«Начинаем очередной заезд. Господа. Внимание, лошади в боксе».
— Ну так что? Лады? По борщу?
— Па... — Макар замялся. Посмотрел на лицо отца — уставшее и грустное — и вздохнул. Кобяково подождет до вечера. — Ладно. Ты смотри забег, а я пока прогуляюсь и маме заодно звякну. Встретимся через полчаса на конюшнях.
* * *
Спуститься, быстро и ловко пробираясь сквозь толпу и не обращая внимания на девичьи взгляды. Кивнуть знакомым по «бойцовскому клубу» ребятам, остановиться на полминуты и перетереть с бывшим одноклассником, достать телефон... Цыба, отвечай же! Ну... где ты завис?
«Абонент временно недоступен». Макар пожал плечами. То, что Цыба отключил телефон, было странно. Но, в конце концов, толстяк вряд ли огорчится, узнав, что лучший друг направился на раскопки без него. Свою нелюбовь к археологии и прочим авантюрам Цыба выразил вчера довольно отчетливо.
«Отбой». Макар, насвистывая, направился в восточную часть ипподрома, где за кругом для выездки располагались частные конюшни. Он миновал шумные трибуны, за спиной остался металлический голос диктора, комментирующий новый забег.
— О! Шорохов? К Багету? Морковку возьми! — крикнули откуда-то слева. Макар начал было поворачиваться, чтобы поприветствовать конюха Диму, и замер, увидев, как прямо на него прет огромная гнедая кобыла, к спине которой притиснулось что-то испуганное, лохматое, в безумной шляпке.
— В сторону! В сторону! — завопил кто-то.
— Держи! Держи ее! Наклоняй в сторону! Не на себя повод! Вбок! Ма-а-ать! Седло ползет. Прыгай! Прыгай, или вылетишь ей под ноги!
— Не могу! Не останавливается... Тащит! Задубела и тащит! А-а-а-а-ай! Раздавлю! — закричала «шляпка». И вытаращилась на Макара, словно хотела испепелить его взглядом.
Могла бы и не таращиться. У «шляпки» и так глаза от ужаса стали в пол-лица, а расширившиеся зрачки слились с радужкой. Бледное лицо... бледные, почти белые губы. Задравшаяся выше колен юбка, явно не приспособленная для верховой езды, на ногах резиновые сапоги размера эдак сорок третьего. На круглом колене незажившая болячка.
Чтобы заметить все это, Макару понадобились какие-то доли секунды. Миг на то, чтобы осознать происходящее. И полмига на выбор — отскочить так, чтобы лошадь со всадницей пронеслась мимо, или остаться на месте. Точнее, шагнуть вбок, сосредоточиться, сгруппироваться для того, чтобы, если что, принять на себя четыре центнера разогнавшейся конины...
— С дороги!
— Дура! Прыгай! Стремена скидывай и прыгай... на меня прыгай. Или разобьешься! Ловлю!
— А-а-а-а!!!
Она сумела выдернуть ногу из стремени, оттолкнуться от гнедого бока и полетела прямо на Макара, распахнув глаза еще шире. Он до чертиков обрадовался бы, если бы у нее в соответствии с жанром за спиной внезапно выросли крылья или, на худой конец, реактивный двигатель — тогда она взмыла бы в воздух вместе со своей идиотской шляпкой. Но чуда не произошло. Девушка сбила Макара с ног — он едва успел выставить ладони, чтобы смягчить удар, и они оба покатились в лужу.
Кобыла, потеряв седока, перешла на рысь, пробежала полкруга и остановилась, как ни в чем не бывало. Седло свалилось ей под брюхо, поводья тащились по земле.
* * *
— Живы? Целы? — Дима нагнулся над сидящим на земле Макаром. Девушка уже поднялась и пыталась счистить с платья налипшую грязь. Пресловутая шляпка валялась на земле.
— Относительно. — Макар подцепил пальцем упавшие очки и, убедившись, что стекла и оправа целы, вернул их на нос. — Амазонка, ты в порядке?
— Чокнутый... Я бы остановила ее! Если бы не ты, я бы справилась! — «Амазонка» направилась было к конюшням, однако один сапог застрял в глине, и девчонка совершенно постыдным образом выскользнула из него, споткнулась и со всего размаху наступила босой ногой в кучу, слишком напоминающую навоз, чтобы быть чем-то другим. Под пяткой противно чавкнуло. — Черт! Черт!!!
— Отлично, — рассмеялся Макар совершенно беззлобно. — Остановила бы она! Не расшиблась?
— Нет! Только... Вот! — Она вздохнула, развела руками, словно демонстрируя пришедшее в полную негодность шелковое платье, протертую на локте короткую белую курточку и испачканную лодыжку, и неожиданно улыбнулась. — Извини, что кричала. И спасибо тебе.
