Но не успел он закончить свой параноидальный монолог, как кулак Брида ударил его в лицо, и Маки кулем свалился на землю.
Брид казался самым мягким и спокойным в мире человеком. Бойд знал его всего несколько часов, но этого было достаточно. Но все это было слишком… даже для него. Видимо, треп Маки доконал его.
— Думаешь, нам надо слушать твое дерьмо, Маки? — говорил Брид, надвигаясь на поверженного человека. — Думаешь, нам это надо? Думаешь, у нас не достаточно проблем?
Маки открыл рот, чтобы сказать что-то, и Брид бросился на него. Никто не попытался вмешаться. Может, на каком-то подсознательном уровне, все были даже рады, что это, наконец, случилось. Маки попытался встать, с полным крови ртом, и Брид позволил ему это сделать. Он позволил ему подняться на ноги, а потом задал ему настоящую взбучку. На голову ему обрушился шквал ударов, справа, слева. Любой из них мог уложить его, но каждый последующий удерживал на ногах. Из носа у Маки хлестала кровь, левый глаз заплыл, губа была рассечена.
— Пожалуйста, — пытался сказать он, пока Брид мутузил его. — Пожалуйста… перестань… перестань… перестань…
— Окей, я перестал, — сказал Брид, и нанес ему удар в живот, снова сваливший его с ног.
Тут вскочил Юргенс. — Прекрати, Брид. Боже, ты же убьешь его.
Брид только покачал головой и сел на место, не сводя глаз с Маки. Ища повода снова развязать себе руки. Но Маки не дал ему ни одного. Он просто сидел на корточках, ошеломленный, сплевывал кровь и поскуливал, как побитый пес.
— Мы должны сохранять спокойствие, — наконец сказал Макнэир. — Мы не можем допускать такого.
— Он прав, — сказал Юргенс. — Дела плохи, но нас вытащат. А пока нам нужно сделать что-то конструктивное.
— Что ж, я открыт для предложений, — сказал Брид.
В этом солидарны были все. Хотя, что им, действительно, было делать? Что могло отвлечь их от ситуации, в которой они оказались или от вероятности жуткой смерти, которую они могут скоро встретить?
Но Юргенс взял все на себя. — Послушайте, — сказал он. — Все вы. Я знаю, что делать. Знаю, что сейчас происходит наверху. Они мобилизовали все возможные ресурсы, чтобы добраться до нас. И они доберутся, поверьте мне. Но возможно, мы должны подумать насчет помощи. Мы знаем, что «забой», ведущий в эту пещеру, завален, но не знаем, до какой степени. Может, от свободы нас разделяет всего лишь каменная стена. Я считаю, что нам нужно построиться, вернуться туда и приниматься за работу. Что скажете?
Брид встал. — Я за. Терпеть не могу сидеть вот так.
— Хорошо. Маки? Ты остаешься с Бойдом. Я пойду с доктором Макнэиром и Бридом. Мы начнем, а потом я вернусь. Они покапают первые пару часов, потом мы их сменим.
— Только как-нибудь без меня, — сказал Бойд.
Его шутка вызвала всего пару слабых смешков.
Маки сидел молча, потирая ушибы, потом вдруг вскочил и ударил кулаком по воздуху. — Да что хрень? — воскликнул он. — Что это за хрень?
— О чем это он? — спросил Брид.
Макнэир и Юргенс просто смотрели, как тот кружится в свете лампы и молотит кулаками воздух.
Юргенс сказал, — Угомонись, Маки. Там ничего нет. Тебе мерещится.
Маки дышал так тяжело, что казалось, вот-вот задохнется. Он продолжал потирать себе затылок. — Что-то потрогало меня.
Бойд почувствовал, как у него по спине пробежал холодок. Ему показалось, что как раз перед тем, как Маки взбеленился, он слышал среди камней какое-то странное поскребывание. Но не осмелился об этом рассказать.
Лучи фонарей заметались по сторонам, но вокруг были лишь мертвые деревья и камни.
