Выходим наружу. Пули еще свистят. Улица, где мы находимся, безопасна, но дальше все простреливается.
* * *
Идем с Имадом в ту часть квартала, которая прилегает к железной дороге, — это за мечетью Хамзи. Множество разрушенных зданий. Вместе с жителями поднимаемся на четвертый этаж в квартиру, где все стены изглоданы пулями и снарядами БТР 14,5 мм. В кухне — дыры насквозь. Хозяин, Абу Абди, сложил еще одну стену, внутри, чтобы получилась комната, но ее тоже пробило насквозь. Некоторые снаряды сумели продырявить три стены и влететь в квартиру соседа. Абу Абди отвез жену с детьми к ее родственникам, но там уже и без того много женщин и детей, места нет, и ему пришлось вернуться. Он хочет возвести еще одну стену и выложить ее мешками с песком, чтобы можно было жить.
Через окно и дыры в стенах виден блокпост и обложенный синими мешками с песком, перекинутый через пути железнодорожный переезд. Это — шлагбаум на перекрестке Кфар-Айя. От него отъезжает пикап и удаляется в противоположную от нас сторону. С помощью зум-объектива я незаметно фотографирую его через дыру в стене. На фото, кроме грузовика, видна башня танка, прикрытая голубым пластиком: дуло ее ствола смотрит прямо на нас.
Выходим на жилую улицу. Квартал опустошен, все дома напротив блокпоста изуродованы снарядами большого калибра и бомбами. Мне показывают кусок снаряда, нечто вроде кассетной бомбы (cluster bomb).
В квартале — семеро убитых и шестнадцать арестованных. Солдаты выходят из блокпоста, высаживают двери, хватают людей. Бойцов САС здесь немного, они не могут помешать происходящему.
В этом углу спокойно уже недели две, приблизительно с 6 января, когда в Хомс приезжали наблюдатели ЛАГ. Но за неделю до того выдались три дня по-настоящему смертоносных: в первый день — восемнадцать трупов, во второй — девять, в третий — семь. Вдобавок, когда их хоронили, армия обстреливала траурные процессии, и были еще жертвы. Кто-то из мужчин показывает мне шрам от пули, попавшей ему в ногу.
Подъезжают двое бойцов САС на мотоциклах. Тоже недавние перебежчики. Показывают свои военные билеты и горделиво, не закрывая лиц, позируют перед фотоаппаратом.
Свободная армия не может укрепиться в этом районе из-за возвышающихся над ним зданий[51], где оборудованы гнезда снайперов. Повстанцы присылают сюда своих людей, только если завязывается бой. Университетские высотки неприступны, их охраняют БРДМ[52] и две сотни солдат, прикрывающих снайперов на этажах.
Мечеть Хамзи. Совсем новая, даже еще не достроенная и пока не освященная. Но стены уже испещрены снарядами, пулями, в окнах — ни одного целого стекла. Сквозь них высотки видны хорошо. Заходим внутрь, стараясь держаться поближе в стенам: не исключено, что снайперы за нами наблюдают. Ситуация не из приятных. Однако все обходится. Внутри просторно и голо, строительные работы в основном закончены. Ходим по битому стеклу. Поднимаемся на крышу, рядом с куполом: на ту сторону, где высотки, не высовываемся. Не стоит искушать судьбу.
В машине снова заводим с Имадом разговор о посещении клиники[53]. Но Имаду не хочется лишних проблем. Чтобы туда попасть, нужно разрешение от Абу Хаттаба.
* * *
Возвращаемся в Военный совет. Какой-то мужчина рассказывает: его двадцатидвухлетняя племянница С. Ш., студентка факультета арабской литературы, была похищена агентами госбезопасности. Это случилось четыре с половиной месяца назад — еще в августе. Девушка не сделала ничего такого: когда ее схватили, она направлялась на работу в парикмахерскую в Инша'ат, где подрабатывала. Похитили ее в восемь утра, задолго до начала митинга. Люди, которых выпустили из тюрьмы, ее видели и утверждают, что она попала в застенки службы авиационной безопасности. Эту информацию подтвердил и amid[54], когда к нему пришли шейхи, как это делается обычно, если похищают женщин. Генерала из службы авиационной безопасности зовут Джавдад, он — друз. Что же до генерала, который командует войсками в Хомсе, то он — алавит, его имя — Юсеф Ваннус.
Пока мы разговариваем, начинается перестрелка. Огонь открыли с блокпоста Кфар-Айя.
Разгорается общий спор: офицеры знают девушек, с которыми обращались плохо, насиловали, но традиции здесь таковы, что их семьи не позволяют пострадавшим рассказывать о случившемся. Это означает покрыть себя позором. Райед в который раз пытается их разубедить.
