— Не спешите, — ласково попросил Никита Сергеевич. — Сейчас закончим, тогда и пойдете. Осталось недолго, так что, прошу вас, проявите немного терпения.
— Хорошо, — дама села и опять покосилась в мою сторону — на этот раз, как мне показалось, с неким подтекстом или даже предупреждением.
Этот последний взгляд неожиданно даже для меня самого подвиг меня на странный поступок.
— Ладно, вы общайтесь, а я пока прогуляюсь, — я непринужденно встал и направился к двери. — Не буду мешать.
— Далеко собрались? — Никита Сергеевич, не меняя выражения лица, зачем-то сунул руку в стол.
— Эмм… Как бы это при даме… А! Носик попудрить.
С этими словами я вежливо поклонился и попробовал открыть дверь. Нет, это был отнюдь не внезапный приступ сумасшествия, вызванный погоней и свежими переживаниями. Просто хозяин кабинета вел себя так свойски и непринужденно, что я подумал: а почему бы и нет? Если он такой душка и демократ… Выйду в туалет, а там посмотрим, по обстановке….
Дверь была заперта. Вот ведь странно! Только что из кабинета совершенно свободно вышли гончие, и после этого никто к ней не прикасался. Я покрутил в разные стороны бронзовую ручку — никакого эффекта.
— Александр, этот замок стоит больше, чем ваша зарплата, — Никита Сергеевич вынул руку из стола и приятно улыбнулся. — Так что попрошу без экспериментов, хорошо?
— То есть выйти…
— Нет-нет, выйти можно. Просто надо немного подождать, сейчас придут. Видите ли, у нас не принято гулять без сопровождающих. Кстати, важный вопрос: клаустрофобией не страдаете?
— Здоров как бык, — я гордо выпятил грудь и покосился в сторону дамы. — И физически, и морально.
— Очень хорошо, — одобрительно кивнул Никита Сергеевич. — Это снимает множество проблем.
Через несколько секунд дверь распахнулась: на пороге стояли двое крепышей в штатском.
— В «стакан», — все тем же дружеским тоном распорядился хозяин кабинета. — До особого распоряжения.
Крепыши молча приняли меня в свою компанию (руки не заламывали и без наручников тоже обошлись, но следовали рядом, напористыми неотступными тенями) и отвели в небольшое помещение, располагавшееся в конце коридора.
В помещении, помимо входной, было еще четыре двери — все на одной стороне, очень близко друг к другу, как в кабинках вокзального туалета. Один крепыш открыл крайнюю справа дверь, второй экономно улыбнулся мне и приглашающе плеснул ручкой: добро пожаловать, господин хороший.
За дверью в самом деле была кабинка, но почему-то совсем без ватерклозетного фаянса, и, в отличие от подобных приспособлений в общественных местах, — сплошная, от пола до потолка. Вот так с ходу технологию местной уборной я не раскусил, но отказываться не стал: во-первых, просят вежливо, без нажима, во-вторых, я ведь, собственно, за этим и вышел из кабинета, по крайней мере, декларативно.
Я зашел в кабинку, крепыши закрыли за мной дверь и удалились. Спустя секунду послышался негромкий стук входной двери, я понял, что в помещении, кроме меня, никого не осталось, и приступил к исследованиям.
Дверь и стены кабинки были обиты плотным материалом, похожим на дерматин, под которым, судя по ощущениям, был толстый слой пористой резины. Нигде ничего не выступало, ни кнопки, ни крючка, ни даже какого-нибудь завалящего лишнего бугорка. Над дверью, высоко под потолком, виднелись мелкие круглые отверстия, очевидно, для вентиляции. В потолок был вмонтирован крохотный матовый плафон, такой же экономный, как улыбка одного из крепышей: в кабинке царил полумрак.
Более в этом мягком «пенале» ничего не было. Я, конечно, не архитектор, но очень быстро понял: это не туалет!
Сделав такой вывод, я попробовал открыть дверь.
Дверь была заперта. Я принялся стучать по обивке, сначала ладошкой, затем кулаком — все было тщетно, получались мягкие приглушенные звуки, которые в коридоре наверняка никто не услышит.
Тогда я начал кричать:
— Товарищи! Господа! Или как вас там?! Люди! Вы неправильно поняли команду! Меня нужно было отвести в…
Тут я вспомнил распоряжение Никиты Сергеевича: «…в стакан». Верно, насчет туалета задачу никто не ставил. И хотя эта кабинка — явно не стакан, но… Черт, это что же, здесь вот так принято шутить?!
