Но, упав, не растерялся, схватил камень, вскочил и замахнулся.
– Один удар, и голова всмятку! Пошел отсюда, сука! – закричал он во всю мочь, коверкая в неистовом крике язык, так что получилось не «сука», а что-то вроде «сэка».
Друзья кавказца отшатнулись, но не побежали. А тот, внимательно глядя на Тихона, сунул руку в карман, выхватил что-то.
Это что-то щелкнуло, и Тихон увидел перед собой длинное лезвие ножа.
– Хэй! – выкрикнул парень в красной футболке и сделал выпад.
Тихон уронил камень и посмотрел на живот.
Следствие велось долго и безрезультатно.
Убийцу Тихона, то есть Ильи Тихонова, студента, единственного сына матери-учительницы, так и не нашли. И друзей его не нашли. В тот день к вечеру пошел дождь, он лил два дня, вода затекла в грот, смыв все следы. А от свидетелей пользы оказалось мало. Они подробно описывали, как все произошло, но при этом не могли даже приблизительно описать внешность напавших, будто не видели их или видели в темноте. Помнили только красную футболку и черные очки. Фотороботы убийцы, составленные по словам Жужика, Метлы и Леща (то есть Вячеслава Жужакина, Анастасии Метлянской и Сергея Лещенко), были такими, будто они описывали абсолютно разных людей.
И дело осталось, как говорят в соответствующих органах, висячим, без доказательств и подозреваемых, только с формулировкой случившегося: «убийство из хулиганских побуждений».
Однажды зимой, когда сидели в подъезде, на заплеванной и забросанной окурками площадке последнего этажа, Метла сказала:
– Я читала про этого студента Иванова. Его, оказывается, даже не в этом гроте убили, а в другом. А про этот – ну, вроде того, легенда.
– Это ты к чему? – спросил Лещ.
– Да так.
Ремонт
Они жили впятером в трехкомнатной квартире: Дмитрий, его жена Нина, двое сыновей, Саша и Коля, и мать Дмитрия Лидия Эдуардовна.
Лидия Эдуардовна после смерти мужа на месяц заперлась в своей комнате, только по ночам слышны были шаги – в кухню и в туалет. И опять тишина.
Появилась постаревшая. И осталась такой навсегда, словно за месяц достигла семидесяти лет и на этом остановилась.
Когда Нина вышла замуж за Дмитрия и поселилась в этой квартире, Лидия Эдуардовна была уже на пенсии. Ее никто не помнил здоровой, хотя она и не была совсем уж больной. Она – недомогала. Ни посидеть с детьми, ни приготовить, ни убраться.
«Что-то мне нехорошо», – и скрывалась в своей комнате, которую запирала на два замка: врезной и английский, с защелкой; ключи от замков она не давала никому.
– Может, она там духов вызывает? – весело спрашивала Нина в первые годы совместной жизни.
– Или алхимией занимается, золото варит, – так же весело подхватывал Дмитрий.
Тогда все было молодо и легко.
Потом стало тяготить.
– Это сумасшествие, согласись, – говорила Нина.
– Бытовое, – с поправкой соглашался Дмитрий.
– Я ни разу не была в этой комнате. И никто не был. Что там?
– Я сам уже забыл.
Подобрать ключи и проникнуть в комнату (как предлагали авантюристы Саша и Коля) никто не решался, да и не было возможности: Лидия Эдуардовна выходила из дома редко и ненадолго. Покупала полуфабрикаты, которыми питалась. «Чтобы никого не затруднять».
Нельзя было рассмотреть что-то, когда она выходила из комнаты или входила в нее: дверь открывалась ровно настолько, чтобы проскользнуть боком, удавалось на секунду увидеть только платяной шкаф с зеркалом, которое ничего не отражало: из-за сдвинутых плотных штор в комнате царил сумрак.
– Представляю, какой там хлам, какая грязь и пыль. Она окно лет десять не мыла, – говорила Нина.
– Это ее дело, – терпеливо отвечал Дмитрий.
Нина мечтала о ремонте квартиры. Она работала массажисткой в государственной клинике, для стажа, и занималась частной практикой, ездила по клиентам.
И постоянно рассказывала Дмитрию, какие видела замечательные интерьеры.
– Люди живут все лучше. И разнообразнее. Ты заметь, раньше все говорили: евроремонт. То есть стандарт такой: кухня в одном стиле, ванна красиво плиткой выложена, пол – паркет или доска, двери хорошие, потолок ровный, окна пластиковые. И все, прямо образец будто бы. А сейчас как говорят?
– Как сейчас говорят?
– Ты не смейся. Сейчас говорят: дизайн. То есть каждый уже придумывает под себя.
Нина покупала журналы с фотографиями интерьеров, рассматривала, обсуждала с мужем. Придумывала, как все будет.
