- В том, что ты ему не дашь бездельничать, я не сомневаюсь, усмехнулся Рычалов. - Ну что ж, начало, кажется, положено.
II
Борина не надо было заставлять работать: он и так был более чем добросовестен. И хотя, в отличие от Рычалова, у него не было листка с распорядком дня, он тоже все успевал. Когда, подробно проинструктировав уезжавшего в Петроград Сухова, я навестил старого сыщика, у него были для меня новости.
Уголовного дела о мошенничестве с фальшивым "Норе" в архиве не оказалось. Но Борин разыскал бывшего полицейского, который проводил дознание некоего Хвощикова, работавшего теперь в артели "Раскрепощенный лудильщик", и жену покойного ювелира Павлова.
Оказалось, что Кербель, знавший всю эту историю понаслышке, основательно напутал.
Покупателем фальшивого бриллианта был не Михаил Арставин, а его отец, широкоизвестный в Москве именитый купец Петр Васильевич Арставин, проживающий с середины семнадцатого года в Финляндии.
Михаил, в то время начинающий коммерсант, подвизавшийся в русском картеле фабрикантов гвоздей и проволоки, прогорел на какой-то афере и обратился за деньгами к отцу. Петр Арставин отказался помочь своему отпрыску. И хотя Михаил угрожал отцу самоубийством, тот не дал ни копейки. А спустя некоторое время молодой Арставин привел к отцу черноволосого молодого человека со шрамом над правой бровью.
Представившись голландским золотых дел мастером, приехавшим в Россию по делам фирмы, черноволосый молодой человек предложил Арставину купить у него "приобретенный по случаю" синий бриллиант поразительной красоты. Арставин, видимо заподозрив что-то, отверг это предложение. Однако купца все-таки надули...
Через неделю после визита "голландца" в "Биржевых ведомостях", газете солидной и пользующейся доверием, появилась маленькая заметка о похищении в Амстердаме знаменитого бриллианта "Норе". Арставин-старший теперь не сомневался, что ему предлагали именно этот бриллиант. Покупка краденого дело, конечно, неблаговидное и даже уголовно наказуемое, но ведь такого "выдающегося" бриллианта в Москве ни у кого нет. А Петр Арставин любил все "выдающееся" - "выдающихся художников", которые расписывали потолки в его особняке, "выдающихся осетров", которых подавали на блюде вместе с аршином, чтобы гости могли их измерить и убедиться, что таких они нигде раньше не едали...
Короче говоря, купец попросил сына разыскать "голландца". Но Михаил сказал, что иностранец уже продал "приобретенный по случаю" камень ювелиру Павлову. Павлов подтвердил: да, бриллиант у него. Он приобрел его за сорок тысяч рублей. Может быть, он уступит камень? Павлов согласился перепродать бриллиант Арставину. Ювелир запросил шестьдесят тысяч. Арставин давал сорок пять. Сошлись они на пятидесяти. А потом обнаружилось, что камень фальшивый, и Павлов был арестован по подозрению в мошенничестве...
Хотя прямых улик против Михаила Арставина не было, Хвощиков считал, что организатором аферы являлся именно он, а не Павлов. Во всяком случае, после покупки отцом бриллианта Михаил сразу же оплатил свои векселя на двадцать две тысячи рублей. Причем более или менее вразумительно объяснить Хвощикову, откуда у него вдруг появились деньги, он не смог. Бывший полицейский считал, что деньги от аферы в основном достались Михаилу и "голландцу", а Павлов получил лишь какие-то крохи. Заметка в "Биржевых ведомостях", по мнению Хвощикова, была инспирирована тем же Михаилом Арставиным, который имел знакомства среди репортеров. Но ничего этого доказать он не смог, и дело после самоубийства Павлова было прекращено.
За Арставиным числился и еще один грешок.
Незадолго до войны, когда Михаил еще грыз гранит науки в реальном училище, он пытался продать одному чиновнику бриллиантовые стразы, выдавая их за драгоценности. История эта была замята отцом Арставина, и предприимчивый реалист отделался легким испугом.
- Как видите, господин Косачевский, этим молодым человеком есть смысл заняться, - заключил свой рассказ Борин. - Похоже, что он каким-то образом причастен к ограблению. Возможно, опосредственно, но причастен.
Действительно, в сочетании с утверждением Кербеля, что стразы, отобранные у барыги, в деталях повторяют камни ризницы, а следовательно, их изготовитель видел, и не только видел, но и держал в руках похищенное, сведения, собранные Бориным, превращали сына именитого купца в подозреваемого.
- Вашему Хвощикову можно доверять?
