но я был быстрее и стукнул её по щеке.
Она сразу притихла, закрыла глаза, отпустила ворот рубашки и отвернулась.
Я встал. Постоял ещё немного и пошел на кухню. Достал из морозилки бутылку, открыл, хлебнул глоток, скривился.
Вот дрянь.
Но сразу полегчало. Вернулся в комнату подошел, глянул.
Ева свернулась калачиком. Спит.
21. Ева
Я открыла глаза. Мгновенно вспомнилось все, что было ночью. Почему-то показалось, что это было не вот только, а когда-то давно. Очень давно.
Солнечный свет пытается проникнуть за плотно задернутые шторы. Прислушалась, тишина. В комнате никого.
Долго я спала. Наверное, старалась выспаться как можно подольше, чтобы вчерашнее отодвинулось, ушло. Чтобы стало легче. И даже забылось.
Кажется, получилось. Боли не было. Никаких чувств. Осознание предательства ещё не произошло. Застряло где-то по дороге к моему сердцу. Ещё не начало ему вредить.
Единственное и главное запомнилось — Бес меня не хотел.
Вроде должно отпечататься в сердце что-то другое, более страшное. Более разрушительное, а отпечаталось, осталось — нежелание Беса.
Лежу укрытая одеялом. Смотрю в потолок. Что-то не помню, как он меня укрывал. Захотелось встать. Села, откинула одеяло. Прислушалась. Ничего.
Вспомнила слова, которые я вчера говорила. Да и не говорила, а выкрикивала. Стыдно. Почему? Зачем? А может из меня вырывалась злость, только не на брата, а на Беса.
Да, он не такой как остальные. Он другой и от этого ещё хуже. Оттого что я каждый день, круглые сутки чувствую эту его исключительность. Хуже потому что я ощущаю, как просыпаются мои тайные желания перемешанные с ненавистью.
Находиться с ним рядом все труднее. Особенно осознавая, что он не хочет, чтобы я была рядом. Шарахается от меня, как от чего-то противного, неприятного.
Вчера я была не в себе, но он был так близко, и я случайно, под влиянием момента, выдала, все что на уме и в теле.
Раньше не знала, почему все происходит именно так. Думала, когда буду с кем-то встречаться, как я буду этого человека хотеть. Не понимала тогда, это не я буду хотеть, не моё человеческое я, а сама природа моего тела, дыхание, руки, голос, взгляд. Все во мне будет не просто хотеть, а жаждать, требовать, выворачивать и ломать.
Вот чего я не знала. Всего лишь близость Беса будет заставлять моё тело безмолвно стонать в безумном желании прижаться.
А он говорит — не хочет. Это превращает мою действительность в постоянную, ощутимую каждую секунду, муку.
Сегодня ночью я испытала ужасное чувство.
Неправильное, непоследовательное, непригодное и непредсказуемое.
Признаюсь. Все время пока ехала в багажнике я плакала не только от горя, но и от радости. От странной, невозможной по сути радости.
Теперь — я принадлежу Бесу.
Глупо. Но я счастлива. Затаилась и молчу.
Вчера вела себя странно. Но сегодня успокоилась и буду ждать его любви. Буду ждать того момента, когда он захочет и позовет. А я приду.
Я встала с кровати. Бесшумно двинулась к кухне. Где ему быть, если не там.
Приблизилась, стою, слушаю.
Но тишина пустая, без дыхания, без шороха. Там нет никого, это ясно.
Прежде чем войти, заглянула. Да, пусто.
Шагнула смело и сразу наткнулась на такую картину — раскладушка собрана. Одеяло и подушка на стуле.
Что это значит?
Возможно, теперь я тоже буду спать там, в комнате?
Первая мысль именно такая. Но её спугнуло следующее — на столе пакет. Свернут аккуратно. Ровно. На нём бумажка. Большая, заметная бумажка. Лист. С большими заметными буквами — Ты свободна.
Я свободна?
Подошла быстро, схватила бумагу, вперилась в неё взглядом.
“Ты свободна”.
Растерянная, ошарашенная, стою, не верю в происходящее. Не верю, что он вот так просто от меня отказался. Не в то, что я теперь могу идти на все четыре стороны, а что он просто взял и разрешил мне идти.
Не цепляется, не удерживает, не пользуется своими правами, а… отпускает.
Схватила пакет, заглянула. Одежда обувь и мой паспорт.
Недовольная, даже злая, я села на стул. Взгляд гуляет, губу закусила.
Я свободна. И что мне с этим делать?
Стремительно встала, откинула пакет в угол.
— А вот никуда я не пойду. Мне некуда идти.
И пошла к холодильнику доставать продукты. Вытаскиваю и кидаю на стол. Нужно что-нибудь приготовить к приходу Беса.
22. Бес
Едва заметная дрожь пробежала по телу, когда из-за косяка вышел мальчик. Маленький, сопливый, сонный, с растрёпанными русыми волосами.
— Ты же сказал, что всё проверил, — недовольно глянул я на Кота.
— Я проверил, там никого не было, — недовольно дернул он плечом.
— Мать твою.
Я держал на мушке клиента, распластанного по полу мужика в трусах, а его жена в кружевной ночнушке, билась в стальных объятьях Луки. Он обнимал её, лапал, лез в трусы.
Рот её широко раскрыт, губы сжимают тряпичный кляп. Она стонет беспомощно. А когда вошел ребёнок, задергалась так, словно к ней приложили провода и включили ток. Глаза безумно расширились. Женщина попыталась издать крик, но Лука сдавил шею и она начала затихать.
Рука моя задеревенела, палец приноравливается к курку. Но я тяну, выжидаю. Чего?
— Что, кишка тонка? — усмехнулся Кот.
По большому счёту мне насрать. Всегда. А сегодня почему-то этот пацанёнок меня остановил. Закончил мою работу раньше, чем я хоть что-то сделал.
— Повезло тебе кент, — я убрал ствол.
— Та ну Бес, перестань, — разочарованно глянул Кот.
— Уходим, — сказал я.
Лука оттолкнул бабу и она кинулась к ребёнку, подхватила, прижалась щекой к его груди. И испуганно затихла, ожидая нашего ухода. Боясь, чтобы мы не передумали.
Я вышел не стал досматривать. Сегодня я был собой недоволен. Когда такое было, чтобы что-то меня останавливало. Чтобы я не насладился хрустом костей.
Лука и Кот тоже недовольны. Послышалось, как ещё два раза Лука стукнул клиента ногой.
— Запомни сука, в воскресенье последний срок.
Мы вышли из этого дома, сели в машину.
— Теряешь хватку Бес. Случайно не та маленькая сука тебя ставит на путь истинный. Отдаляешься.
— Её выкупил брат. Отдал всё до копейки, — отчеканил я.
— Охренеть. Интересно, откуда у Русого бабки появились? Продал себя на органы, — усмехнулся Лука.
— Жди, такой продаст, — Кот полез в карман за сигаретами, — Этот маму родную вместе с папой и бабушкой придачу, за долги отдаст.
Как они хорошо знают Русого. Я тоже догадывался от его слабостях. И на них сыграл. А теперь, вот — думаю. Кажется все в выигрыше кроме меня. Надо было хотя бы
