Нельзя подпускать их к себе! Борн отступил назад, он был вне себя от ярости. Как они посмели? Почему так уверены, что он не кинется за помощью и защитой в полицию? Ответ напрашивался сам собой. Его враги точно знали то, о чем он только догадывался: Джейсон Ч. Борн никогда не прибегнет к помощи официальных государственных служб. Почему? Они его разыскивали?
Господи Иисусе, почему?
Пара рук распахнула двери, другая пара рук пряталась, сжимая сталь. Борн обернулся: за ними лифты, коридоры, подвалы и люки, ведущие на крышу. Должен быть десяток способов выбраться из отеля. Или нет? Или убийцы, прокладывавшие себе путь сквозь толпу, знали еще что-то, о чем он мог только догадываться? Что, если у отеля «Карийон дю Лак» только два или три выхода? Которые легко обложить, легко устроить засаду и подстрелить одиноко бегущего человека.
Одиноко бегущий человек — это всегда отличная мишень. А если он будет не один? Если прихватит с собой кого-нибудь? Второй человек может послужить хорошим прикрытием, особенно в толпе ночью. А сейчас как раз ночь. Профессионалы не любят случайных убийств, и не из жалости, а из практических соображений: воспользовавшись возникшей паникой, основная жертва может ускользнуть.
Джейсон ощущал тяжесть пистолета в кармане, но это не придавало ему уверенности. Как и в банке, он не мог позволить себе даже вынуть оружие из кармана, чтобы не привлекать внимания. Он направился в центр холла, затем свернул направо, стараясь затеряться среди людей. На международной конференции был перерыв, строились планы на вечер, гости и куртизанки обменивались одобрительными и укоряющими взглядами, повсюду собирались группы.
У стены была мраморная стойка, дежурный просматривал желтые листки, телеграммы. Двое ждали. Тучный пожилой мужчина и женщина в темно-красном шелковом платье, на его фоне еще красивее выглядели длинные, тициановского оттенка волосы. Это была та самая женщина, что шутила в лифте о Цезаре и пунических войнах, та, что спрашивала у стойки телеграмму, которая, она знала, ее ждала.
Борн оглянулся. Убийцы чувствовали себя в толпе как рыба в воде, прокладывая себе путь вежливо, но твердо, один справа, другой слева, сходясь, как при захвате в клещи. Пока они держат его в поле зрения, они могут вынудить его бежать, слепо и безрассудно, не разбирая дороги, не думая, какой из поворотов окажется последним. А потом несколько приглушенных выстрелов, рваные карманы пальто и запах пороха…
В поле зрения?
Стало быть, в заднем ряду… Можно вздремнуть. Он показывает слайды, будет темно.
Джейсон снова взглянул на рыжеволосую женщину. Она благодарила дежурного. Она была совсем рядом.
Бертинелли выступает — без особого толка, полагаю.
Времени осталось лишь на то, чтобы действовать. Он перекинул чемодан в левую руку, стремительно подошел к женщине и коснулся ее локтя, мягко и осторожно, стараясь не напугать.
— Доктор?
— Простите?
— Вы доктор?..
— Сен-Жак. — Она произнесла фамилию по-французски. — А вы человек из лифта.
— Простите, я не узнал вас, — ответил Борн. — Мне сказали, вы знаете, где выступает Бертинелли.
— Это написано в объявлении. Комната номер семь.
— Боюсь, я не знаю, где это. Не могли бы вы мне показать? Я опоздал, а мне надо записать его выступление.
— Бертинелли? Зачем? Вы что, из марксистской газеты? — изумилась она.
— Нет, из нейтрального фонда, — сказал Борн, удивляясь, откуда он это берет. — Я выполняю заказ нескольких человек, которые, правда, не считают, что Бертинелли стоит того.
— Может и нет, но послушать следует. В том, что он говорит, есть несколько жестоких истин.
— Может, составите мне компанию?
— Вряд ли. Я покажу вам комнату, но мне нужно позвонить. — Она захлопнула сумочку.
— Пожалуйста. Скорее!
— Что? — Она взглянула на него отнюдь не приветливо.
— Простите, но я очень тороплюсь. — Он взглянул вправо: двое убийц были не дальше чем в двадцати шагах.
— Вы к тому же грубы, — холодно заметила женщина.
— Пожалуйста! — Он едва удержался, чтобы не подтолкнуть ее вперед, прочь от движущейся ловушки, которая вот-вот захлопнется.
— Сюда. — Она направилась к широкому коридору из холла в глубь здания. Людей здесь было меньше. Они вошли в некий обитый темно-красным бархатом туннель. По обе стороны двери и светящиеся таблички над ними: «Конференц-зал № 1», «Конференц-зал № 2». В конце коридора Борн увидел двустворчатые двери, золотые буквы справа уведомляли, что это «Аудитория № 7».
