В этой мысли его укрепляет и то, что, к счастью, у него нет никаких материальных забот. Ему не нужно зарабатывать на жизнь. Благодаря мудрому управлению отца доходов семьи будет достаточно для того, чтобы позволить ему жить, не испытывая необходимости превращать в деньги то, что он пишет. Он жалеет писателей, которые нагоняют строки и обхаживают критиков. Когда Эрнест Шевалье защищает диссертацию, он поздравляет его, иронизируя: «Браво, молодой человек, браво, очень хорошо, очень хорошо, очень доволен, чрезвычайно доволен, восхищен! Примите мои поздравления, соблаговолите принять комплименты, позвольте засвидетельствовать мое уважение к вам… Школа правоведения побеждена… Ты хотя бы не забыл пописать на угол этого заведения, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение?.. Это отличный повод для того, чтобы повеселиться – отплясать сумасшедшие канканы, дикие польки, великие качуча.[67] Нужно украсить себе голову цветами и сосисками, выкурить трубку и испить 200 000 987 105 310 000 стаканчиков вина».[68] Он сожалеет и о том, что другой его друг, Максим Дюкан, стремится во что бы то ни стало к литературному и светскому успеху. Чем настоятельнее Максим Дюкан советует ему вылезти из своей дыры и позволить узнать себя, тем больше он упорствует, желая оставаться неизвестным. Один хочет наслаждаться всеми удовольствиями жизни, другой отказывается от тщеты и с какой-то яростью защищает свою независимость, одиночество и свою тайную работу. Болезнь усугубляет эту мрачную предрасположенность его характера. Между тем приступы случаются реже; нервы успокаиваются; временами он может считать, что выздоровел. Разочаровавшись в Максиме Дюкане, которого считает неглубоким, он сближается с Альфредом Ле Пуатвеном, взгляды которого, кажется ему, более близки его собственным представлениям об искусстве и жизни. «Мы, в самом деле, ошиблись бы, если бы расстались, если бы не учли нашего призвания и нашей взаимной симпатии, – пишет он ему. – Каждый раз, когда мы пытались расстаться, в этом не было ничего хорошего. Я еще помню тягостное впечатление от нашей последней разлуки».[69] И несколько месяцев спустя такое страстное признание: «Нет, я считаю, что не должен жалеть, когда думаю о том, что я тебя… Если бы тебя не было, что осталось бы мне? Что сталось бы с моей внутренней – то есть настоящей – жизнью?»[70]
Эта неожиданная привязанность Флобера к Ле Пуатвену раздражает Максима Дюкана. Он ревнует оттого, что не является больше лучшим другом Гюстава, и боится, как бы Ле Пуатвен своим лицемерием и грубостью не оказал плохого влияния на друга. Бесспорно, грязные письма Ле Пуатвена побуждают Флобера пользоваться тем же языком; однако, следуя ему, он подчиняется мужской склонности к непристойностям, которая не затрагивает его глубинных чувств. Однако Дюкан настаивает: «С твоим изысканным умом кривляться вслед за развратным человеком, Греком незапамятных времен, как он сам говорит; а теперь, даю тебе слово, Гюстав, он смеется над тобой и не верит ни одному слову из того, что сказал тебе… Не сердись на меня и напиши, что ты меня немного любишь».[71] И в том же письме отчаянное признание: «Если бы ты знал, как я тебя люблю и как страдаю, когда вижу, что ты нашел счастье там, где его нет!»
Оказавшись меж двух огней – между двумя мужчинами, которые делят его между собой, споря за его доверие, – Флобер может сказать себе, что нет необходимости встречаться с друзьями лично для того, чтобы чувствовать тепло их дружбы. Теперь семья живет то в Руане, то в Круассе. Уехав из Франции в мае 1844 года, чтобы совершить путешествие на Восток, Дюкан возвращается в марте 1845-го. В это время Флобер уже закончил свое первое «Воспитание чувств». Это произведение в отличие от «Записок безумца» или «Ноября» не было бурным излиянием личных чувств. На этот раз автор осмотрительно наделял героев своими мыслями и воспоминаниями. Отказавшись от лирики, он старается сделать их поступки достоверными, поместив в привычную среду, дав дневное освещение. Его герои – двое молодых людей, двое друзей. Первый – Анри – собирается изучать право в Париже. Второй – Жюль – остается в провинции. Они переписываются, как Флобер и Эрнест Шевалье. Живя в пансионе господина и госпожи Рено, Анри влюбляется в хозяйку дома, брюнетку, как и следовало ожидать, «с золотистой кожей, темными веками» и «черными блестящими косами». Страсть Эмили Рено и Анри взаимна. Она столь сильна, что неверная супруга и ее юный любовник бегут в Америку. Однако на смену экстазу довольно скоро приходит разочарование. Анри не находит в Нью-Йорке работы, а Эмили Рено скучает вдали от блистательной парижской жизни. Они возвращаются во Францию и расстаются. Муж прощает жену. Анри пускается в легкие удовольствия столицы. А Жюль, разочарованный увлечением актрисой, унизившей и обманувшей его, ищет смысл жизни в одиночестве, мечтах и творчестве. Увлекшись вначале романтизмом, он вскоре сознает его неискренность и многословность. Он понимает, что искусство не должно выражать суждений автора о его героях, а быть прежде всего бесстрастным и безличным. Красота и правда – суть одно и то же. Отказавшись от земных амбиций, сознавая, что художник может искать награду только в себе самом, Жюль склоняется над работой и устанавливает границу между собой и миром. Таким образом, каждый из двух друзей проделывает свой путь «воспитания чувств». Анри, недалекий карьерист, отвергнувший свои мечты, открыт для всех успехов, тривиальность которых очевидна: он имеет положение, деньги, он женат, известен. Он преуспевает, но потеряет душу, став таким же буржуа, как другие. Жюль, разочарованный отшельник, находит смысл жизни в размышлениях над чистым листом бумаги. Прообразы Анри – Флобер времени его парижских дебютов и в то же время Максим Дюкан. Жюль же воплотил в себе все печали и надежды автора, он – его глашатай и его любимец. Что касается Эмили Рено, то в ней воплотились две женщины – Элади Фуко и Элиза Шлезингер. Красивая, заурядная и предприимчивая, она отдается своему поклоннику, в то время как Флоберу не удалось познать этого счастья с Элизой. Таким образом, весь роман являет собой искусное переложение личного опыта Флобера. Излагая тайные мысли Жюля, он пишет: «Равнодушный к своему имени, безразличный к хуле, следующей за ним, и к предназначенной ему похвале, он мечтал лишь о том, чтобы передать свою мысль такой, какой ее задумал, чтобы выполнить свой долг и выпестовать целое. Он не дорожил ничем другим и мало беспокоился о том, что происходило вокруг. Он стал серьезным и большим художником, который неустанно трудился, не сомневаясь в выборе своего пути… Его лаконичный стиль строг и вместе с тем изящен». Не о себе ли самом упрямо и с чувством гордости говорит Флобер?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
