Робертсон опаздывал. Можно было не беспокоиться, если бы опаздывал кто-то другой. Но Робертсон славился своей пунктуальностью. Если ты сидел в Лондоне, а он звонил из Бейрута и говорил: «Встретимся во вторник в 2.30, на горе Эверест, северный склон, на полпути к вершине», то тебе придется искать уважительную причину, если прибудешь к месту без двадцати три.
Надо надеяться, задерживается он по безобидной причине; может, машина застряла в пробке или колесо спустило. Вся Принцесс-стрит была на виду, транспорт шел беспрепятственно. Если бы у Робертсона спустило колесо, он не стал бы с ним возиться. Он сел бы в такси и приехал точно в назначенное время, как всегда.
Может быть, он уже мертв? С его-то сердцем он может загнуться в любую минуту. Мало того, что Робертсон толстый, он еще и много курил, и пил изрядно, ел тяжелую пищу, так что, по логике, приступ не исключен.
Но в последнее время происходят странные события, взять хотя бы этот недавний случай с Ченом. Весьма вероятно, что Робертсон умер насильственной смертью. Дай Бог, что все не так. Хотя их отношения были исключительно деловыми, в какой-то мере даже незаконными, и не имели ничего общего с Отделом, Сцилла все же надеялся, что Робертсон мог умереть во сне, после любимого плотного ужина: двойной порции копченой лососины, антрекота с кровью и со всевозможными овощами в гарнире — соусе из масла и желтков, и чрезмерно большой порции профитроля на десерт.
Сцилла стоял в нерешительности. Робертсон задолжал ему после последней операции около двадцати тысяч долларов. Сцилла чувствовал, что слишком долго засиделся в Эдинбурге, давно пора убираться в Париж, выезды из Лондона должны быть кратковременными, чтобы Отдел ими особо не заинтересовался.
К черту, решил Сцилла и начал спускаться с холма на улицу. Я все равно посмотрю, что там стряслось, хочу знать точно, что Робертсон не мучился. Робертсон владел лучшим антикварным магазином в Шотландии, специализировался по драгоценностям, из-за них его, видимо, и убили. Алчность. Вот она — простая и обычная причина. Робертсон, наверное, слишком энергично протестовал, воры запаниковали и убили его.
Робертсон нравился Сцилле. У них было мало общего, но он все же испытывал симпатию к этому старому толстому педику. Однажды, когда он привез очередной груз, неожиданно заявились родители Робертсона, и они все вчетвером отправились в ресторан. Обедали в ресторане на Фредерик-стрит, где тут же поднялись суматоха и волнение, ибо Робертсон был постоянным и богатеньким клиентом.
И о чем же они говорили за столом? О девушках.
Все было очень мило. Родители и не подозревали, что их Джек — один из самых известных педерастов в Западной Европе. И Робертсон держался весьма непринужденно, даже сокрушался по поводу того, что он все еще холостяк, что девушки его не любят, что он толстый и некрасивый.
Сцилла проехал в такси мимо магазина Робертсона на Грасс-маркет. Окна не светились. Никаких признаков жизни. Рядом стояло пустое здание, из него на Сциллу повеяло смертью.
Проехав еще квартал, Сцилла вышел, расплатился с таксистом, вернулся к магазину Робертсона и встал напротив него, наблюдая. Внутри — тишина. Ни звука.
Сцилла пересек улицу и без труда открыл дверной замок: ему опять пригодился перочинный нож. Робертсон жил в этом же доме, над магазином, и Сцилла, бесшумно ступая, пошел по лестнице вверх. Спальня Робертсона была на третьем этаже, через открытую дверь он увидел распластанное на кровати тело. Убит?!
Сцилла вошел в комнату и замер, ошеломленный.
Робертсон храпел. Толстый мерзавец не убит, он дрыхнет. Сцилла зажег лампу у кровати.
— Джек, Дже-ек.
Робертсон заморгал, удивленно уставившись на него, и Сцилла понял: Бог ты мой, все это время, пока я считал его мертвым, он считал мертвым меня, вот почему и не явился.
Сцилла сел на стул у светильника.
— Почему ты не пришел, Джек?
— Наша встреча назначена на завтра, — сердито ответил Робертсон.
— Ты думал, что меня уже нет в живых, так?
— Я не отвечаю на дурацкие вопросы.
— Почему ты решил, что я мертв?
Сцилла откинул одеяло, которым укрылся Робертсон.
— Сцилла, Боже мой, что за чепуха?
— Я могу заставить тебя говорить. Не доводи меня!
— Пойдем на кухню, я голоден. Только пижаму накину. — Робертсон затрусил к шкафу.
Сцилла сидел у лампы, сложив руки на коленях и ногой наступив на шнур.
Робертсон надел пижаму и сказал раздельно и четко:
— Ты никогда, никогда больше не будешь мне угрожать, понял? — В руках он держал крохотный пистолет.
Сцилла вздохнул.
— Джек, на карте — твоя жизнь, ты ничего не понимаешь в этих играх, так что хватит, пожалуйста.
— А ну подними руки!
— Бог ты мой, как оригинально.
— Я убью тебя.
Сцилла поднял руки.
— А теперь слушай меня, — сказал Робертсон, — ты не смеешь мне больше угрожать. Все, что мы делали, как скрывали и присваивали, каждая сделка — все это в запечатанном конверте у моего адвоката. Если я умру, то конверт вскроют, а там даны распоряжения о том, как поступить с информацией, и, мне кажется, тебе трудно будет остаться в живых, когда эти сведения поступят куда надо.
— Ты приворовывал и присваивал задолго до знакомства со мной.
— И что из этого?
— Просто мне интересно, про это тоже написано в твоей бумаге?
— Да, все записано.
Сцилла покачал головой.
— Ничего у тебя не написано, ты скрытный тип, Джек. Твои родители знают о твоих штучках, и, по-моему, тебе нравится жить в тени, так что ты вряд ли что-нибудь про себя напишешь.
— Ты хочешь, чтобы я убил тебя?
Сцилла опять покачал головой.
— Ты все перепутал, Джек, умереть придется тебе.
— Руки, руки не опускай…
— Только что я просил тебя, Джек: хватит. Я просил серьезно, если бы ты замолк, тебе бы это еще сошло с рук, но теперь у меня нет выбора, если я не убью тебя, ты поверишь, что Сциллу можно взять на испуг.
— Как ты можешь угрожать мне, пистолет-то у меня?..
— Потому что я невидим, — сказал Сцилла и дернул ногой шнур лампы. В комнате стало темно.
Робертсон выстрелил в стул — негромкий хлопок. Потом — тишина.
— Сцилла?
Тишина.
— Я знаю, ты жив, тело не упало.
— Да что ты говоришь, Джек, — раздалось из другого угла комнаты.
Робертсон выстрелил еще раз. Опять негромкий хлопок.
— Тебе не уйти.