А пока вокруг была теснота, мебель впритирку, вещи во всех углах, на кухне вечно гора грязной посуды и спор, кому мыть, потолок облупился, обои выцвели, порваны и разрисованы – еще детскими руками Саши и Коли.
– Давай хотя бы косметику наведем, – предлагал Дмитрий.
– Нет, – говорила Нина. – Если уж делать, так делать. А главное, мы всё тут отремонтируем, а там, – она кивала в сторону комнаты Лидии Эдуардовны, – останется помойка? Я от одного этого с ума сойду. А у себя она менять ничего не позволит. Помнишь, я только заикнулась, она сразу, – Нина расправила плечи и приподняла голову, изображая Лидию Эдуардовну, – «Ни в коем случае. И надеюсь, мы больше не вернемся к этой теме!»
Хотя Лидия Эдуардовна редко выходила из комнаты, когда кто-то был дома, дух ее витал в квартире, дух умиротворенной безнадежности, который, наверное, вполне ее удовлетворял, а на остальных незримо давил. Поэтому никто не любил долго находиться дома. Нина работала в клинике и по заказам с утра до вечера, Дмитрий был увлеченно занят хлопотливой работой в Техническом центре Останкинской телестудии, Саша и Коля учились сначала в школе, а потом в вузах и любили после занятий общаться с друзьями у них дома, на улице, в кафе; семья сходилась только вечером, словно лишь для того, чтобы переночевать и вновь разойтись.
Иногда Нина не выдерживала.
– Я не желаю ей смерти, – сказала она как-то, – но, врать не буду, жду. Потому что зачем она живет? От нее никому ни тепло ни холодно.
– Не надо так, Нина, – сказал Дмитрий и отвернулся.
– Извини. Но я всегда правду, ты же знаешь.
Саша, старший, когда ему исполнилось восемнадцать, снял с другом-сокурсником квартиру. Родители отговаривали, но не настойчиво. Понимали.
Коля жил дома до девятнадцати, а потом женился на девушке двадцати пяти лет, инструкторше из тренажерного зала, где занимался. То есть как женился – просто ушел к ней жить. Бойфрендом.
Стало чуть легче. У Дмитрия и Нины появилась спальня. Она и раньше была, но в ней, кроме раскладного дивана, громоздились два шкафа, да еще письменный стол с компьютером Дмитрия. А Саша и Коля спали в гостиной на двухъярусной металлической кровати, которая отгораживалась ширмой из гобеленового полотна.
Кое-что выкинули, кое-что переставили.
– Теперь-то давай хоть что-то сделаем со стенами, с потолком, – предложил Дмитрий.
– Как? Люди обычно съезжают куда-то на три-четыре месяца, освобождают пространство. А куда мы съедем? Или вариант: всем поселиться в отдельной комнате. Временно. Но у нас отдельная комната только у твоей мамы.
– Можем перемещаться хотя бы из комнаты в комнату. Нельзя же так жить.
– Нельзя, но жили же. И еще поживем.
Весной, когда Дмитрий и Нина мыли окна, убирались, в очередной раз переставляли мебель, стараясь не глядеть на обшарпанные потолки и стены, на выщербленный пол из допотопной паркетной доски, Лидия Эдуардовна вдруг вышла к ним, посмотрела с печальной усмешкой, будто деятельность сына и невестки была ей упреком, и сказала:
– Скоро вам свободней будет. К лету не гарантирую, а к осени ждите, умру.
– Мама, перестаньте! – отмахнулась Нина.
Лидия Эдуардовна пожала плечами и скрылась в своей комнате.
А осенью, как и обещала, умерла.
В начале октября, бабьим летом, в солнечную теплую погоду. Не выходила из комнаты два дня, на третий спохватились, Дмитрий выломал дверь. Мать лежала на постели, сложив руки, с закрытыми глазами, вся подобравшаяся, будто позаботилась о том, чтобы не причинить лишних хлопот.
Схоронили, испытывая светлую печаль, но и облегчение, которого почти не скрывали, настолько оно казалось естественным.
Тут-то Нина и призналась, что скопила за долгие годы такую сумму на ремонт, что можно начать хоть завтра.
– Значит, мы себе во всем отказывали, я не мог нормальную машину купить, а ты тут богатела? – спросил Дмитрий – без упрека, с оттенком даже похвалы. На самом деле его вполне устраивала машина, в остальном тоже до аскетизма не доходили: одеты и они сами, и дети были прилично, питались неплохо.
Нина, поняв мужа, польщенно улыбнулась и достала пакет с деньгами. Пересчитала у него на глазах, гордясь.
– Ого! – сказал Дмитрий. – Ты, наверно, в самом деле на какой-нибудь дизайн замахнулась!
– Не на какой-нибудь, а на хороший.
Первым делом занялись очисткой комнаты Лидии Эдуардовны, не привлекая Сашу и Колю, чтобы не портить им память о бабушке.
– Боже ты мой! – сказала Нина, когда отдернула шторы и осмотрела комнату при беспощадном дневном свете.
