– Ты можешь делать со мной все, что ты хочешь, но, клянусь тебе, я не знаю, как это получилось! – сказал он, входя в кабинет Моше Даяна.
– Зато мы уже знаем, – криво усмехнулся Даян. – Арабы никуда не ушли. Вернее, часть ушла, а наименее мобильная часть – старики, женщины и дети – осталась…
– Этого не может быть – я лично проверял все дома! – возразил Арик.
– К сожалению, это было. Они решили остаться и попрятались в подвалах домов в надежде пересидеть там до тех пор, пока вы уйдете. И погибли под обломками… Ты действительно мог ничего не знать о тех, кто засел в подвалах. Но кого это сейчас волнует?!
– И что теперь будет со мной и с моими ребятами?
– Увы, это решаю уже не я. Вот, – Даян кивнул на лежащий перед ним лист бумаги, – сегодня утром мне сообщили, что 19 октября Старик хочет говорить с тобой лично. От него ты все и узнаешь.
Утром 19 октября 1953 года Ариэль Шарон услышал по радио официальное заявление Бен-Гуриона по поводу событий в Кибие.
"Проведя тщательное расследование, – говорил Бен-Гурион, – мы выяснили, что ни одно подраздление ЦАХАЛа, включая самое маленькое, не принимало участия в атаке на Кибию. Вместе с тем мы не исключаем, что эта акция, обернувшаяся столь трагическими последствиями, была совершена жителями каких-либо еврейских населенных пунктов, пострадавших от арабского террора или беженцев из арабских стран…"
Старик лгал и знал, что лжет! Арик и сам считал, что порой, во имя высших целей, ложь необходима и вполне уместна, но эту ложь из уст Бен-Гуриона он воспринял как предательство. Слова премьера о "самом маленьком подразделении ЦАХАЛа" могли означать только одно: тот уже принял решение о роспуске 101-ого отряда, чтобы никто не смог никогда докопаться до правды.
С тяжелым чувством майор Шейнерман вошел спустя несколько часов в кабинет премьер-министра.
Но первый вопрос Бен-Гуриона ошеломил его: оказывается, ненавидевшего своих политических противников смертельной ненавистью Старика больше всего волновало, нет ли среди бойцов его отряда сторонников оппозиционных режиму партий и бывших членов организаций ЭЦЕЛ и ЛЕХИ?
– Они вполне могли устроить за твоей спиной резню в Кибие! – пояснил премьер свой вопрос. – Кого-кого, а этих гадов я знаю лучше, чем кто бы то ни было.
Когда Арик ответил, что все бойцы его подразделения являются выходцами из кибуцев, поддерживающих правящую социалистическую партию МАПАЙ, Бен-Гурион успокоился, и разговор потек в ином русле.
Он внимательно выслушал рассказ Арика о том, какой мертвой выглядела Кибия накануне взрывов, как Арик сам обходил дома, как вынес из одного из них девочку, и вдруг заметил:
– В конце концов, все к лучшему! Не важно, что скажут о происшедшем в Европе, а важно то, как его оценят здесь, у нас, на Ближнем Востоке. А, судя по всему, после Кибии арабы не на шутку напуганы. Они поняли, что мы можем на равных говорить с ними на их языке – языке силы, и меня это устраивает.
Уже завершая длившуюся больше часа беседу, Бен-Гурион, которому все больше и больше нравился этот молодой майор, спросил:
– А почему ты до сих пор не сменил фамилию? Ну что это за галутное тряпье – "Шейнерман"?! Ты ведь – сабра19, уроженец этой земли, новый еврей, а не живущий где-то в Европе и говорящий на идише хлюпик! Нет уж, давай мы тебе придумаем какое-нибудь новое, настоящее еврейское имя! Что такое "Шейнерман" на идиш?! "Красивый человек", верно? Так ты будешь у нас Шароном! Шарон – это почти то же, что Шейнерман, только на иврите. И к тому же ты ведь родился в Шароне.
Так 19 октября 1953 года произошли сразу два важных события.
Во-первых, у Арика появился новый друг и покровитель, занимавший в тот момент высший пост в стране.
Во-вторых, в тот день перестал существовать Арик Шейнерман и вместо него у Израиля появился Ариэль Шарон.
Хотя до своих последних дней он просил называть его просто Ариком.
Глава 5. В бой идут одни "старики"
С этого времени одна операция 101-ого отряда следовала одна за другой, почти все они оказывались чрезвычайно успешными, и слухи о том, что у ЦАХАЛа есть некое секретное подразделение коммандос, которое мстит арабам за каждый их теракт, распространились по всей армии. Однако далеко не все в генштабе и в боевых частях относились с одобрением к деятельности 101 отряда и его командира. На штабных заседаниях все чаще и чаще Арика и его бойцов презрительно называли "партизанами в форме" и подвергали операции отряда разгромной критике. Арик возвращался с таких совещаний злым, страшно голодным и с горечью говорил о "бюрократах в форме", присовокупляя к своим словам отборную брань.
