и безвозвратно закончился. Возвратиться на прежний уровень было невозможно. Сейчас эти наброски вовсе не казались мне грандиозными, как раньше.
В числе заброшенных был научно-фантастический текст о путешествиях военного отряда во времени; мрачный нуарный детектив о молчаливом убийце и наивной девушке (начатый под впечатлением от просмотра «Фарго»); антиутопический роман с философско-религиозным уклоном (в духе Лукьяненко). Ах да, из крупного была еще история об одном пареньке с тяжелым психическим расстройством, лишившем его нормальной жизни. Строго говоря, все эти зародыши (кроме последнего) были написаны в наивной манере, которая полностью умерла во мне под прессом реализма и натурализма.
История о больном пареньке – отдельная тема. Она мне до сих пор нравится: когда я ее перечитываю, мне кажется, что написала это не я. Не могу узнать собственную манеру изложения по той простой причине, что во время создания этого текста находилась словно в бреду. Даже с нынешнего уровня стиль работы кажется мне прекрасным. Я ничего не принимала, но, так как писала от лица психически больного человека, ради правдоподобия пришлось вживаться в роль. Не скажу, будто мне это не понравилось.
Что касается нереализованных задумок… что ж, мое воображение всегда кишело ими, как труп – опарышами. Упорядочить, переработать все это и перенести на бумагу у меня не хватает ни времени, ни таланта. Вероятнее всего, эти идеи так и будут жить со мной и с годами сами собой преобразятся во что-то новое, эволюционируют, как это обычно и бывает.
– Лиз, все в порядке?
– М? – я медленно обернулась.
Кирилл стоял в дверном проеме, слегка обеспокоенный.
– А что такое?
– Ну, ты уже почти два часа тут сидишь, не издавая ни звука.
– Два часа? – переспросила я.
– Думал, ты пишешь, но я бы слышал звук печатной машинки.
– Нет, я не пишу, Кир, – устало вздохнула я. – Я даже не могу ничего нарисовать, какая там писанина.
– Ничего, это пройдет, Лиз. Машинка даст тебе силы. Надо подождать. Ты в норме?
– Конечно.
– Может, сделать тебе чаю?
– Сделай.
– Сюда принести?
– Нет, хватит с меня самокопания. Я сейчас выйду.
– Ладно, жду.
Кир знал, что я выйду из рабочего кабинета не сразу, даже если и говорю «сейчас». Прежде чем покинуть обитель мрачных размышлений, надо было постараться сменить настроение. У меня ушло около десяти минут, чтобы вновь стать более-менее привычной Лизой. Я не хотела, чтобы Кир сильно обо мне беспокоился. Мои проблемы – это мои проблемы. И никто, кроме меня, не разберется с ними.
Покинув рабочий кабинет, я погрузилась в совсем иную атмосферу, домашнюю и теплую. Здесь, за пределами кабинета, не было черных мыслей и апатии, здесь был всегда счастливый видеть меня Джакс, бросившийся облизывать мои ноги; здесь был Кир с кружкой горячего зеленого чая для меня, заранее открывший вкладку YouTube с каналом Азазина; здесь было фоном играющее радио, где Никольский пел «Мой друг художник и поэт»… И на сердце стало теплее.
– Появились идеи? – поинтересовался Кир, отдавая мне кружку. – Я заварил покрепче, как ты любишь.
– Спасибо. Идей нет. Не хочу туда больше возвращаться. Там словно другой мир… Где все тоскливо и безнадежно.
– Вернись туда, когда придумаешь что-нибудь. Сейчас Азазин поднимет тебе настроение. Кстати, звонили мои родители.
– Да-а?
– Звали в гости.
– Что сказал?
– Что посоветуюсь с тобой и перезвоню. Что скажешь?
– Я рада приглашению. Обязательно съездим на следующих выходных. Хотелось бы ненадолго сменить обстановку.
