… faction…
Конти впился пальцами в ее ягодицы, приподнимая их вверх и вонзаясь все глубже. Она отвлеклась от происходящего и дала своему воображению улететь в прекрасное и чистое место — сельский сад с кустами жимолости, шпорником и со старой железной колонкой посередине. Пейджи представила себе пение птиц и аромат жимолости, представила себя лежащей на спине на домашнем стеганом покрывале в тени старого развесистого дерева. Рядом с ней весело брыкался и молотил по воздуху кулачками пухленький розовощекий ребенок. Ее ребенок. Ребенок, которого она потеряла, сделав аборт.