- Если забыть, что он бывший полицейский... - на лицо Борина застыло почтительно-официальное выражение, - то можно. Я имел честь служить вместе с ним десять лет. Хвощиков дельный чиновник. И если позволите, по моему суждению, он бы больше принес пользы уголовно-розыскной милиции, чем в артели "Раскрепощенный лудильщик".
- В артели "Раскрепощенный лудильщик" тоже нужны дельные люди, возразил я. - Впрочем, я подумаю о Хвощикове. Если он не научился хорошо лудить, может быть, действительно имеет смысл вернуть его в розыск. Что же касается до Михаила Арставина... Хвощиков считает, что фальшивый "Норе" изготовил именно он?
- Нет, Хвощиков так не думает. Для изготовления таких стразов нужны изрядные познания в химии, а Михаил Арставин к наукам никогда склонности не имел. Ветродуй, из тех, кого в народе именуют божьими племянничками. Его папаша за уши из одного класса в другой перетаскивал... Стразы изготовлялись кем-то в Маховке.
- Маховка?
- Так называют притон Махова на Хитровом рынке. Когда весной 1915 года бежал с каторги известный рецидивист Формер, к нам поступили данные, что он скрывается где-то в Москве, скорей всего на Хитровке. Мы тогда основательно шерстили все злачные места. Навестили, понятно, и Махова. Формера мы так и не нашли, во зато во время обыска в нумерах обнаружили ящик с химикатами, необходимыми для изготовления стразов, и несколько десятков фальшивых камней высшего разбора.
- Изготовителя, понятно, не нашли?
- Нет. Да мы его и не искали. Изготовление стразов само по себе законом не преследуется.
- А о "голландце" что-либо узнали?
- Почти ничего, - сказал Борин.
Действительно, сведения о "голландце" были более чем скудны. Они сводились лишь к тому, что его видела жена ювелира Павлова, когда он вместе с Михаилом Арставиным приезжал к ним. У Павловой создалось впечатление, что Михаил и "голландец" давно знакомы друг с другом. Кроме того, Павлова сказала, что, судя по разговору между ним и мужем, молодой человек со шрамом разбирался в тонкостях ювелирного дела. Муж с ним даже советовался о форме огранки какого-то камня. Поэтому Борин высказал предположение, что изготовителем стразов и был "голландец", который через Махова получил возможность осмотреть украденные в патриаршей ризнице камни и сделать с них копии. Теперь они сбывались любителям легкой наживы как подлинные самоцветы ризницы с помощью барыг типа Пушкова.
- А Василия Мессмера вы полностью из всего этого исключаете?
Борин помедлил с ответом.
- Как вам сказать... Хвощиков говорит, что Мессмеры и Арставины были знакомы домами. Из этого, понятно, еще ничего не следует, но... В наше время вообще затруднительно быть в чем-то уверенным. Я ни в чем не убежден, даже в том, что завтра я не окажусь в артели "Раскрепощенный лудильщик".
- Там нет вакансий, - сказал я, - а кроме того, вы не умеете лудить. Но какие у нас основания расставаться с вами?
- Ну как же? Дворянин, бывший полицейский...
Кажется, тогда в ризнице я слегка перегнул.
- Это, уж позвольте вам заметить, напрасно, - сказал я. - Мы умеем ценить добросовестность, а вы, как я убедился, добросовестны.
Он наклонял голову.
- Лестно.
- Я рассчитываю на то, что ваши знания и опыт значительно облегчат нам борьбу с преступностью в Москве.
- Весьма лестно.
Словом "лестно" Борин отгораживался от меня, как сплошным забором. Но в каждом заборе имеется калитка...
- Кстати, Петр Петрович, - впервые назвал я его по имени и отчеству, все хотел полюбопытствовать: почему вы избрали поприщем для своей деятельности сыскную полицию?
Он удивленно и подозрительно посмотрел на меня. На всякий случай ощетинился.
- Грязная работа?
- Полноте! Как бывший политический преступник могу засвидетельствовать, что этот род деятельности предполагает многие редкие качества, в том числе и ум. Но насколько мне известно, дворянство сыскную полицию не жаловало. Впрочем, если мой вопрос вам неприятен...
- Нет, почему же? - Борин воинственно выставил вперед свою бородку, но затем в его глазах мелькнуло что-то вроде улыбки: - Игра воображения!
- В каком смысле?
Вместо ответа он неожиданно весело спросил меня:
- Вы в сыщиков-разбойников никогда не играли?
- Играл. Правда, давненько, еще до семинарии...
- Значит, вас уберег ваш ангел-хранитель. А мой своими обязанностями пренебрег...
- Выходит, Совету милиции надо вашего ангела-хранителя благодарить?
