«20.5.43… Обо мне не беспокойтесь, ибо у меня все необходимое есть, а события все больше убеждают меня, что я родился в сорочке. Об этом расскажу после… Вот только с бумагой для писем туговато…»
Вода начала спадать не сразу. С трудом в полк прорвалась по хлябям весенним первая продуктовая автомашина — привезли гороховый концентрат! Сначала бросились жрать сырой, потом стали варить, набивая в котелки сверх меры, концентрат набухал, лез из котелков — вылезающее пихали в рот полусырое: нельзя же добру пропадать. И хотя солдатские желудки луженые, все-таки не выдержали. Немцы могли принять последствия горохового концентрата за необычную артподготовку. Горький смех.
Весной, когда березы начинают сочиться соком, Игорь и теперь иногда вспоминает и концентрат, и пальбу по уткам, и ночевки в обнимку с пеньками.
Быт на передовой, если его можно было определить как быт, своеобразен и непохож для разных условий: в окопах ли ты, в разведке, в батальоне, в полку или в тылах полка. Месяцами лапник под голову, под бока, плащ-палатка снизу, шинель — сверху вместо крыши и печки. Спать целесообразно в любой ситуации, в том числе и «про запас», особенно разведчикам, лазающим в поиск по ночам. Все барахлишко — при себе, в вещмешке: шильце-мыльце, ушанка, шлем-подшлемник, сапоги-валенки и прочее. у разведчиков было неписаное правило: если кто-то погибал и что-то из предметов не отсылалось родным, то его вещмешок делили между собой. И память о товарище, и всякая вещь — к делу.
В длинные, тягучие сидения в обороне наловчились ребята отливать алюминиевые, из защитных колпачков взрывателей снарядов ложки на манер деревянных — хлебало, держало, но поменьше размером, чтобы в сапоге не мешала. Окрестили ложки "ИК-42» — индивидуальный кашемет образца 1942 года, который, как личное оружие, носится постоянно, используется раз-два в сутки, перед употреблением его рекомендуется смазывать салом-лярдом, а после — вытереть и завернуть в тряпочку. Лежит у Игоря по сей день такой кашемет среди немудрящих фронтовых вещиц, нынче — раритетов.
Хоть и стоял фронт в обороне, но в тесноте землянок, скученности тел донимали вши. У разведчиков была своя отдельная землянка, но частые ночевки в чужих солдатских пристанищах, сидение рядом в тесном окопе — да мало ли было ситуаций. Вывести эту пакость не помогала никакая вошебойка, о редких баньках вспоминали, как о светлых праздниках. Уж как любил Игорь одну свою гимнастерку — из военных подарков английской королевы, — но вывести из нее дополнительное население не смог никакими доступными способами, как ни старался. И однажды после такой неудавшейся очередной попытки вывести живность вылез рассвирепевший из землянки, шваркнул гимнастерку на пень и выпустил в нее весь магазин из автомата — в сердцах, от бессилия. Отличная была гимнастерка…
"9.4.43… Сейчас я нахожусь в очень хорошей обстановке, сижу в избе, воспользовался этим, чтобы написать письма. Рядом со мной три товарища моих играют на гитаре, балалайке и мандолине, а четвертый поет. Песенка очень хорошая, фронтовая, я ее перепишу вам вместо Письма:
Ты просишь писать тебе часто и много,Но редки и коротки письма мои.К тебе от меня непростая дорога,И много писать мне мешают бои.Враги недалеко. И В сумке походнойЯ начатых писем десяток ношу,Не хмурься — я выберу часик свободный,Настроюсь и сразу их все допишу.Пускай эта песенка вместо письма,Что в ней не сказал я, придумай сама,И утром ее напевая без слов,Ты знай, что я, сын твой, и жив, и здоров.Поверь мне, родная, тебе аккуратноДлиннющие письма пишу я во сне,И кажется мне, что сейчас же обратноОтветы, как птицы, несутся ко мне.Но враг недалеко, и спим мы немного,Нас будит работа родных батарей.у писем моих непростая дорога,И ты не проси их ходить поскорей.
Не правда ли, хорошая песенка? Таких очень много ходит по фронтам. Сочиняются они вот в такие же, как сейчас, долгие вечера в землянках при свете коптилки, которая почему-то называется «соплявкой». Вообще тут вещи имеют свои особые названия: ложка моя называется ЧЧ — «чрезвычайно чижолая»: она железная, сверху никелированная, а вес у нее такой, что можно фрица убить. Прислали мне ее в посылке из Троицка…»
Конечно, все зависело оттого, где ты чаще обретаешься, на каком участке фронта. Нейтральная полоса обычно 500–800 метров, а иногда и 100 метров, а то и 10–25 километров. Все определяется обстоятельствами. От нашего переднего края — окопов, траншей — метров на 200 вперед по нейтралке стоят, как правило, дозоры боевого охранения, наблюдательные пункты разведчиков. А на те же метров 200 в тыл — командные пункты рот, располагается ротное хозяйство. Через метров 600, а то и много дальше, но уже вне зоны эффективного ружейнопулеметного огня — командный пункт полка, и уж за 2–3 километра размещаются тылы полка: санрота, кухни, склады и прочее вроде «СМЕРШа».
Нейтралка — своеобразное место, земля как бы ничейная, но на ней было и много такого, что привлекало внимание солдат, несмотря на опасность. Например, заметив убитого немца, ползли за сапогами: большинство наших было в ботинках с обмотками. Ползали на нейтралку и за соляркой к подбитым танкам, наливали ее в каски — обогреваться, освещаться надо как-то. Лазили и за спиртом — сливали из противооткатных устройств подбитых немецких пушек. Лазили на нейтралку, особенно после отбитых вражеских атак, стычек, и разведчики — за документами.
Отсутствие местами сплошного переднего края в условиях устойчивой обороны приводило к таким смешным на первый взгляд фактам. При размещении взводных опорных пунктов иногда через 20–25 километров один от другого между немцами и нашими складывалось неписаное правило: по четным дням наши лазили к скирдам за сеном на нейтралку, а по нечетным — немцы. Базировались и те и другие нередко в деревеньках, лошадей, коровенок прикармливать надо было, да и спать на сенце лучше, чем на лапнике.
Ну, а для разведчиков нейтральная полоса была своим домом, все события их фронтовой работы развивались именно тут, хотя возникали и необычные ситуации. Так, запомнился Игорю тот самый фанерный завод, что стоял близ реки, и над всей местностью маячила его кирпичная труба высотой не менее 50 метров. И Игорю-мальчишке, и Бескину-разведчику труба не давала покоя — хотелось туда слазить. Залез, пробираясь по скобам среди копоти и струй мощного сквозняка. Высунулся из трубы — ух, ты! Видимость — на 32 румба. Идея созрела тут же. Наверху соорудили помост, под прикрытием краев трубы на площадке метра полтора в диаметре размещалась достаточно свободно стереотруба. Видно было все: Старая Русса — как на ладони, движение автомашин, видны все поезда на станции Тулебля, даже видно, что привезли на платформах — это за 20 километров! Наблюдательный пункт получился отличный, но лазить в трубу было не самым приятным занятием. Снизу, а нижний диаметр был метров семь, не меньше, свистело так, что того гляди соРвет с лезущего человека всю одежду, шинель заворачивает на голову, да и копоть несет в лицо. Заделали внизу досками, листами кровли, чем подвернулось, — стало полегче.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