— Пришли, — сказала Мари Сен-Жак. — Будьте осторожны: Бертинелли читает в темноте, демонстрируя слайды.
— Как в кино, — сострил Борн, оглядываясь на конец коридора. Конечно, он был там. Человек в черном плаще и очках в золотой оправе, извинившись, протискивался мимо оживленной троицы в холле. Он уже входил в коридор, его напарник не отставал.
— …огромная разница. Он сидит у подиума и вещает. — Она договорила и собиралась отойти.
— Что вы сказали? Подиум?
— Ну, возвышение. Обычно для экспонатов.
— Их нужно внести, — сказал он.
— Что?
— Экспонаты. Там есть выход? Другая дверь?
— Понятия не имею, и мне в самом деле нужно позвонить. Желаю вам насладиться лекцией professore. — Она повернулась.
Он бросил чемодан и схватил ее за руку. Она сверкнула на него глазами:
— Отпустите меня сейчас же.
— Я не хочу пугать вас, но, поверьте, у меня нет другого выхода, — прошептал Борн. Глаза его следили поверх ее головы за коридором. Убийцы замедлили шаг, уверенные, что ловушка вот-вот захлопнется. — Вам придется пойти со мной!
— Это смешно!
Борн стиснул ее руку, толкая перед собой. Затем вытащил пистолет, стараясь, чтобы убийцы его не увидели.
— Я не хочу стрелять. Не хочу причинять вам вред, но сделаю и то и другое, если меня вынудят.
— Господи…
— Тихо. Слушайтесь меня, и все обойдется. Мне нужно выбраться из этого чертова отеля, и вы мне поможете. Как только буду в безопасности, сразу же вас отпущу. Но не раньше. И без глупостей! Вперед.
— Вы не смеете…
— Смею! — Дуло пистолета уперлось ей в бок. Ужас заставил ее замолчать, подчиниться.
Борн встал слева, его пальцы все еще стискивали ее руку, пистолет, прижатый к груди, был нацелен на нее. Она не сводила глаз с оружия, дыхание у нее сбилось, рот приоткрылся. Борн отворил дверь и подтолкнул заложницу вперед.
— Schnell![13] — услышал он из коридора.
Они оказались в темноте, но ненадолго. Луч яркого света из проектора прорезал темноту аудитории, осветив головы слушателей. В противоположном конце зала на экране высветился график: координатная сетка размечена цифрами, жирная черная линия, начинаясь у левого края, изломами тянулась к правой границе сетки. Комментировал голос с сильным акцентом, усугубленным громкоговорителем:
— Таким образом, когда в 1970–71 годах данные промышленные лидеры ввели определенные самоограничения — повторяю, самоограничения — в области производства, экономический спад был куда менее резким, чем — двенадцатый слайд, пожалуйста, — при так называемом патерналистском регулировании рынка правительственными интервенционистами. Следующий слайд, пожалуйста.
Аудитория погрузилась во мрак. В проекторе что-то заело, новая вспышка света никак не желала сменить предыдущую.
— Двенадцатый слайд, пожалуйста!
Джейсон подтолкнул женщину вперед, мимо фигур, стоящих у задней стены, за последним рядом стульев. Окинул взглядом лекционный зал, стараясь определить его размеры и отыскать спасительную надпись над выходом. Вот она! Тусклое красноватое свечение над кафедрой, позади экрана. Других выходов из зала нет. Остается пробираться туда. За подиум, за экран.
— Marie, par ici![14] — послышался шепот из последнего ряда.
— Non, chérie. Reste avec moi, — это предложение исходило от темной фигуры человека, стоявшего прямо перед Мари Сен-Жак. Разглядев ее, он шагнул от стены. — On nous a séparé. Il n’y a plus de chaises.[15]
Джейсон вжал дуло пистолета ей под ребра, намерения его не оставляли сомнений.
— Пожалуйста, позвольте нам пройти, — не дыша прошептала она, и Джейсон поблагодарил Бога, что в темноте молодые люди не могли разглядеть ее лица. — Пожалуйста, пропустите!
— Это что, и есть твоя телеграмма, Мари?
— Старый друг, — прошептал Борн.
Перекрывая нарастающий гул в аудитории, оратор крикнул:
— Я прошу поставить двенадцатый слайд! Per favore![16]
Джейсон оглянулся на дверь. Правая створка отворилась, очки в золотой оправе блеснули в тусклом свете коридора. Подтолкнул Мари вперед, оттесняя к стене ее изумленного знакомого, шепча извинения:
— Простите, но мы очень спешим!
— Да вы грубиян!
— Знаю.
