урождённого, это все знают.
Но для таких случаев у меня в рукаве была козырная шестёрка. Пучок соломки, подстеленной на всякий случай. На шее у меня болталась медная подвеска на верёвочке. Пальцы сами нащупали её и согнули выступающий край.
Даже через рубашку я почувствовал, как нагрелась медная пластинка. Три Знака и маленькая Печать сработали, укрывая меня волшебным пологом.
— Где ты? — заревел бастард. — Выйди и умри как мужчина!
Ага, прямо сейчас, бегу и падаю. Я встал с земли и вытащил пистоль.
Через пламя фигура Шереметева казалась размытым призраком. Но взмах руки для нового удара я разглядел отчётливо и, не раздумывая, выстрелил в растопыренную ладонь.
Бух!
— А-а-а-а!
Попал! Замечательно.
То ли от боли, то ли от злости, но бастард ответил ударом на мой выстрел. На этот раз не огнём, а яростным порывом ветра.
Воздушное крыло задуло стену огня, а затем ударило меня в грудь. Повалило обратно на землю и протащило по траве десяток шагов. В глазах потемнело, и я чуть не потерял сознание.
Увы, не тягаться мне с бастардом. Подвеска треснула, Знаки погасли, а других заготовок не было.
Вот и всё, Шереметев шёл прямо на меня. Злой как чёрт, с окровавленной рукой. Похоже, выстрел из пистоли оторвал ему несколько пальцев, но не лишил возможности убивать магией.
Я скривился от боли, пытаясь встать. Если уж умирать, то стоя, с честью и насмешкой над врагом. Подъём, деланный! Может быть, тебе повезёт, и ты сможешь отстрелить этому гаду ещё что-нибудь выступающее.
Шёл бастард быстрее, чем я поднимался. Ни за что бы не успел встретить его на ногах, если бы не рыжая тень, мелькнувшая у земли.
Подобрыш Мурзилка с яростным мявом бросился на Шереметева. В одно мгновение взлетел к голове, цепляясь за одежду, и вцепился зубами и когтями ему в ухо.
— А-а-а!
Орал бастард так, будто ему голову откручивали. Попытался схватить Мурзилку искалеченной рукой, но лишь перемазался кровью. Он замотал головой, и котёнок повис на разодранном ухе как экзотическая серьга. Кожа не выдержала, порвалась, и Мурзилка улетел куда-то в кусты, размахивая лапами и яростно вереща.
Этой передышки мне хватило, чтобы подняться и навести пистоль на окровавленного Шереметева. Сейчас узнаем, кто быстрее — магия Таланта или колдовство, вложенное в оружие.
— Отойди, племянничек.
Я обернулся на голос. По лужайке Дворецкий катил большое кресло на колёсиках, в котором сидел дядя. На лице старика блуждала радостная и хищная улыбка.
— Не загораживай нашего гостя. Мне как раз хватит сил, чтобы прибить Шереметевского ублюдка.
Может, бастард и был бесчестной сволочью, но дураком он не был. Его фигуру окутало мерцание колдовского щита. И не дожидаясь, пока дядя атакует, он бросился наутёк. Вихляя, как заяц, он пробежал между деревьев и скрылся за домом.
— Жаль, — дядя усмехнулся и посмотрел на меня. — Идём, надо поговорить.
* * *
Дворецкий откатил кресло в спальню и уложил дядю в постель. Минут двадцать тот ворочался, устраиваясь поудобнее, жаловался на жизнь, слишком жёсткую постель, ленивых слуг и на весь несовершенный мир вообще. Дворецкий слушал монолог с каменным лицом и только поддакивал.
— Видел? — указал дядя на него. — Кремень, а не человек. Что ни говорю — и глазом не поведёт.
Он засмеялся и шутливо ткнул Дворецкого кулаком.
— Гвардеец! А теперь чаю мне налей, покрепче.
Выпив залпом здоровенную чашку, дядя посмотрел на меня.
— Талант хотел себе?
Я пожал плечами. Какой глупый вопрос!
— Смысл его хотеть? Если при рождении бог не дал, то не купишь и не украдёшь. Всё равно что безруким ждать, что ладошка отрастёт.
Драка явно привела дядю в хорошее расположение духа. Он снова засмеялся и покачал головой.
— Талант Таланту рознь, — старик внезапно перестал хохотать и посмотрел на меня тяжёлым взглядом. — Будет тебе Талант.
А не спятил ли дядя на старости лет, случаем? Может, попросить Дворецкого, чтобы связал его? Вдруг буянить начнёт, ещё поранится.
— Думаешь, я в маразм впал? Нет, дружок, ошибаешься.
Дядя протянул Дворецкому чашку, дождался, пока тот наполнит её, и сделал громкий глоток.
— Ты когда ехал, что думал? Что я тебе в наследство имение оставлю? Да тьфу на него сто раз. Мелочь это, остатки роскоши. Я, считай, все богатства, что имел, прогулял давно.
Он улыбнулся будто бы сам себе, вспоминая весёлые деньки. А затем снова стал серьёзным и поманил меня пальцем.
Стоило мне подойти ближе, дядя ухватил меня за камзол и притянул к себе.
— Знаешь, кто я? А? Не знаешь. Я, племянничек, некромант.
Точно спятил. Какой ещё некромант? Да я в жизни такой пурги не слышал.
— Редкий у меня Талант, особый, — дядя продолжал шептать мне в лицо. — Детишки с ним, почитай, и не рождаются. И в могилку его забрать нельзя — не принимает смерть таких, как я. А подарить чёрный Талант можно.
Он отпустил меня и откинулся на подушку.
— Мало нас, некромантов, потому и не знает почти никто. В России только я да инок один, триста лет в дальнем скиту грехи замаливает. В Европке двое да в Катае один. А больше и нету.
Дядя устало улыбнулся.
— Сколько мне лет? Угадай, племянничек.
— Девяносто?
Он покачал головой.
— Сто? Нет? Ещё больше?!
В смехе дяди была грусть.
— Я первого покойника при Василии Тёмном поднял. Вот и посчитай, сколько мне лет.
Он потребовал ещё чаю и продолжил:
— Не веришь, племянничек? Подозреваешь, что я из ума выжил или насмехаюсь от безделья. Ничего, я тебе докажу. Послезавтра ночью на погост пойдём, покажу, как Талант работает. Поднимем с тобой покойничка в четыре руки, ты сам и убедишься. Всё, иди, спать буду. Старый я уже, драться со всякими Шереметевыми. Не мог что ли сам его пристукнуть?
Когда я выходил из спальни, дядя всё ворчал и ворчал. А Дворецкий всё так же невозмутимо поправлял ему одеяло.
* * *
Утром во время завтрака блюда мне подавала та самая орка. Ёшки-матрёшки, как она на меня смотрит! Аж дымится всё, будто пожар в лесу начинается. Нет, обязательно надо поговорить с ключницей, зачем она эту провокацию устроила. Ни за что не поверю, что случайно так вышло.
Поскольку дядя сегодня не желал меня видеть, я отправился в маленький флигель, где жил управляющий Лаврентий. После того что я увидел в деревнях, было бы интересно узнать о доходах имения.
Старичок, увидев меня, неожиданно обрадовался.
— Константин Платонович! Проходите, не стойте в дверях. Вы просто так или по делу?
— По делу, Лаврентий Павлович, по делу. Хочу разобраться в