Вволю наоравшись, я примолк. Никто не шел на мой зов, я понял, что надрывать голосовые связки бессмысленно, и попробовал сконцентрироваться на поисках вариантов выхода из ситуации. Или из проклятой кабины — в данном случае это было одно и то же.
Приложив некоторые усилия, я убедился, что выбить дверь плечом не удастся: в кабинке было очень тесно, ни присесть, ни развернуться, ни набрать амплитуду для хорошего рывка. Здесь можно было только стоять или зависнуть нараскоряку, упершись коленями в одну стену, а спиной в другую.
Опробовав неприятную во всех отношениях роль зажатой в штабеле пальмовых бревен анаконды, я притих и попробовал бесстрастно проанализировать ситуацию.
Так, и что же это у нас получается?
Если я здесь… Угу… А они там… И ни фига не слышно… Ага… А команда дана «до особого распоряжения»… И когда будет это особое, одному черту известно… А если, допустим, война, мобилизация, метеоритный дождь, роковая находка бозона Хиггса, инсульт или просто внезапный припадок ретроградной амнезии?! Нет, не у меня, а у Никиты Сергеевича…
Это что же у нас получается?!!!
Увы, увы, зря я это сделал! Лучше было тупо злиться и стучать кулаком в дверь до полного изнеможения или методично биться головой, здесь мягко, даже сотрясения мозга получить не удастся. Дело в том, что анализ ситуации хорош в том случае, если есть выход из ситуации. А если выхода нет?!
Как только я осознал, что самостоятельно выбраться из этой душегубки невозможно и никто не придет, чтобы вызволить меня отсюда, со мной начали происходить метаморфозы.
Мне вдруг показалось, что все вот эти страсти, о которых я говорил выше, уже случились, и теперь я остался в здании совсем один. Не знаю, почему, но — показалось. От этого у меня разом обострились все чувства, как в минуту смертельной опасности, когда ты отчетливо понимаешь, что спасение твое целиком и полностью зависит от тебя и больше полагаться тебе не на кого.
Ввиду скудности визуальной информации организм мой переключил акцент на запахи: я обнаружил, что в кабинке остро пахнет не только моим потом (я за какие-то секунды вспотел как ломовая лошадь в жаркий полдень), но и дезинфектом, примерно таким же, как в Архиве, только более едким и настолько тошнотворным, что от него возникала резь в глазах.
Это что же… Получается, здесь уже кто-то умирал?! А иначе зачем обрабатывать кабинку такой едкой дрянью? О, Боже…
Как только я об этом подумал, кабинка перестала быть тем, чем являлась на самом деле, и превратилась в аномально длинный гроб, поставленным почему-то на попа и не до конца зарытый в землю: мелкие отверстия под потолком были над уровнем грунта.
Кто-то оттуда, сверху, страшно мстил мне и словно бы наслаждался моей агонией, отказывая мне в быстрой и безболезненной смерти. Я буду умирать здесь долго и мучительно, на потеху моим врагам, наверняка разбившим где-то неподалеку, тремя метрами выше, палатку для пикников с удобными шезлонгами и подтянувшим к этим мелким вентиляционным отверстиям чувствительные микрофоны, которые будут передавать им каждую нотку моих предсмертных хрипов и воплей.
Я настолько живо и ярко представил себе все это, что со мной тотчас же случился истерический припадок. Страшно рванувшись, как загрызаемый крысами лев, застрявший в узком пещерном проходе, я стал дико выть и биться в своем «гробу», безысходно, бездумно, хаотично и яростно: я лупил в дверь и в стены кулаками и коленями, насколько это было возможно в этой жуткой тесноте, потом, отчаявшись, пробовал рвать обивку когтями и зубами, но она не поддавалась, здесь, кажется, все было продумано до мелочей, и не я первый сходил с ума в этом ужасном приспособлении, которое наверняка родило воображение какого-то больного психопата, — ни один нормальный человек в здравом уме не сумел бы додуматься до такого способа казни для другого человека…
Вступив в неравную борьбу с внезапно навалившимся на меня первобытным ужасом, преследующим едва ли не каждого из нас в перспективе быть когда-нибудь погребенным заживо, я быстро терял силы и вскоре стал задыхаться. Принудительная вентиляция в моем гробу отсутствовала, а долгое буйство плоти без постоянного притока свежего воздуха невозможно в принципе. В какой-то момент я почувствовал, что умираю от удушья и что мне срочно нужно наверх, дабы приникнуть раскаленными губами к отверстиям под потолком и вдохнуть полной грудью. Увы, к тому моменту я окончательно обессилел, да и вообще, не знаю, возможен ли был такой акробатический подвиг в создавшихся условиях, даже при наличии свежих сил и ясного мышления.
