Человек смотрел на сержанта сквозь прорези маски, чуть склонив к плечу голову.
— Нет, — сказал он, наконец, — такого обещания я не давал.
С этими словами брат Варфоломей медленно стянул перчатки.
Жак запыхтел от любопытства и попытался вскарабкаться на плечи более рослому Томасу. Тот тоже поднялся на цыпочки, чтобы разглядеть получше. Казалось, вся свита приора качнулась вперед, пытаясь рассмотреть то, что скрывали перчатки из черной кожи.
Кисти рук сарацинского писца были чисты. Томас отметил также длинные тонкие пальцы, явно привыкшие к перу или кисти, но не к мечу. Брат Варфоломей пошевелил пальцами, помахал ими перед лицом сержанта и спросил:
— Теперь я могу войти?
Гуго де Безансон молча поклонился и отступил в сторону. Писец легко зашагал по ступеням, направляясь к двери. Когда человек в черном проходил мимо, Томасу показалось, что он различает легкий аромат восточных курений — сандал, розовое масло и еще что-то, резкое и свежее… кажется, так пахнет воздух после грозы. Словно услышав мысли юноши, брат Варфоломей на мгновение обернулся. Томас ощутил холодный взгляд из-под маски. Впрочем, чувство тут же исчезло — писец уже поднимался дальше и вскоре скрылся в темном дверном проеме.
Заминка быстро была забыта. Рыцари во дворе смешались. Старшие чинно приветствовали друг друга, младшие обнимались и хлопали товарищей по плечам. Настало время торжественной мессы в соборе, а затем приезжие должны были направиться в баню.
Томас с остальными оруженосцами и сержантами после мессы двинулся к казарме — надо было выделить места для новоприбывших. Когда они проходили мимо дворца приора, Жак ухватил приятеля за руку и оттащил в сторону, на засыпанную снегом садовую дорожку. Вокруг чернели древесные стволы, расчерчивали небо голые ветки терновника.
— Что? — раздраженно спросил Томас.
Мальчишка порядком ему надоел, да и беспокоила мысль, что добиться приема у верховного магистра будет не легче, чем у дядюшки-приора.
Жак сморщился и почесал нос.
— Ты ничего не заметил?
— Что я должен был заметить?
— Ну, насчет этого писца… брата Иуды.
По-другому человека в маске Жак называть отказывался.
— О чем ты? — нетерпеливо проговорил Томас.
— Ты смотрел на его руки?
— Смотрел. И что? Руки как руки. Кожа чистая, проказы нет.
— Вот именно, — ухмыльнулся Жак. — Чистая кожа. Слишком чистая. Он ведь писец, так? Значит, много пишет! А где следы туши и чернил?
Томас прищурился. А ведь правда. Как же он не заметил — и почему заметил глупый мальчишка?
Жак подмигнул другу, показал язык и припустился по дорожке к казарме. С этого дня им предстояло жить в еще большей тесноте, но юный проныра только радовался: наверняка у приезжих отыщется немало любопытных историй и рассказов о чужих землях, куда Жаку так хотелось попасть. Томас уже собирался двинуться следом, когда на плечо его опустилась тяжелая рука. Юноша обернулся. За спиной у него стоял сержант Гуго де Безансон. Вид у поверенного приора был необычайно хмурый.
— Томас, после вечерней службы господин будет ждать тебя в своем дворце.
Сердце юноши сжалось, а потом забилось чаще. Вот он, шанс, которого посланец Роберта Брюса так долго ждал. Сегодня вечером, о чем бы приор ни хотел говорить с ним, Томас потребует, чтобы могущественный родич для начала его выслушал.
Гуго де Безансон, передав поручение, развернулся и тяжело зашагал к церкви. Томас смотрел ему вслед и не понимал: почему в душе нет радости?
В доме, или, если угодно, дворце приора было великое множество ковров. Ковры арабские и ковры фламандские, и германские, и длинные узкие ковры со странным геометрическим узором, завезенные с африканского побережья. В душе Жерара де Вилье не осталось места страстям, кроме, пожалуй, одной-единственной — он коллекционировал ковры. Учитывая, что рыцарям Христа и Храма Соломонова полагалось жить в бедности и никаким имуществом не владеть, а оружие их, экипировка и одежда принадлежали ордену, приора можно было обвинить в не весьма точном следовании уставу.
