Подобные умозаключения, впрочем, осеняли мало кого из собравшихся. Люди просто чувствовали, что приговор дукса был правилен и верен. И они готовы были ждать, несмотря на давку и удивительную при нежаркой погоде духоту.
Наконец, ворота крепости распахнулись, но, к общему разочарованию, ничего особенного поначалу зрители не увидели. Подразделение «красных курток», появившееся из цитадели, должно было расчистить дорогу для последующей процессии – что они молча и сноровисто принялись делать, рассекая толру рукоятками топоров, – а также усилить оцепление вокруг костра. Вместе с ними ли появился жрец из местного храма, или он уже был на площади, из задних рядов не было видно. Просто внезапно ( наверное, его подсадили снизу), на вершине костра возник человек в длинном, несколько обтрепанном одеянии, с раскрашенным в священные цвета лицом, с пучком из семи прутьев в руке. Каждый пучок был от особого дерева, посвященному одному из божеств. Прутья заблаговременно обмакнули в наговоренную воду, и подпалили. Теперь они дымились, и этим дымящимся пучком священнослужитель принялся обмахивать костер на все четыре стороны, отгоняя возможные злые силы, готовые помешать торжеству справедливости. Видно было, как открывался его рот, но слова молитвы, сопровождавшие церемонию изгнания, до дальних концов площади не доносились.
Тевено и этого не видел. Он не поднимал головы до тех самых пор, пока по толпе не прокатился ропот – ужаса и удовольствия одновременно. Из ворот выкатилась повозка, на которой была установлена железная клетка, а в клетке метался черный пард.
Из горла Тевено вырвался какой-то звук, И Рен не смог определить, окликнул ли тот его, или назвал имя бывшего конвоира. Повозка катилась медленно, ибо справедливости незачем спешить : когда бы она ни была явлена, всегда поспевает вовремя. Поэтому зрелищем насладиться можно было вдосталь. Угольно-черный зверь не способен был как следует повернуться в тесной клетке, и все же упорно пытался бросаться на железные прутья в бессмысленной надежде переломить их. Шерсть его потускнела, утратила шелковистый блеск, и сам пард, вероятно, вследствие голода и дурного обращения, казалось, как-то сьежился. Или такой эффект производила клетка. Но дух его – неукротимый дух дикого лесного зверя – остался прежним, и мирные жители поселка совокупно с пришельцами из дальних деревень вздрагивали от ужаса при виде оскаленной пасти и смертоносных клыков, пусть даже их отделяла от зверя спасительная решетка. Рядом с клеткой, за спиной возницы стоял высокий крепкий мужчина в красной куртке, с копной немытых светлых волос. В руках у него была пика, и когда зверь зверь кидался на прутья с особой яростью, бил его сквозь решетку. Тевено никогда не видел Дарлоха, но почему-то решил, что это он. Дарлох, которого Орен избил и грозился убить, потому что зверям нельзя причинять боль…
По черной шкуре уже текли ручейки крови, И, получив очередной укол, пард отшатывался, потом снова кидался, пытаясь ухватить зубами древко, а если повезет, то и руку своего мучителя. Ему не везло.
– А ведь это мы… – проговорил Тевено. – Мы его погубили. Если б мы не забрали у него оберег, ничего бы не случилось…
– Тише ты! – шикнул Рен, оглядываясь – не услышали ли соседи. Потом сквозь зубы процедил: – Он сам виноват… зачем ему «красные куртки» сдались…
Но Тевено не отвечал, расширенными глазами следя за клеткой – только ее сейчас и было видно – повозка приближалась к костру по проходу, охраняемому «красными куртками», ближние зрители теснились, их отгоняли, но волнение, прошедшее по толпе, затихало по мере удаления от центра, и до Рена с Тевено не коснулось.
Рену еще не приходилось видеть, как казнят огнем – человека ли, нелюдя или зверя, но он предполагал, что при этом жертву должны как-то связывать. И удивлялся тому, что на парде не имелось никаких пут. Как бы ни был тот измучен и изранен, вряд ли бы на костре повел себя смирно. А в силу защитных заклинаний, произнесенных жрецом, Рен не очень-то верил. Однако напрасно он беспокоился. Никто не собирался выпускать оборотня из клетки. Прутья зацепили железными крючьями и на прочных канатах по настилу из досок поволокли клетку наверх. Продвижение заняло порядочно времени, и когда клетка была прочно водружена на вершине костра, истомившееся собрание встретило это приветственным воплем. Зверь, напротив, перестал метаться и затих, словно понимая, что сейчас произойдет.
Но вязанки подожгли не сразу. Наверное, жрец благословлял огонь, судя по отдельным возгласам, долетавшим сквозь общий ропот. Рен покосился на Тевено. Тот все так же смотрел в сторону костра неподвижными, распахнутыми глазами, но по щеками его ползли слезы.
– Чего уж там… – пробормотал Рен.
И услышал:
– Я же обещал ему… теперь он заберет мою душу… туда…
Рену стало не по себе. Он вовсе не боялся, что оборотень властен над душой Тевено. Но если окружающие хотя бы заподозрят, что они с Тевено как-то связаны с тем, на костре, скорее всего, возможные пособники нелюдя отправятся вслед за ним, не дожидаясь суда. На них уже и так поглядывали. Стоявший рядом с Тевено невысокий корявый мужичок неопределенного возраста бросил на соседа косой взгляд, и ухмыльнулся, показав дурные зубы. И от этой ухмылки Рену стало не по себе. Тевено ничего не замечал. Он смотрел.
Воздух над передними рядами зрителей словно бы заколебался, и кто хотел верить, поверил бы, что злые силы и впрямь вмешались, и духи вьются над костром, тщась защитить оборотня. На самом деле это занялся хворост, и воздух дрожал от жара. Пард, притихший было и замерший, бешено забился в клетке, но решетка выдержала его натиск. Пламя, пожиравшее сухой хворост, взметнулось ввысь, и пард закричал пронзительно, душераздирающе, как и должен кричать опаленный оборотень – или кот, только очень большой и сильный кот. Толпу сотрясла дрожь, не страха, а скорее, наслаждения, что, впрочем, бывают порой неразличимы друг от друга. Тевено слепо рванулся вперед, пробиваясь к костру. Рен ухватил его за плечо.
– Стой! Куда!
– Пусти! Я должен…
– Спятил? – прошипел Рен. – Ты ничем не поможешь…
Теперь он по-настояшему испугался. На какой-то миг он готов был уверовать в то, что умирающий оборотень увлекает Тевено за собой. Но так или иначе Рен не мог этого позволить – ради собственного спасения.
Тевено, обычную силу которого удвоила несвойственная ему яростная целеустремленность, вывернулся из цепких рук Рена. Но более ничего сделать не успел. Сосед, тот самый корявый мужичонка, с редкостной быстротой и ловкостью огрел его кулаком по уху, а затем подхватил, поскольку удар лишил Тевено сознания. Корявый кивнул Рену.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