Необходимо заметить, что в значительной степени виновником такого негативного отношения к "отдельному 101-му" были сами его бойцы. Окруженные ореолом славы, они считали себя самой элитной частью ЦАХАЛа, личному составу которой позволено то, что запрещено всем остальным. Какое-то время, благодаря покровительству Бен-Гуриона и Даяна, все выходки солдат Арика сходили им с рук, но в декабре 1953 года произошло событие, давшее козырные карты в руки сторонников роспуска 101-ого отряда.
Все началось с того, что один из бойцов 101-ого был в канун субботы (то есть в пятницу вечером) задержан военной полицией за то, что он ехал на армейском джипе, передвигаться на котором внутри гражданских населенных пунктов было строго запрещено.
Задержанный солдат отказался назвать полицейским данные своего подразделения (по той простой причине, что само его существование было строго засекречено) и вскоре между ним и полицейскими началась словесная перепалка, быстро перешедшая в размахивание кулаками. Увидев, что вдвоем они с этим странным солдатом почему-то не справляются, полицейские вызвали дополнительный патруль, а за ним – и еще один… Наконец, когда отряду из 12 полицейских, удалось повалить бушующего солдата на землю и сковать ему руки и ноги, они решили припомнить арестованному все полученные ими от него удары и стали зверски его избивать.
С окровавленным лицом и синяками на всем теле этот боец 101-ого отряда был доставлен в отделение армейской полиции в Тверии, где ему предоставили право на один телефонный звонок. Большая часть личного состава 101-ого отряда отправилась на выходные домой, и трубку снял дежурный по подразделению Фалах. Солдат начал было рассказывать о том, что с ним произошло, но тут сержант полиции взял у него трубку и потребовал от Фалаха, чтобы тот назвал данные своего подразделения.
– Не тебе, сопляк, спрашивать о нашем подразделении! – в гневе ответил Фалах и услышал в трубке отбойные гудки.
Вечером в субботу полицейские отпустили арестанта, и он добрался до базы родного отряда. Когда солдат рассказал, как жестоко его избили в полиции, Фалах вспылил и, не дожидаясь возвращения Шарона (он должен был вернуться из отпуска в воскресенье утром), взяв с собой трех бойцов, поехал в Тверию – "чтобы показать, что никто не имеет права поднимать руку на ребят из 101-ого".
То, что произошло потом в участке армейской полиции в Тверии, в генштабе было названо одним словом: "погром". Трое бойцов 101-ого отряда, ворвавшись в полицейский участок, начали крушить и мебель и избивать всех, кто попадался им под руку. В результате почти все служащие это отделения полиции получили травмы различной степени тяжести, а один из полицейских – тот самый, который особо усердствовал в избиении их товарища, был доставлен в больницу со множественными переломами ребер, переломом руки, носовой перегородки и сильным сотрясением мозга.
В воскресенье в командовании армейской полиции, а затем в генштабе разразилась буря. Все понимали, что на этот раз парни из 101-ого явно перешли все границы, причем на этот раз имелись в виду отнюдь не границы Израиля с его арабскими соседями. От командира отряда Ариэля Шарона потребовали примерно наказать всех участников погрома в Тверии, приговорив их не менее чем к 30 дням тюремного заключения. Шарон внимательно выслушал указания начальства, отдал честь и, вернувшись на базу…отправил трех провинившихся бойцов домой в двухнедельный отпуск.
Потом Шарон пытался объяснить, что для его подчиненных две недели жизни вне отряда гораздо страшнее, чем 30 дней тюрьмы, но его никто не слушал – все сходились во мнении, что 101-ый отряд окончательно зарвался и с ним нужно что-то делать. Вскоре прозвучало предложение присоединить 101-ый отряд к 890-му воздушно-десантному батальону, распределив его личный состав среди всех взводов подразделения – так, чтобы он перестал существовать как отдельная боевая единица.
Происходившие в армии и в государстве события способствовали ускоренному претворению этого решения в жизнь. Сначала из-за конфликта с и.о. генерального директора министерства обороны Шимона Переса подал в отставку начальник генштаба Мордехай Маклеф. Давид Бен-Гурион успел назначить новым начальником генштаба Моше Даяна, но через два дня сам подал в отставку с поста премьер-министра и министра обороны. Новым премьером стал Моше Шарет20, убежденный в том, что нужно не отвечать на арабские теракты, а настойчиво искать пути примирения с арабскими странами. Понятно, что 101-ый особый отряд в эту политическую концепцию не вписывался, и 6 января 1954 года под давлением нового политического руководства Моше Даян подписал приказ о его расформировании и присоединении к 890-му батальону. В конце 1953-ого года четверо бойцов во главе с Меиром Хар-Ционом вышли на последнюю операцию своего отряда: углубившись на территорию противника на 22 километра, они вошли в Хеврон, превратившийся в последнее время в центральную базу сразу нескольких террористических организаций, развязали ожесточенный бой в самом центре этого города, а затем по заснеженным горам благополучно вернулись на базу.