– Это точно не повредит. Погуляем там по живописным местечкам, сделаем кучу фотографий… – замечтался Кирилл.
– Здорово, Кир. Слушай. Хочу кое-что с тобой обсудить.
– Слушаю тебя.
– Хочу найти работу.
– Лиз, тебе нужны деньги? Я зарабатываю достаточно…
– Кир, ты сто раз говорил, что не хочешь, чтобы я работала, потому что мужчина должен приносить деньги в семью и обеспечивать свою женщину. Все это я знаю, но… Я бы хотела, потому что закисаю. Хотя бы на время… кризиса. Ты понимаешь меня?
– Конечно, Лиз. Если ты считаешь, что это тебе поможет, то почему бы нет.
– Не думаю, что это меня вытащит, но отвлечет точно. Я больше не могу так.
– Лиз, поступай, как тебе хочется. Неужели я тебе запрещу, если ты в этом нуждаешься?
– Я люблю тебя, Кир.
– И я тебя.
Мы обнялись и сели смотреть обзор на «We happy few». Море аморального юмора не могло не поднять мне настроения.
– Интересная будет игра.
– Антиутопия – это всегда захватывает.
– Потому что мы живем в одной из них?
– Возможно. Но самые лучше из них созданы в двадцатом веке, а с тех пор кое-что изменилось.
– Лишь внешне, но не сама суть. Стержень остался тот же.
– Как в «Пиратах Карибского моря, помнишь»? «Раньше мир был куда больше»…
– «Нет, мир остался прежним. Стало меньше содержимого». Ты подумал, что посмотрим вечером?
– Хочу пересмотреть «Криминальное чтиво».
Мы с Кириллом убеждены, что все самые лучшие фильмы сняты в конце XX – начале XXI века. То же и с книгами. Это вообще золотое столетие мировой литературы и культуры. Я обожаю XX век за антиутопии, развитие научной фантастики и появление постмодернизма. Это был век гениев-прозаиков, которых по достоинству оценят, быть может, через пару столетий. Какие великие фамилии: Джойс, Кафка, Оруэлл, Хаксли, Замятин, Кальвино, Ионеско, Беккет, Брехт, Фаулз, Сартр, Пруст, Стругацкие, Азимов, Беляев, Ефремов, Бредбэри, Лем…
Проза – это сила литературы. Поэзия – слабость, субъективность. Она мне чужда. Из поэтов я понимаю только Лермонтова и Маяковского. Бродский вызывает у меня тошноту. Забавно, что мои сокурсники (бывшие, да и будущие) помешаны на Бродском и считают его гением. Но мы с ними во всем расходимся во вкусах, так что ничего удивительного.
Почему-то нас с Кириллом всегда привлекало все старое: книги, автомобили, фильмы, музыка, техника… Ушедшее казалось краше настоящего, и это убеждение нас объединяло. Мне безумно нравятся советские значки и открытки. Долгое время я мечтала жить в те времена. Не в войну, конечно, а до нее. Та эпоха, в отличие от нашей, была такой… настоящей, что ли. Искренней. Не фальшивой, как сейчас. Люди не боялись любить, испытывать и проявлять чувства, ошибаться; не скрывали эмоций, не носили масок, не теряли себя, не внушали себе глупостей и не боялись выглядеть глупо.
Это были люди, достойные населять планету и продолжать свой род. Они все были равны между собой, и была у них мечта – одна на всех. Эти люди проще относились к жизни, но в то же время не обесценивали ее, как сейчас, и жизнь благоволила им, трудности отступали. Эти люди умели достигать цели. Вставать с диванов, выходить из дома и делать дела, вершить свою судьбу… Да. Та эпоха была определенно лучше нынешней. И когда я об этом размышляю, то погружаюсь в теплые грезы, будто старуха, что вспоминает счастливую, но такую далекую молодость.
Мало кто понимает мою симпатию к советскому коммунизму. Даже люди, которые при