Впрочем, пройдя в обширную приемную залу, Томас думал не об этом. По спине юноши ручьями тек пот. Хотя он не успел пробыть в доме приора и нескольких минут, рубаха промокла и прилипла к спине. Натоплено было до того, что даже крепко сколоченная деревянная мебель потрескивала от жары. К потолку поднимались колонны, украшенные искусной резьбой — виноградные листья и гроздья, каменные розетки и львиные морды. В камине гудело пламя, по узорной железной решетке бегали оранжевые сполохи. Сам приор, в белом плаще, отороченном мехом, расположился в кресле у огня. Коротко остриженные волосы храмовника покрывала черная шапочка, похожая на монашескую скуфью. Томас с трудом удержался от вопроса, как дядя переносит эту адскую жару. Воистину, даже в Палестине не могло быть такого пекла — а ведь Жерар де Вилье вряд ли прожил там долго. Ему не исполнилось и двадцати пяти, когда тамплиеры потеряли Акру и вынуждены были перебраться на Кипр.
Храмовник отвернулся от камина и окинул племянника равнодушным взглядом. Когда приор заговорил, голос его звучал устало.
— Твой отец пел и играл на арфе. Говорят, и ты владеешь этим искусством?
— Да, господин.
— И у тебя есть инструмент?
— Нет, мой господин…
— Посмотри на столе.
Томас обернулся на стол и увидел арфу, поблескивающую черным лаком. Такую же, как в лавке инструментов. Или это она и была?
— Сумеешь ли ты сочинить для меня балладу? — спросил приор, не дожидаясь вопросов и слов благодарности.
Томас удивленно вскинул голову, всматриваясь в лицо дяди. Оно ничего не выражало. Глаза утопали в тени. Глубокие морщины пролегали от губ к подбородку, прорезали лоб, однако приор не выглядел стариком — нет, скорее, его черты казались высеченными из камня. Розоватые отсветы огня не придавали каменным чертам теплоты. Юноша почему-то подумал о костре, горящем перед языческим жертвенником в пещере.
«Сейчас или никогда», — решил про себя Томас, а вслух спросил:
— Какую балладу желает услышать мой господин?
Храмовники не жаловали светскую музыку. Уставом она не была запрещена, и все же на празднествах рыцарей Храма допускалось разве что пение псалмов — тем удивительней была просьба приора.
Жерар де Вилье подпер кулаком подбородок и на некоторое время как будто задумался, а затем проговорил:
— Это должна быть баллада о победе льва над орлом. Пусть лев символизирует брата-тамплиера…
Приор вновь замолчал, так что Томас решился спросить:
— А орел?
Де Вилье поморщился и махнул рукой.
— Это неважно. Главное, чтобы в балладе как можно чаще упоминался лев. Лев, победивший орла. Ты успеешь сочинить ее до мессы навечерия Рождества? После вечерней трапезы старшие рыцари ордена, по обычаю, соберутся в башне Тампль. Я хочу, чтобы прозвучала твоя баллада в это время.
До Рождества оставалась неделя. Рыцарям, сержантам и оруженосцам в эту неделю предстояло поститься и участвовать в богослужениях, а тренировки прекращались. Томас чуть заметно усмехнулся. Конечно, он успеет. Но…
— Господин, вы ведь так и не выслушали меня. Между тем мой король ждет ответа…
Приор покачал головой.
— Не иначе, ты чудесным образом обрел утраченное послание?
— Нет, но, как я уже говорил, я догадываюсь, что в нем было написано.
На этот раз он не позволит себя перебить.
— Мой сюзерен просил орден о займе.
Наверняка так, потому что о военной поддержке тамплиеров король шотландский попросил бы вряд ли — предыдущий приор Англии уже показал, на чьей он стороне.
— Моему королю нужны деньги, чтобы восстановить справедливость и вернуть Шотландии свободу…
— Об этом не может быть и речи, — холодно ответил храмовник.
Тон у него был сухой и даже скучливый.
— Орден не даст денег на войну против законного христианского государя…
— Однако вы ссудили Филиппу немало серебра на войну с Фландрией и даже с Эдуардом…
Опомнившись, Томас замолчал. Он ожидал гневной вспышки, а, возможно, и наказания за свою дерзость. Что ж, пускай его швырнут в подземелье. Это не так зазорно, как есть хлеб ордена, пить вино и не делать того, зачем он был сюда послан.
Однако приор не спешил впадать в ярость. Он смотрел на Томаса со странным выражением, а губы его чуть подергивались. Наконец де Вилье заговорил и сказал то, чего Томас никак не ожидал услышать:
— Вложи всю эту горячность в свою музыку, мальчик, и тогда я подумаю. Пока что над орденом нависла беда куда большая, чем над твоим королем. Мы связаны родством, и я доверяю тебе, ибо вижу, что ты честен, смел и неглуп. Магистр в опасности. Я хочу, чтобы ты помог ему. Сделай это для меня, для себя и во имя Господа, потому что тот, кто угрожает магистру, одержим дьяволом… Итак, ты выполнишь мою просьбу?
