Давид ощутил прилив гнева.
– С чего ты взял, что я хотел твой помощи?
Бобби спросил:
– А где теперь твоя мать?
Давид постарался успокоиться.
– Она умерла. Рак. Ее страдания можно было облегчить. Но мы не могли себе позволить…
– Она бы не разрешила мне помочь, – прервал его Хайрем. – Даже в самом конце она меня оттолкнула.
Давид фыркнул:
– А чего ты ожидал? Ты отобрал у нее все, чем она владела.
Хайрем покачал головой.
– Она отобрала у меня нечто более важное. Тебя.
– И в результате, – холодно проговорил Бобби, – ты сосредоточил свои амбиции на мне.
– Что я могу сказать? – Хайрем снова пожал плечами. – Бобби, я дал тебе все – все, что отдал бы вам обоим. Я готовил вас так, как только мог…
– Готовил? – удивленно рассмеялся Давид. – Это что еще за словечко?
Хайрем стукнул кулаком по столу.
– Если Джон Кеннеди на это способен, почему не Хайрем Паттерсон? Разве вы не понимаете, мальчики? Если мы будем работать вместе, у наших достижений не будет границ…
– Ты говоришь о политике? – Давид глянул на осунувшееся, озадаченное лицо Бобби. – Это и есть то, что ты предназначил для Бобби? Возможно, даже президентское кресло? – Он расхохотался. – Ты в точности такой, каким я тебя представлял, отец.
– А именно?
– Наглый. Любящий манипулировать людьми.
Хайрем начал закипать.
– А ты в точности такой, каким я тебя представлял. Напыщенный святоша, как твоя мамочка.
Бобби не сводил с отца изумленного взгляда.
Давид встал.
– Пожалуй, мы достаточно сказали друг другу.
Злость Хайрема мгновенно улетучилась.
– Нет. Подожди. Прости меня. Ты прав. Я не для того заставил тебя проделать такой долгий путь, чтобы с тобой ссориться. Сядь и выслушай меня. Пожалуйста.
Давид не шевельнулся.
– Что тебе нужно от меня?
Хайрем откинулся на спинку стула и испытующе посмотрел на сына.
– Я хочу, чтобы ты создал для меня «червоточину» большего размера.
– Насколько большего?
Хайрем вдохнул и выдохнул.
– Настолько большую, чтобы в нее можно было заглянуть.
Последовала долгая пауза. Давид сел и помотал головой.
– Это не…
– Невозможно? Знаю. Но позволь я все-таки кое-что тебе скажу. – Он встал и стал расхаживать по тесной столовой, оживленно жестикулируя. – Предположим, что я могу мгновенно создать «червоточину» между моей новостной студией в Сиэтле и местом событий в Каире, – и предположим, что эта «червоточина» достаточно велика для того, чтобы через нее можно было транслировать с места событий изображение. Я смог бы передавать изображение откуда угодно на свете прямо в телевизионную сеть, практически без задержки по времени. Так? Задумайтесь об этом. Я смог бы уволить своих стрингеров и выездные съемочные группы, мне удалось бы снизить затраты на порядок. Я смог бы даже основать нечто типа автоматизированной поисковой системы, которая постоянно вела бы наблюдение через посредство краткосрочных «червоточин» в ожидании очередного события, где и когда бы оно ни произошло. Нет предела. Просто – нет предела.
Бобби вяло улыбнулся:
– Папа, им тебя больше никогда не обогнать.
– Чертовски правильно. – Хайрем устремил взгляд на Давида. – Вот какая у меня мечта. А теперь скажи мне, почему это невозможно.
– Не знаю, с чего начать. – Давид нахмурился. – В данный момент у тебя есть возможность создавать сверхустойчивые инфопроводы между двумя фиксированными точками. Это уже само по себе значительное достижение. Но для этого тебе требуется огромная куча аппаратуры на том и на другом конце, чтобы «держать на якоре» устья «червоточины». Так? А теперь ты желаешь раскрыть устье устойчивой «червоточины» на дальнем конце – на месте событий, но без какого бы то ни было «якоря».
– Верно.
– Вот это и есть первое из невозможного, и я уверен, что твои спецы тебе так и говорили.
– Да, говорили. Что еще?
– Ты хочешь использовать эти «червоточины» для трансмиссии фотонов света видимой части спектра. Тебе уже удалось расширить «черовоточины» в двадцать раз и сделать их достаточно большими для того, чтобы они пропускали фотоны гамма-лучей. Очень высокая частота, очень маленькая длина волны.
– Точно. Мы используем гамма-лучи для переноса оцифрованных потоков информации, которые…
– Но длина волны твоих гамма-лучей почти в миллион раз меньше, чем у света видимой части спектра. Устья твоих «червоточин» второго поколения должны иметь диаметр как минимум около одного микрона. – Давид в упор посмотрел на отца. – Насколько я понимаю, ты нацелил своих инженеров именно на это. И у них не получается.
Хайрем вздохнул:
– Нам действительно удалось накачать достаточно энергии Казимира для того, чтобы раскрыть «червоточины» такого диаметра. Но имеет место обратный эффект, из-за которого эти треклятые дырки закрываются.
Давид кивнул:
– Это явление называют неустойчивостью Уилера. Состояние устойчивости не свойственно «червоточинам» от природы. Гравитация устья «червоточины» втягивает внутрь нее фотоны, разгоняет их до высоких энергетических показателей, и это сверхэнергетичное излучение бомбардирует канал и приводит к его коллапсу. Это явление следует учитывать, когда имеешь дело с отрицательной энергией эффекта Казимира – даже тогда, когда пытаешься раскрыть самые крошечные «червоточины».
Хайрем подошел к окну столовой. За окном Давиду была видна громада детекторного комплекса в центре зала.
– У меня там собраны неплохие умы. Но эти люди – экспериментаторы. Они умеют только хвататься за голову и производить замеры, когда что-то идет не так, как надо. А нам нужно родить теорию, подняться выше нынешнего положения дел в науке. Вот тут и появляешься ты. – Он обернулся. – Давид, я хочу, чтобы ты уволился из Оксфорда и начал работать у меня по этой проблеме. – Он обхватил плечи Давида. Его руки были сильными и теплыми, от них некуда было деться. – Подумай, что из этого может выйти. Может, ты отхватишь Нобелевскую премию по физике, и тогда мы сразу заткнем рот ENO и всем прочим мерзким псам, хватающим меня за пятки. Отец и сын вместе. Сыновья. Что ты об этом думаешь?
Давид видел, что Бобби не сводит с него глаз.
– Наверное…
Хайрем хлопнул в ладоши.
– Я знал, что ты согласишься!
– Я еще не согласился.
– Ладно, ладно. Но согласишься. Я чувствую. Знаешь, это просто потрясающе – когда сбываются давние планы.
Давида словно холодным душем облили.
– Какие это давние планы?
Хайрем взволнованно затараторил:
– Если уж ты собрался заниматься физикой, я решил, что тебе будет лучше задержаться в Европе. Я исследовал ситуацию. Ты сначала преуспел в математике – так? Потом защитил докторскую на кафедре прикладной математики и теоретической физики.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