Лучше бы она швырнула в него шляпкой, изнавоженным сапогом или булыжником... Да чем угодно! Лучше бы продолжала бессильно обзываться. Лучше бы подошла к нему, все еще сидящему на земле, и пнула в живот. Лучше бы повернулась и ушла в конюшню, возле которой в ужасе замерли две разодетые девицы, видимо, «амазонкины» подруги... Но она стояла, смотрела на Макара и улыбалась. Темная, почти черная прядь лезла ей на лоб, и она то и дело убирала ее назад тыльной стороной ладони. На лицо вернулся цвет, щеки и губы порозовели, и она превратилась в обычную, хотя и очень красивую... нет! Все-таки не в обычную... а потрясающую девушку.
— Спасибо. Если б не ты, я бы ни за что не прыгнула. Но все равно ты чокнутый.
Макар внезапно почувствовал, как ему стало жарко! Понял, что краснеет, словно школьник, явившийся на урок с расстегнутой ширинкой. Как последний ботан, случайно поцеловавший одноклассницу. Он понял, что заливается краской и ничего не может с этим поделать. И даже отшутиться или отболтаться не в силах. И тем более не в силах отвести взгляда от ее лица. Он смотрел на ее губы и невыносимо, абсолютно невыносимо и ненормально ни для ситуации, ни для давно уже разучившегося краснеть и влюбляться Макара Шорохова хотел дотронуться до них своими губами.
Кажется, она почувствовала, что происходит, вздрогнула. Отвела взгляд. Макар с облегчением втянул в себя воздух, ставший вдруг слишком сухим и горячим. Да что же это такое? У него в жизни так не перехватывало дыхания! Вот хотя бы сегодня ночью, когда дрался с Бобром — так не билась кровь в ушах. Когда прятался за бетонной стеной — так не пекло под ложечкой. И когда его завалило камнями и началось черт-те что со стенами — так не ворочался в горле ледяной комок. И сердце... сердце билось гораздо ровнее.
Взять себя в руки. Успокоиться. Это гормоны. Обычный адреналин и тестостерон... тоже, в общем, обычный. Плюс слишком много событий для одного воскресенья и одного Шороха!
— Я вызову врача. Сейчас. Но вам бы лучше в травмпункт, — суетился конюх Дима. То подскакивал к Макару, то возвращался к девушке и принимался наматывать вокруг нее круги. В руках зачем-то держал сапог. На пористом лбу его выступили капли пота, глаза бегали туда-сюда. Кажется, он страшно боялся, что в случившемся обвинят его. — А я предупреждал. Говорил, что нельзя больше старушку под седло. Что она нервничает. Ну? Предупреждал или нет?
— Угу, — вздохнула девушка. — Но Аргаваз такая всегда была умница, такая послушная.
— Ей лет уже сколько! Ей уже тысячу лет! Ее давно надо...
— Так! Достаточно! Поставьте Аргаваз на место! И прошу вас, — она выделила интонацией «прошу» так, что всем вокруг, включая Макара, стало ясно — это не просьба, но приказ, — не сообщать никому об этом инциденте. А я, в свою очередь, умолчу о том, что вы, Дмитрий, пустили меня к лошади и как следует не проверили подпругу при седловке.
Макар, пока эти двое препирались, наконец-то поднялся, быстро одернул футболку и повернулся, чтобы уйти. В общем, он был здесь больше не нужен. Благодарностей, объятий и вознаграждений не ожидал. Да и не любил затянутых героических эпизодов ни в жизни, ни в кино. В обычной ситуации он не упустил бы возможности пофлиртовать с хорошенькой «амазонкой», но почему-то сейчас это было последнее, что хотелось сделать. Он бы в жизни не признался себе в том, что боится. Что предложи ему сейчас кто-нибудь выбор — ростовское подземелье или одна напуганная девчонка в грязном платье... он по принципу «меньшего зла» выберет подземелье. Настоящая опасность здесь! В этом голосе! В этих тонких ключицах! В этих запястьях, которые можно сломать двумя пальцами! В этих губах!!!
Макар сделал еще пять шагов. Он знал, что пять, потому что считал их шепотом. Как в детстве, когда загадывал, сумеет ли пройти с закрытыми глазами по карнизу. Один, два, три, четыре... Пять!
Повернуться на пятках. И снова задохнуться, увидев, как она собирает растрепавшиеся волосы в высокий хвост.
— Слушай, амазонка. Тебя подвезти до травмпункта?
— Что?
— Несмотря ни на что, некоторое количество серого вещества у тебя ведь есть. Значит, ты вполне могла его растрясти. Надо бы убедиться, что что-то осталось. Да и как ты поедешь по городу в таком виде? Тебя такую ни в автобус не пустят, ни в такси не посадят.
— Ну...
— Ногу только помой под шлангом! Едешь или нет? — он почти кричал. Потому что если просто говорить, то голос может сорваться. А Макар Шорохов не тот человек, у которого от всякой ерунды срывается голос.
«Па... Слушай. Тут такое дело. Придется срочно барышню одну в больницу отвезти. С кобылы навернулась. Так что с обедом, боюсь, не выйдет», — надо же. Про обед он совершенно забыл и теперь волновался, как отец отреагирует на отказ.
