Соколов сел в сторонке на стул. Кивнув на него, Зубатов сказал:
— Он очень хвалит ваши проповеди, Георгий Аполлонович. Даже в его пересказе нравятся они и мне. Потом я сделаю вам и некоторые замечания и даже позволю себе советы. — Зубатов сплёл на коленях пальцы крупных жилистых рук и заломил их с хрустом. — Насколько я понял, вы избрали своей миссией утешение людей с обиженной судьбой?
Гапон кивнул:
— Да, я же священник.
— Но мне как раз правится, — подхватил Зубатов, — что вы оперируете при этом не возвышенно-абстрактными богословскими понятиями и словами, а вполне житейскими и оттого доходчивыми до всех. Мне известен, например, очень умело проведённый вами разговор с посетителями чайной Нежданова по поводу непомерного роста цеп. Словом, эта ваша миссия очень мне по душе. Но понимаете ли вы всю её важность для государства? Обездоленных, живущих хуже, чем хотелось бы, очень много. По отношению к ним определились две позиции: одна — утешить, успокоить, другая — возбудить их против государства, в котором они живут. Нам здесь приходится иметь дело с социал-демократами, вот вам — целая партия, которая занимается возбуждением обездоленных.
— Но они же одновременно утешают упованием на светлое будущее, — осторожно проговорил Гапон.
Зубатов глянул на него удивлённо:
— О, да… Вот и эсеры придумали своеобразное утешение — они убивают государственных сановников, как бы подсказывая при этом мысль, что убитые и есть виновные в нашей обездоленности, но им теперь хуже, чем вам: они зарыты в могилы и завидовать им нечего. Эта мысль, конечно, для умственно недоразвитых, а для остальных у них есть и политическая программа, ибо они свою партию именуют партией социалистов-революционеров, — Зубатов улыбнулся. — Но я что-то, по неразумению своему, по Могу понять, в чём они социалисты и в чём революционеры? Однако не будем углубляться в их проблемы и займёмся своими. Скажите, вам нравится разговаривать с публикой, заполняющей ту же чайную Нежданова? Или вам интереснее церковное общение?
— В чайной я чувствую себя честнее и более полезным людям, — твёрдо ответил Гапон. — И поэтому я взялся за создание вполне светских рабочих обществ.
— Знаю, знаю, Георгий Аполлонович, и это мне тоже по душе. — Зубатов помолчал и спросил: — Вы слышали о моих рабочих кружках в Москве? Так это и есть вот такие вполне светские помещения, куда ходит простой рабочий люд, чтобы культурно провести свободное время и спокойно поговорить о жизни. Я бы пригласил вас съездить в Москву посмотреть те кружки. Но это потом, а сейчас я бы дал вам один совет: попробуйте, подберите себе группу помощников из более или менее честных рабочих, которые добросовестно трудятся и живут не так уж критически плохо, и увлеките их идеей создания своего общества на кооперативных началах взаимопомощи. Организуйте в промышленных районах столицы отделения этого общества, где они будут собираться по вечерам, толковать о жизни и о том, как её улучшить своими усилиями. Подыщите помещения, и вот тут — я это обещаю — наш градоначальник поможет вам, чтобы эти помещения стоили не слишком дорого и были удобны для коллективного времяпрепровождения. Для начала найдите себе трёх-четырёх помощников из рабочих и беритесь за дело. Оно целиком ваше, Георгий Аполлонович, вы просто созданы для него. И поддерживайте связь с Соколовым, через него сообщайте мне о возникающих у вас трудностях. С помощью градоначальника мы будем помогать вам их преодолевать. Я уверен, что избранная вами миссия привлечёт к вам широкие массы рабочих.
Гапон возвращался от Зубатова будто во сне: всё, над чем он без толку ломал голову последние дни, даже вопрос о помещениях, казавшийся абсолютно неразрешимым, — всё-всё решилось в одну минуту, как по мановению волшебной палочки. Об этом своём ощущении он вскоре расскажет новому другу эсеру Рутенбергу, и тот засмеётся: «Зубатов — это уже не волшебная палочка, а целая палка».
Такой разговор Зубатова с Гапоном был. Это засвидетельствовал сотрудник охранки Соколов, который привозил Гапона и присутствовал при беседе. Позднее, когда зубатовские общества потерпят крах, а самого Зубатова за ошибки в миротворческой деятельности среди рабочих уволят в отставку и вышлют во Владимир, Сергей Васильевич уже из провинции будет писать объяснительные записки начальству. В одной из них вспомнит об этом первом разговоре с Гапоном как о примере, доказывающем, что его идея была благотворной и служила укреплению государственных устоев, а не их подрыву, иначе не стала бы фактом полезнейшая деятельность Гапона среди петербургских рабочих…
В эти дни, как-то после проповеди в церкви, Гапона на улице остановил незнакомый, хорошо одетый мужчина лет сорока, с сильным красивым лицом.
— Георгий Аполлонович, давно хочу встретиться с вами. Я ваш земляк, тоже полтавчанин, Пётр Рутенберг — инженер, работаю на Путиловском начальником мастерской. Мне мои рабочие уши прожужжали о ваших проповедях. А сегодня я услышал сам. Очень мудро вы говорили и о самом главном. Разрешите вас за это…
Рутенберг крепко сжал руку Гапона, и с этой минуты, можно сказать, возникла их дружба, продолжавшаяся не один год. В тот вечер Рутенберг затащил Гапона к себе домой, и там за бутылкой хорошего вина они проговорили до полуночи. Уйдя от него, Гапон сделал вывод, что познакомился с человеком, хорошо разбирающимся в политике. Такой человек сейчас был ему крайне необходим — он уже действовал в своём обществе, названном «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», и убедился, что в этом деле от него требуется хорошо разбираться в политике, иначе можно нарваться на беду. Так Рутеиберг стал его ближайшим советником во всех делах общества.
Первых помощников для работы в обществе Гапон находит довольно быстро. Любопытно, что одним из них становится Прохор Сергеевич Кудерин — «Пахарь», который, возможно, имел и поручение охранки помогать ему, как это было с другим приближённым Гапона — рабочим Кузиным, который тоже служил в охранке. Уж больно старался Прохор Сергеевич, целыми днями ездил по городу, подыскивая помещения, мебель.
Потом возле Гапона появились и стали верными его помощниками рабочие Петров, Янов, Карелии, Иноземцев и другие. Почти все они были из рабочей аристократии, то есть имели высокую квалификацию, прилично зарабатывали и находились на хорошем счету у фабрично-заводской администрации — народ серьёзный, непьющий, хорошие семьянины.
Особо колоритной фигурой среди них был Филиппов — богатырь с окладистой бородой и трубным голосом. Если на собрание проникал нежелательный гость, Гапон немедленно поручал его заботам Филиппова — и гостя как не бывало. Был он истово верующим, потому религиозная образованность Гапона стала для него высшим словом разума и совести, даже выступая на собраниях, Филиппов обращался к нему не иначе как «отец Гапон».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
