Правитель Тамура буркнул что-то неразборчивое. Затем кувшин звякнул о край кубка: Бедир подливал эвшана себе и сыну.
— Ты бы хотел, чтобы она сняла с себя обет? — спросил он.
— Ты спрашиваешь, чего я хочу от нее? Хочу ли я добиться от нее такого шага? Если бы я мог!.. Но это невозможно.
Он не мог видеть печальную улыбку отца, но почувствовал, как рука Бедира стиснула его плечо, потом пальцы почти разжались. Кедрин широко улыбнулся.
— Если бы Уинетт сам этого захотела — сама, по доброй воле… потому, что меня любит… я был бы так счастлив. Если бы не эта слепота… я думаю, я попросил бы ее. Но я слепой… и боюсь.
— Боишься попросить? — тихо спросил Бедир. — Или боишься ответа?
Кедрин усмехнулся. Усмешка получилась горькой.
— И того, и другого. Я не уверен, но иногда мне кажется, что она отвечает взаимностью. Но ее обет… он как стена между нами.
— Сестру могут разрешить от обета по ее просьбе, — медленно выговорил Бедир. — Служение Госпоже основано на доброй воле. Повторяю, бывало так, что Сестра отказывалась от своего дара. Это был ее выбор. Очень тяжелый выбор. Жизнь Сестер — это забота обо всех и каждом. Перед Сестрой все равны, она никому не отдает предпочтения. Чтобы стать Сестрой, Уинетт многим пожертвовала — поверь, дочери Дарра было чем пожертвовать и от чего отказаться. Снова изменить решение, оставить то, к чему она стремилась с такой верой…
— Ты хочешь сказать, что мне следует забыть ее?
— А ты сумеешь? — спросил отец. — Ты еще молод. На свете много женщин.
— Но не таких, как Уинетт! — страстно воскликнул Кедрин. — Я видел Эшривель. Мне казалось, что я желал ее. Но теперь… конечно, я слеп… что она в сравнении с Уинетт! Я помню, как она выглядит, отец. Как обе они выглядят… Уинетт лучше во всем!
— Может быть, ты просто лучше ее знаешь?
— Может быть. Но думаю, что дело не в этом.
— Вера — великая сила, — заметил Бедир.
— Да, — согласился Кедрин. — И я не знаю, что делать! Я боюсь открыться ей — потому что боюсь, что ее потеряю; но я потеряю ее, если буду молчать.
— Не будь она Сестрой, я бы посоветовал рассказать ей обо всем. Но она Сестра… Поэтому прояви терпение. Или откажись от нее сразу. Если сейчас ты заговоришь с ней о своих чувствах, ты потеряешь даже те шансы, которые у тебя есть. Правда, я не исключаю, что у тебя вообще нет шансов. И с этим надо смириться. Но пока советую подождать. Пусть события идут своим чередом. Но будь готов принять любой исход, каким бы он ни был.
— Но скоро мы уедем в Твердыню Кэйтина, — возразил Кедрин. — А оттуда — в Эстреван. Если Уинетт останется здесь, шансов у меня точно не будет.
— Может быть, Уинетт останется… — повторил Бедир. — А может быть, она поедет с нами в Священный Город.
— Я просил ее, но она ушла от ответа!
— Но не отказалась?
— Нет.
— Тогда жди, — заключил Бедир. — Всякая женщина — даже если она Сестра — склонна к неожиданным поступкам.
Глава вторая
Стальной ветер мчался по каньону Идре. Однако его порывы тщетно кромсали облачный покров; серое небо застыло, угрюмое и непроницаемое. Пики Лозинских гор терялись в мутной пелене, словно камень вплавился в облака. Темные и тяжелые нагромождения полуразбитых крепостных валов нависали над рекой, покрытой рябью, точно рубцами. Город, раскинувшийся у подножья крепости, казалось, съежился под порывами ветра. Ставни были плотно задвинуты. Ветер в клочья разрывал клубы дыма, поднимающегося из труб, и гнал их дальше, к югу. Отражая небо, Идре стала грязно-белесой, как зола. Вздуваясь, исходя пеной, ее пузырящиеся волны снова и снова бросались на дамбу, которая защищала прибрежные строения. Наступило время, когда лучше всего греться у огня за кубком хорошего вина и размышлять или вести неспешные разговоры. Время чинить кожи и упряжь, время готовиться к долгим дням лютой непогоды, пока вьюга будет выть и беситься за окнами.