— Там ничего нет, Маки, — сказал Юргенс.
— Было, было! — Он облизнул окровавленные губы и подозрительно оглянулся. — Что-то потрогало меня. Мне насрать, веришь ты мне или нет, но что-то потрогало мой затылок.
— Что именно? — спросил Брид.
— Не знаю… было похоже… похоже на какой-то прутик.
— Нет здесь никаких прутиков.
Никто не знал, что на это сказать. Поэтому даже и не пытался. Все просто стали обсуждать предстоящие раскопки, оставив Маки наедине с его фантазиями, и Бойда — с его сомнениями.
— Я вернусь через пару минут, — сказал Юргенс.
Потом он, Брид и Макнэир ушли, забрав с собой одну лампу. Неизвестно было, насколько еще хватит батарей, поэтому пока все стали пользоваться фонарями на касках. Но даже они непрерывно меркли, излучая странное, сюрреалистичное сияние, и лишь усиливали осознание царящей в пещере тьмы.
Когда шаги копальщиков затихли вдали, Бойд спросил, — Маки? Ты как?
— Нормально, — сказал он. — Все нормально. Только вот, что я скажу тебе, Бойд, этот гребаный Брид — мертвец. Ему это так не сойдет с рук.
— Об этом потом будешь думать, когда мы отсюда выберемся, — сказал ему Бойд.
Но Маки лишь рассмеялся. — Не обманывай себя, Бойд, никто не выберется отсюда живым.
— Прекрати, — сказал Бойд. — Прекрати это дерьмо.
— Оно потрогало меня, — сказал Маки. Что бы это ни было, Бойд, оно потрогало мой затылок.
— Окей.
— У него есть пальцы.
— Маки…
— Они походили на прутики… на карандаши.
Бойд просто ждал, ничего не говоря.
13
Пока они ждали, Бойд думал не только о жене и о своем будущем ребенке, которого может не увидеть, но и о Руссо. Он представлял его свиноподобное лицо, перекошенный рот, слышал слова, которые тот ему говорил, когда назначал на ночную смену: Не захнычешь, как девочка в первый день месячных, и не прибежишь, если внизу станет тяжко?
И тотчас, вспомнив, как его отец погиб на шахте Мэри Би, и как он изо дня в день сталкивался с подобной смертью, не поведя бровью, он сказал, — Нет, сэр. Я справлюсь.
— Что? — спросил Маки.
— Ничего. Просто сам с собой разговариваю.
— А может, нам не стоит разговаривать?
— Да? И почему это?
Маки посмотрел на него, глаза практически светились на грязном, разбитом лице.
— Потому что от этого тратится слишком много воздуха.
— Да в этой пещере воздуха хватит сотне людей на месяц, Маки. И ты знаешь, это. — В доказательство этому он достал сигарету и закурил. — Тебе не о чем беспокоиться.
Маки немного сдвинулся с места. — Тогда, может, есть другие причины.
— Например?
Маки облизнул губы. — Мы здесь не одни, дерьмо ты тупое. И чем больше мы разговариваем, тем больше привлекаем его внимание.
— Брось. Ты ведешь себя как ребенок, боящийся темноты.
Маки придвинулся к нему и схватил за руку. — Мне страшно, печенька. Мне очень страшно, и тебе, наверно, тоже.
Конечно же, Бойду было страшно. Так страшно ему еще никогда не было. Даже когда он узнал о смерти отца. Тогда это был страх перед будущим, перед жизнью без улыбающегося отцовского лица, без его острого словца, его невозмутимого поведения, способного выдержать любой шторм, пока они были вместе, пока были семьей. Тогда это был страх перед концом, страх за сестер и особенно за мать. Но даже с таким страхом, лежа в кровати в ночь после похорон и слушая скрип крыши от ветра, он знал, что все кончилось. Кончилось. Его ночные, полные отчаяния рыдания, так изводившие мать, остались позади.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
