За месяцы, проведённые на медеплавильном заводике, Андрей приметил одного из мастеров. Молодой, лет двадцати пяти, но очень толковый: все пояснения на лету хватал и поручения его выполнял со всем тщанием. Он вызвал его для беседы.
Мастер, как и все на «литейке», был в кожаном фартуке и войлочной шапке – они предохраняли от раскалённых брызг.
– Как работается, Никифор?
– Да как и всем, тяжело и жарко.
– Может, мысли какие-то есть, как производство сделать лучше?
– Есть, только кто меня слушать будет?
– Я буду. Говори.
– Надо сразу три формы у печи готовить. И медь разливать не котелками – она остывать успевает, а от печи жёлоб сделать. Тогда с одного залива три ствола готовы будут.
– Хм, разумная мысль! Делай!
– Как? Надо мной старший мастер есть.
– С этого дня ты старшим будешь. Ты предложил – ты и делай. Получится – останешься старшим и жалованье вдвое против прежнего получать будешь. А не выйдет – назад в простые литейщики вернёшься.
– Стараться буду, лишняя копейка в семью нужна. У меня детей двое, и супружница опять тяжёлая.
– Ну а новую пушку, большего калибра, осилишь?
– А чего не осилить? Форма новая нужна, а лить всё равно что.
– До сих пор мы делали пушки малые, в два фунта. А надо четыре, пять, семь…
– Эка ты, барин, размахнулся! Сначала четырёхфунтовые попробуем. Ядра новые потребны.
– Будут. И ещё: колёса к станку большие лить надобно, в половину человеческого роста, чтобы в бою пушку с места на место перекатывать можно было.
– Это дело, сам такожды думал.
– А чего не сказал?
– А кто бы меня слушал?
Со следующего дня литьё малых пушек прекратили. Неделю они доделывали уже отлитые стволы – сверлили, мастерили станины, потом испытывали стрельбой. В амбаре, использовавшемся под склад, скопилось уже тридцать готовых пушек, и надо было заняться их поставкой в армию или на флот – для галер малый калибр в самый раз.
Но для перевозки пушек большой обоз нужен или несколько ушкуев. Большое судно по их реке не пройдёт, придётся использовать несколько малых, и Андрей ждал одного – когда очистятся реки и высохнет земля. Везти надо в Москву, в Пушечный приказ. Там принимают, испытывают стрельбой с усиленным зарядом, ставят государственные клейма. Только тогда пушка принимается в цейхгауз и за неё выплачивают из казны деньги. Учитывая неспешность чиновников – дело долгое.
А Никифор, получив полномочия, взялся за переделку цеха. Из огнеупорных кирпичей выложили желоба, увеличили мощность горнов – два прежних едва справлялись с нагрузкой.
И вот после недельного разогрева печи начали первую плавку. Формовщики волновались: ведь формы для стволов новые, таких больших раньше не делали. Сделал неправильно воздухоотводные каналы – весь ствол в брак пойдёт, поскольку в нём раковины будут, пушку разорвёт.
Но первый блин не вышел комом. Когда медь остыла, формы разбили – и вот они, блестящие стволы.
Андрей не занимался украшательством, как на иных заводах: то изображения лилий, то неведомых зверей наносили на пушку. Украшательства добавляют веса, приводят к дополнительному расходу меди, а на точность боя и дальность полёта ядра не влияют. Он исходил из постулата: оружие должно быть простым, надёжным и удобным в обращении.
Пушки большего калибра освоили быстрее – сказывался опыт. Испытали стрельбой. На обычном заряде ядро летело на пятьсот шагов, на усиленном – семьсот. Сделали даже мишень – бревенчатый щит, который с успехом был разбит прямым попаданием.
Андрей был доволен: такие пушки не стыдно предъявить в Пушечный приказ.
Чтобы не рисковать, испытали новый станок на больших колёсах. Станок прицепили к лошадям, только вместо ствола положили на лафет мешки с землёй. Нагрузка на станок есть, а если произойдёт неприятность и он перевернётся, ствол пушечный не повредится. Возили станок по пересечённой местности часа два.
– Ты ямы да ухабы не объезжай, гони не жалея, – напутствовал возничего Андрей.
К чести мастеров, следивших за ездой, станок испытания выдержал. Когда ездовой подъехал на взмыленных лошадях, мастеровые тщательно осмотрели колёса, особенно спицы, и удовлетворённо кивнули. У Андрея отлегло от сердца.
После некоторых размышлений он решил ехать в Москву с малым обозом. Взять для пробы пару малых пушек и одну большую – вдруг какая-то загвоздка? Не возвращать же весь обоз, если он велик! Поджимало время, да и деньги подходили к концу. Много ушло на покупку рудника и завода, оснастку, пороха, ядер, жалованье рабочим. А доходов пока никаких. И если казна пушки не купит, он разорится. Производство придётся останавливать, а завод и рудники продавать. Было бы обидно.
