Этель. Перестаньте, Эрш. Камни сами поднимутся И побьют вас.
Эрш. Мадам Гросман, верьте мне, разве я не умолял вашего сына? Ведь я на колени становился перед ним. Господин Александр, ах господин Александр, зачем вы ходите ко мне? Разве вы не сын господина Гросмана? Вы богач, мой сын – рабочий… Просите, – разве помогает? Ах, господин Гросман, все перевернулось. Смешанный с кровью, пал туман на несчастную землю…
Этель. А я вам говорю, Эрш, что ваш сын погубил нашего.
Эрш (умоляет). Мадам Гросман!..
Этель. А я вам говорю, что ваш погубил нашего. Кому вы хотите голову затуманить? Кого вы хотите уверить, что богатый, нежный, образованный человек сам пошел к рабочему? Никогда этого не могло быть, если бы его не испортили. Чего бы мне не хватало, если бы Саша не знался с Мироном?.. А теперь плачь, говори, бейся головой о стену – напрасно: пропал сын!
Гросман (мрачно). Пусть пропал. Я не хочу об этом знать. Дети!.. Как будто нет ничего высшего, кроме них? Пропал так пропал – к черту дурное! Теперь потребую из гимназии бумаги Пети, а его возьму на мельницу. Пусть дураки уже учат своих детей.
Этель. Конечно. Нужно дать им попробовать сладость рубля, тогда их, как мух от меда, не отгонишь от дела.
Эрш. Я пойду уже, господин Гросман. Желаю вам счастливого пути… Может быть, вы все-таки дадите мне что-нибудь? Хоть пять рублей. Запахло морозами…
Гросман. И если это горе, что мой сын пошел против меня, я схоронил его глубоко в сердце. Никто не увидит горя Гросмана. Ступайте, Эрш, я устал, хочу спать, а тут еще нужно подвести счеты.
Эрш. Так нет? Вы тверды как камень. Доброго пути вам. (Кланяется.) Хорошего пути… Ах, господин Гросман, господин Гросман… (Прихрамывая, выходит.)
Этель (равнодушно). Прощайте, Эрш…
Гросман погружается в работу. Пауза.
Женя. Стоило так долго разговаривать с ним. Вы нисколько не жалеете меня. Я лежу с простреленной рукой, рана ноет, сердце томится и грустит, голова устала от дум, а вам все равно. Эрш вам дороже меня.
Этель. Больше не буду. (Подходит к ней.) Больше не буду, дорогая моя, мученица моя…
Гросман (громко). Не кричите. У меня еще столько работы, а я спать хочу. (Стучит на счетах.)
Этель (тихо). Он, бедный, прав. (Еще тише.) Яша два раза прибегал, а я не хотела его и впустить… О, я ему не прощу твоей раны!..
Женя. Зачем так строго, мама? Ведь он тоже измучился… Я стрелялась! Разве это правда? (Крикливо.) Я стрелялась? Мама, что было бы теперь со мной, если бы пуля попала в сердце? Я лежала бы в могиле? Я в могиле? (Вздрагивает.) Вот эти руки глодали бы черви? В глазах кишели бы черви, красота превратилась бы в тлен? (Вздрагивает.) Как хорошо, что выстрел был неудачный! Мама, теперь я люблю жизнь. Я люблю. Как прекрасен мир!.. Есть солнце, есть даль, есть море!..
Этель. Радость моя!..
Женя. Я о многом передумала, мама. Зачем я ссорилась с Яковом? Подумай, во имя чего? Разве земля не одинаково закроет и пошлость и благородство, и высокое и низкое? Пощадят ли красоту черви? (Рассмеялась.) Ты ведь меня не понимаешь, бедная мама. Я дрожу от восторга. Я пьяна от радости. Я живу, живу!.. (Меланхолично.) Скучаю по детям. Хочу ласки. Обними меня.
Гросман. Перестаньте жужжать. Перед отъездом нужно привести в порядок денежные дела, подвести итоги. Бумаг у меня на триста тысяч. Я никогда не пробовал сосчитать свое богатство, но, слава богу, Гросман таки собрал денежки. Ничего, Гросман знает свое дело. Наличными имею во французском и английском банках около четырехсот тысяч, итого семьсот тысяч. Ого, ничего себе! Мельницу считать не буду. Купленной земли тоже. Домов считать не буду. Теперь посмотрим, что у нас в кассе делается. Ступай-ка сюда, Этель, – поможешь мне.
Женя. Опять деньги. Поговорите лучше со мной.
Этель (идет к мужу. Со смехом). Деньги!.. Деньги ведь бог… Дурочка! Что ты говоришь?
Гросман открыл дверь кассы.
Деньги!.. (Стоит с мужем подле кассы, и оба роются в ней.) Лучшее мое удовольствие – считать деньги. Ты, Давид, возьми бумажки и золото, а я возьму серебро. Что-то серебро люблю больше. Женечка! Ты никогда не пробовала считать. Хоть раз попробуй. Так тебе хорошо станет, так весело…
Женя (с напыщенным презрением). Считать деньги. Никогда!.. (Колеблется.) А может быть, попробовать? На душе скучно. Томится моя душа. (Вздыхает.) Что-то мои дети поделывают? Скучает ли Яков?