Нас приглашают принять участие в похоронах shahid. Однако, когда мы приходим в мечеть, выясняется, что церемония уже закончена. Нам рассказывают, что он погиб во время перестрелки, которую мы только что слышали, но в это трудно поверить.
* * *
Имад приводит нас в свой медпункт. Двое пленников, о которых шла речь, находятся там — лежат, накрывшись одеялами. Доктор рассматривает щиколотку одного из них: пуля прошла навылет. Другой ранен в руку. Оба молодые, небритые, оба — сунниты из Идиба. Того, который ранен в руку, зовут Ахмад X., ему двадцать лет. Он рассказывает: они приехали в Баба-Амр на санитарной машине, чтобы забрать раненого солдата, это было в пятницу 13-го. Прежде чем они успели его найти, их обстреляли свои же товарищи — из высоток на улице Бразиль. Тогда они развернулись и поехали в Баба-Амр. Когда вылечатся, вступят в САС.
Врач меняет им бинты. Ахмаду отстрелили мизинец на правой руке. Процедуру перевязки переносит стоически, только легкая гримаса на лице.
Фотографировать так, чтобы в кадр не попали лица, — настоящее искусство.
После перевязочной заходим в кабинет вместе с Имад ом и доктором. Доктор объясняет, почему он не хочет работать в другом медпункте: находиться там невозможно, Абу Бари вмешивается буквально во все. Врачи, включая Абу Хаттаба, и рта не могут раскрыть. Но мы твердо намереваемся туда вернуться, когда у нас будет разрешение[55].
Маленькая прогулка от клиники Имада до клиники Абу Бари. Адам по-прежнему с нами. На углу, стоя перед бродячим торговцем, едим foul — руками из маленького горшочка. Райед покупает sfi has с мясом и сыром. Вместо супа выпиваем из горшочка оставшуюся на дне жидкость. В конце улицы заходит солнце, окрашивая серый день в оранжевые тона. Кое-где слышны одиночные выстрелы.
17.30. Приходим в клинику. Райед опять ожесточенно переругивается с Абу Бари, который по-прежнему наотрез отказывается нас впустить. Своим людям он рассказывает, что это Военный совет не дает разрешения. Райед набирает номер Муханнада и передает трубку Абу Бари; тот отключает телефон и, не возвращая трубку, говорит, что Муханнад подтверждает запрет. «Majlis al-askari и Муханнад не дают вам разрешения». Разговор переходит на повышенные тона. Райед: «Вы боретесь с Башаром, но вы ничуть не лучше: ты такой же диктатор. Контролируешь здесь все, все за всех решаешь, не даешь врачам слова сказать. На мнение Военного совета и твоих врачей тебе плевать». — «Раз ты считаешь, что мы хуже, чем нынешний правитель, то я тебя больше и на порог не пушу». Спорящие переходят на угрозы. «Если ты не уберешься отсюда сейчас же, то пожалеешь: я тебе покажу, что почем». — «Ты мне угрожаешь?» — «Да, я тебе угрожаю». Нам не остается ничего, кроме как уйти. Отойдя от госпиталя, мы останавливаемся, чтобы подождать Имада, который должен забрать нас на машине.
18 часов. Имад везет нас в третью клинику, настоящую. Там устанавливают операционный блок — на случай если правительственные войска возьмут Баба-Амр в блокаду.
С аптекарем Аль-Мутханной Райед познакомился во время своего последнего приезда сюда[56]. «В Баба-Амре очень опасно быть врачом или фармацевтом. Если выйдешь за пределы квартала, то тебя могут арестовать и продержать в кутузке от трех до шести месяцев, чтобы помешать тебе работать». Схвачены уже трое врачей, два аптекаря и несколько санитаров. Некоторых из них освободили лишь недавно. А четыре месяца назад фармацевт Джамаль Ф., попавший за тюремную решетку, был убит.
Гестюэль: «Они смотрят твои документы и видят: Баба-Амр. И хватают». Аль-Мутханна не выходит за пределы квартала уже полгода.
Входит Абу Ибрахим — санитар, который угодил за решетку в сентябре. Он работал в государственной больнице. На него донесли, что он лечит повстанцев, и его арестовали. Рассказывая это, он изображает происходившее в лицах: как его били палкой, как завязывали глаза: «Ну-ка, ты, иди сюда!», имитирует звуки ударов. Его стегали толстым резиновым кабелем и пытали электрическим током. Он показывает нам следы от побоев на ногах. Полученные раны нарывали, потому что в тюрьме грязь, заключенных не моют.
Его задержали военные и куда-то вывезли, но он не знает, куда именно, потому что ему завязали глаза. (Из страха перед властями никаких особых подробностей не приводит).