Андрей стал вызнавать через купцов, где сейчас находится Пётр. Слухи доходили разные, один другого страшнее. После бунта стрельцов царь самолично рубил головы на Болотной площади, многие бояре были сосланы из столицы. Сам же царь после «Великого посольства» задумал реформы в армии, решил открыть Навигацкую школу.
До Москвы добирались три недели. Дороги грунтовые, тряские. Пушки с лафетов сняли и уложили на телеги. Получился целый обоз из пяти подвод. Скорость передвижения невелика: двадцать – двадцать пять километров в день. К вечеру искали постоялый двор, ели и ночевали там. Одного из ездовых Андрей оставлял на ночь у подвод – стволы вполне могли своровать, медь имела хорошую цену.
В Первопрестольную прибыли в конце июня. Народу на улицах было много, но стрельцов в их заметных кафтанах не было видно вовсе, чему Андрей был очень рад – он испытывал к ним неприязнь. Молодец молодой царь, дал укорот стрелецкому племени!
Постоялый двор нашли на окраине. Так и дешевле, и с пушками как-то неуместно в центр города ехать – не война. А на следующий день Андрей один отправился в Пушечный приказ.
Располагался он на углу от Кремля, рядом с Кузнецким мостом. Тут же было литейное производство пушек. Странно: производство жаркое, дымное, шумное – и рядом с резиденцией царя. И воздух он него не очень чистый, и пожары могут быть – ведь плавильные печи работают непрерывно, на ночь их не погасишь, температура должна поддерживаться постоянно высокая, иначе плавка получится плохая.
Разумеется, что в Пушечном приказе Андрея никто не ждал. Пока он пробился к дьяку, не одному чиновнику денежку дал.
Дьячков в приказе было два – вроде министров оборонной промышленности.
Андрей отвесил лёгкий поклон, шапку снял. Что делать? Не Европа, любят в России чинопочитание.
– Заводчик из вятских краёв, Андрей. Литейной мануфактурой владею, пушки лью. Вот привёз три штуки: две малые, двухфунтовые, и одну большую, четырёхфунтовую.
Дьяк неторопливо поднял голову и лениво осмотрел Андрея:
– Мои люди пушки смотрели, стрельбой испытывали?
– Нет покамест.
– Иди к подьячему Волобуеву, передай ему – я велел испытать.
– Я пушки с обозом доставил, – уточнил Андрей.
– Экий ты прыткий! Через месяц приезжай, а то и через два.
Андрей ничего не успел вымолвить в ответ: дверь резко отворилась и, пригнувшись под притолокой, вошёл сам Пётр. За ним последовала многочисленная свита, но какая! Граф Апраксин, граф Головин, граф Толстой… В немаленькой комнате дьяка сразу стало тесно от людей.
– Ты почто пушек новых в войско мало даёшь? – Было видно, что Пётр сердит – он грозно топорщил усы.
Дьяк тут же вспотел, лицо его покраснело. Он стащил с головы шапку и отвесил царю поклон:
– Дык, ваше величество, меди да бронзы не хватает.
Свита оттеснила Андрея в сторону.
Щека у Петра задёргалась в нервном тике – неисполнительности он не терпел. Но вроде и вины дьяка не усматривалось. Ежели сырья нет, из чего пушки лить?
– Скажу, чтобы колокола с церквей снимали! – в сердцах бросил государь.
По комнате пронёсся вздох свиты. Нехорошо колокола снимать – для церкви поруха.
Пётр резко повернулся, и взгляд его упал на Андрея, скользнул в сторону. Царь сделал шаг, другой, потом резко остановился и обернулся:
– Андрэ?
– Он самый.
– А почему не в офицерском платье?
– Не взыщи, государь. Тифом заболел, еле выкарабкался. В отставку ушёл.
– Прискорбно. А тут-то, в приказе, что делаешь? Насколько я помню, ты инженер.
– Так и есть. Уйдя в отставку, рудник медный купил и мануфактуру. Пушки лью.
У царя брови поднялись в удивлении.
– Полезное дело делаешь! Посмотреть хочу, сам. Если дрянь – не обижайся, велю батогами бить.
– Так на постоялом дворе пушки…
– Почему сразу не привёз?
– И без пушек к дьяку едва пробился. Говорит – месяц или два жди.
Пётр повернулся к дьяку. Тот сделался пунцовым, глаза округлились – на расправу Пётр был скор и крут.
– Ах ты, собака! Не посмотрю, что боярин! Так-то ты волю государя исполняешь? Так за дело радеешь? К тебе человек сам пришёл, а ты?!
Пётр выхватил трость из руки одного из графов и стал ею бить дьяка. Тот молчал, только руками прикрывался.