Этель (радостно). Садись, садись, Женечка, попробуй. Деньги!.. (Упивается этими словами.) Ведь это деньги!..
Гросман (считает с озабоченным лицом). Одна тысяча… Мы потеряли сына…
Этель (считает. Грустно). Может быть, бог даст, он опомнится. Как мне жаль его. Живет теперь он в самой худшей и дальней комнате, обедает один. Я готова плакать, когда слышу его шаги… Сто рублей.
Гросман. С Гросманом они ничего не поделают. Гросман это Гросман. Две тысячи. Гросман плюет на забастовки, на революцию, на погромы. Уедем на время, поселимся в Швейцарии и когда вернемся, то сдавим всех их в кулаке. (Продолжает считать.)
Женя (встала, села возле матери. Перебирает золото здоровой рукой). Мама, посмотри, сколько тут? Десять или пятнадцать рублей? (Смеется.) Я совершенно не умею считать. (Со вздохом.) Придет ли сегодня Яков?
Этель. Что скажешь на свою дочь? Она не умеет считать денег!
Г ъросман. Пять тысяч. (Поднимается и достает из кассы деньги и драгоценности.) Ото, сколько еще денег осталось!.. Ну, Этель, кого мы боимся? А когда-то? Помнишь, на чем я, бывало, спал? (Смеется.) Жалел тюфяк и спал на досках. А помнишь, как мы в восемь часов тушили огонь, чтобы поменьше керосину уходило? Ты, Женя, этого не можешь помнить. Тебя еще на свете не было, когда твой отец начал делать деньги…
Этель. Бог хорошо знает, кому нужно дать денег!.. Сидит наверху, но понимает своих людей. (Считает.) Еще сто рублей. (Откладывает их в сторону.) Не проверяй, Давид, я никогда не ошибаюсь.
Женя (весело). Папа, вот тут сто рублей золотом. Но как трудно считать, если бы ты знал. Однако приятно. (В раздумье.) Как странно, что с этой кучкой золота можно купить все что угодно.
Этель. На деньги купить можно все.
Женя. Решительно все.
Гросман. Даже звезду с неба. Я еще насчитал пять тысяч, и того десять тысяч.
Этель (со вздохом.) Если бы еще рабочие наши не бунтовали.
Гросман. Пусть бунтуют. Я их разотру в порошок. Ты не веришь? Тебя пугает то, что кругом происходит? Смотри глубже!
Этель. Куда глубже?
Гросман. Вот туда. Работай головой. Все, что происходит теперь, полезно. И даже эти погромы – тоже хороши. Что ты глаза вытаращила?
Этель. Ты с ума сошел…
Гросман (угрюмо). Я говорю, что это хорошо. Пусть, пусть!.. Тогда мы все возьмем в руки.
Этель. Оставь меня лучше в покое. Что, Женечка, веселее тебе?
Женя (считает. Невинно). Как будто веселее!.. Зачем я стрелялась?
Этель. Больше уже не будешь, радость моя? Ты ведь у меня отняла три четверти жизни. Прибегал Яков. Он думает, что я тебя отдам ему. Развод мы ему дадим, вот что. Отыщем тебе другого мужа, и помоложе, и получше.
Женя. А мне его жалко. Я теперь все время думаю о нем.
Этель. Я тебе не позволю… О нем?.. Есть о ком думать.
Гросман. Двадцать тысяч. Больше уже нет денег. Сколько у вас?
Петя (входит. Он в цивильном. Останавливается пораженный). Деньги!.. Сколько денег!.. Папа, завтра мы, наверно, уезжаем?
Гросман. Конечно… Не кричи и не мешай. (Оглядывает его довольным взглядом.) Ну скажи, Этель, не лучше ли ему в этом костюме, чем в дурацкой тужурке? Военный не военный, власти нет, а сам прохвост. Доволен ты, Петя, что уже больше не будешь учиться в гимназии?
Петя. Страшно. Очень надо долбить эти глупости. Папа, сколько тут денег? Папа, дай мне подержать их в руках.
Этель (смеется). Нет-нет…
Петя. Не слушай ее. Она нас всегда лишает удовольствий. Дай близко посмотреть эти большие пятисотрублевые бумажки.
Гросман дает.
Пятьсот рублей! Здесь таких десять. Значит, пять тысяч?| Папа, у меня тоже будет столько денег?
Гросман. Отдай! Ты можешь нечаянно разорвать – а я не люблю держать в кассе разорванные бумажки.
Этель. Конечно, будут. В сто раз больше будешь иметь. Для кого мы работаем? Все ведь вам останется. Что-то лицо у тебя усталое. Ступай, дорогой, спать. Подойди, я тебя поцелую.
Петя. Только не в губы. (Подставляет щеку.) Спокойной ночи!..
Этель. Спокойной ночи, дорогой мой.
Петя выходит.
Когда его вижу, Давид, я как будто становлюсь моложе. Люблю своего последненького.
