Мы смотрим друг на друга, наши глаза впиваются друг в друга, и я чувствую себя теплее. Несмотря на то, что я могу видеть лишь небольшую часть его лица, я могу заметить, что я ему симпатична.
— Гретель, — его голос звучит мягко. — Так она называет тебя?
Я слабо киваю. Слезы начинают литься из глаз; горячие слезинки скатываются по моему носу и беззвучно падают на ковер.
— Ты плачешь, — говорит он, больше утверждая, чем спрашивая. — Что произошло?
Я громко всхлипываю:
— Ты Гензель?
— Да.
Я растерянно киваю и начинаю плакать с новой силой от разочарования. Я надеялась, он здесь, чтобы спасти меня.
— Что не так, ответь? — продолжать он настаивать на своем вопросе. Его голос полон нежности, его звук подталкивает меня к тому, чтобы я закрыла лицо руками и начала рыдать.
— Я скучаю по своим сестрам… и моим маме и папе!
Он слабо кивает, я смотрю на его лицо немного со стороны, он, как будто полулежит на полу, так же, как и я.
— Мне очень жаль.
Я замолкаю на мгновение и пытаюсь понять, насколько искренне звучит его голос.
— Гензель и Гретель, — бормочу я себе под нос, какая ирония. Я вытираю заплаканные глаза. — Как давно ты тут находишься?
Я смотрю пристально в его карие глаза, замечая в них крапинки песочного цвета, он медленно отодвигается от стены, поэтому я могу лучше разглядеть его лицо. Он привлекательный, и его волосы цвета темной ночи обрамляют лицо. Симпатичнее, чем любой парень в моей школе. Я вижу, как его пухлые губы вытягиваются в прямую линию, он становится серьезен.
— Давно, — говорит он, отводя свои глаза на мгновение в сторону.
— Давно — годы, или ты имеешь в виду давно — месяцы? — я еле слышно проговариваю слова.
— Годы. Похоже на то.
Мое сердце глухо пропускает несколько ударов, и я смотрю в его лицо в попытке понять, говорит ли он это серьезно.
— Ты серьезно?
Он крепко сжимает губы, и на левой щеке около его красивых губ проступает ямочка.
— К сожалению, да.
Я начинаю опять плакать, уронив голову в отчаянии к себе на руки. Минутой позже, я почти отпрыгиваю, когда чувствую что-то теплое на моем плече.
Это его рука.
Просунув свою руку сквозь отверстие в стене, он легонько поглаживает мою руку. Я смотрю на его пальцы, когда он произносит успокаивающим голосом.
— Прости. Я не хотел тебя расстраивать. Тишина окружает нас, пока я рассматриваю его мускулистую сильную руку; его большую, нежную руку.
— Я могу слышать тебя, — говорит он мягко, — через стены. Я продалбливал в стене это отверстие с того момента, как ты оказалась здесь.
— Уже тринадцать дней, — отвечаю я.
— Правда?
Я шумно вздыхаю и киваю, затем вспоминаю, что он меня не может видеть.
— Да.
Он частично сжимает свою руку в кулак, костяшками пальцев упираясь мне в руку.
— Как ты тут держишься? Ты напугана? Чувствуешь себя хорошо?
— Я скучаю по своим сестренкам, — говорю я, задыхаясь на каждом слове. — Мы тройняшки.
Его пальцы опять начинают поглаживать ласково мою руку, и я забываю, как дышать, настолько это прекрасно.
— Это должно быть потрясающе!
— Было, — мой голос срывается, — но сейчас их больше нет со мной! Я пропала! Они, скорее всего, думают, что я мертва.
На какое-то мгновение он прекращает свои ласковые поглаживания, затем продолжает, но более нежно, чем до этого.
— Мне действительно жаль. Это звучит… ужасно.
— Что насчет твоей семьи? — бормочу я.
— У меня нет семьи.
— О! Прости.
— Не извиняйся, в этом нет твоей вины, — отрывисто произносит он.
Его пальцы все еще поглаживают мою руку, поэтому я понимаю, что наш диалог на этом неловком моменте не заканчивается. Мое горло жжет от боли, и из-за тех разговоров, что я веду, меня это раздражает. Я расстроена тем, насколько я была одинока, поэтому я продолжаю разговор. Я решаю попытаться задать ему вопрос, хотя я немного нервничаю: если я спрошу что-то не то, то он может прекратить прикасаться ко мне.
— Как ты сюда попал? — наконец мне удается выдавить из себя вопрос.
На короткий момент он прекращает свои поглаживания; затем продолжает снова неторопливо касаться моей руки, говоря своим глубоким голосом:
— Мать забрала меня из семьи, которой я стал больше не нужен.
Я задумываюсь, почему он стал им больше не нужен. Это печально.
— Сколько тебе лет? — интересуюсь я.
— Мне сейчас шестнадцать или семнадцать, я так полагаю, — говорит он с грустью в голосе.
Он даже не знает, сколько ему лет? Я глубоко вдыхаю и пытаюсь представить, какой сценарий был разработан для похищения этого парня. Я опускаю глаза, посмотреть на его нежные пальцы. Может, я смогу спросить это.
— Как она это сделала? Как мать... похитила тебя?
Он проводит легко большим пальцем по внутренней стороне руки, его движения нежные, неспешные, осторожные. Я понимаю, что он размышляет. Наконец, он отвечает:
— Помогла другая семья.
— Что они сделали?! — я убираю руку из-под его ласкающих мою кожу пальцев, пытаюсь обхватить его пальцы и прижать к себе, сдержать рыдания, рвущиеся из моего горла. — Это просто... так трудно поверить, что такие вещи происходят, понимаешь, что я хочу сказать? Как они… как они помогли ей? — осмеливаюсь я спросить.
Он поворачивает свою руку вверх запястьем, и я могу видеть толстый шрам, который проходит по всей длине его запястья. О, нет! Мой живот скручивает от резкой боли, и я не могу произнести ни слова.
— Когда это произошло? — тишина возводит стены вокруг нас, и я спешу разрушить их. — Мне очень жаль. Это должно быть… ужасно.
— Это не твоя вина, — говорит он спустя некоторое время. Его рука опять сжимается в кулак, опираясь на ковер, чуть поодаль от моих рук. Он начинает поднимать ее и пытается вытащить, но я пальцами касаюсь костяшек на его руке. Я не хочу, чтобы он уходил. Это впервые за все время, что я нахожусь тут, когда я чувствую себя... лучше.
— Что произошло? — шепчу я. — С… твоей рукой? — я обычно не задаю такого рода вопросы, но при этих обстоятельствах этот вопрос просто срывается с моего языка.
Его ответ прост, и он добавляет тихим голосом:
— Я устал.
Мои пальцы держат его руку открытой. Они дрожат, пока я удерживаю его руку.
— Это выглядит болезненно, — шепчу на выдохе я.
— Я не чувствую этого.
— Как ты проделал это отверстие в стене? — спрашиваю я. Я продолжаю держать его руку в своей руке, так что он не может двигать ею. Я так хочу нежно погладить подушечками пальцев его шрам, показать ему, что он не одинок, но, думаю, он точно отдернет свою руку, если я так сделаю, поэтому мне приходится сдерживать себя.