Тепшен Лал тоже предпочел бы сидеть в тепле за закрытыми ставнями, у очага, чтобы рядом стояло подогретое с пряностями вино, и приводить в порядок боевое снаряжение. Несмотря на долгие годы, прожитые в Тамуре, уроженец востока так и не привык к суровости здешних зим. И каждый год в предчувствии холодов он с особенной болью снова и снова вспоминал о покинутой родине.
Он уже давно стал изгнанником. Его семья была перебита, за его голову назначено щедрое вознаграждение. Теперь Тепшен мог считать себя тамурцем в той же мере, что и бундакайцем. Но едва зима спускалась с вершин Лозинского хребта, у кьо начинали ныть все кости, и он с грустью вспоминал теплые зимы и мягкое лето своих родных мест. В этой стране, где он обрел пристанище и друзей, климат столь же суров и непредсказуем, как и местность. Он привык ко всему, но до сих пор при мысли о наступлении зимы у него возникало неприятное чувство.
Но он не имел обыкновения показывать свои чувства. Он был «кьо» — мастер клинка, воин и оружейник. Так бы никогда не назвали человека, который не способен при любых обстоятельствах сохранять самообладание. Для Тепшена Лала это стало привычным и естественным. Даже тени недовольства не появлялось на его желтоватом лице. Он лишь щурил миндалевидные глаза, защищаясь от укусов ледяного ветра, и кутался в отороченный мехом плащ. Перед ним по равнине маршировало войско. Лучники и меченосцы, воины с алебардами, всадники на лошадях… Они выстраивались ровными рядами и застывали в ожидании приказа. Казалось, они не замечают холода. Эти люди доверяли ему, в этом не могло быть никакого сомнения. Когда Бедир призвал свой народ встать на защиту Королевств, на зов явились все способные носить оружие. Теперь Бедир поручил армию заботам кьо, и воины Тамура без лишних слов признали выходца из далекой страны своим командиром. Тепшен гордился этим. Конечно, ему почти не довелось участвовать в сражениях: он прибыл уже после того, как был убит вождь Орды. Впрочем, стоило ли сожалеть? Куда важнее было другое: и Кедрину, и Бедиру несмотря на ранения, ничто не угрожало. И все же… он был кьо и бундакаец. Он предпочитал настоящую битву, а ему осталось отбивать вылазки полностью разбитой армии.
Тепшен прочистил горло, поправил умащенную косицу и сделал замершим в ожидании воинам знак разойтись.
Строй рассыпался на глазах. Воины двигались с быстротой, отработанной долгими тренировками. Тут же перестроившись, они рядами возвращались к палаткам, которые покрывали равнину, точно разноцветные грибы. Хорошо, подумал Тепшен. Ему вспомнились кешские всадники, с шумом и грохотом летавшие по увядшей траве, и грозные с виду галичане, у которых не хватало духу не сетовать на холод. Последние Лалу особенно не нравились — слишком мягкотелы. Горячие порывистые всадники из Кеша вызывали у него куда больше симпатии. Впрочем… каждый хорош по-своему. Они разбили варваров. Теперь на вождей Орды наверняка произведет впечатление их щедрость — так предложил Кедрин. Губы кьо тронула почти неуловимая улыбка. Как все-таки различаются нравы! В Бундакае, у него на родине, никому и в голову не пришло бы говорить о милосердии или затевать переговоры. Переговоры можно вести с союзниками, но только между кланами одного статуса, а не с патлатыми дикарями. В Бундакае война бы закончилась ритуальной казнью побежденных вождей и их сыновей, а если бы кто-то попытался возражать, пригрозили бы массовым истреблением. Но Тепшен видел мудрость в решении Кедрина… и сам себе удивлялся: как глубоко он сжился с обычаями Королевств!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
