Вот только, кто же были те смельчаки, эти мои похитители, которые осмелились поднять на меня руку, напасть из темного парижского угла?!
Сейчас мне было несколько стыдно перед самим собой, что такое со мной, магом, могло такое случиться?! Чтобы сейчас стоять в этой паршивой комнатенке, разглядывая себя, разодетого во рванье, как последнего парижского клошара? На всякий случай прикосновениями пальцев, свою грязную власяницу я превратил в черную хлопковую батистовую рубаху со шнуровкой на груди. Льняные дырявые порты очистил от грязи и паразитов, заштопал, но их фасона пошива не изменил, они мне очень понравились. Что же касается босых ног, то земляной пол их прекрасно охлаждал, поэтому я решил с новой обувью пока не спешить!
Но прежде чем, покинуть эту комнатушку, нужно было выполнить христианский обычай и тело этого несчастного парижанина предать земле. Но, разумеется, сам ему копать могилу я не собирался, взглядом разомкнул внутренние запоры двери и ее открыл. Шагнул через порог, чтобы оказаться на странной улице, по которой был народ. По ней время от времени проходили разные люди, которые куда-то спешили или же прогуливались парами, беседуя друг с другом. Улица же была заставлена фонарными столбами, стоящими через определенные промежутки. На столбах горели толстые свечи, которые слабо, но все же в какой-то мере освещали эту улицу.
Я постоял в проеме двери и, когда увидел парочку приближающихся парижских клошаров, то, ни слова не говоря, пальцем поманил их к себе. Бродяги остановились, они с явным удивлением смотрели на меня. Я, молча, развернулся, одним щелчком пальцев ярко осветил свое бывшее узилище, пальцем показал на свернутый рулон с трупом невинной жертвы. Затем вежливо объяснить этим бродягам их задачу, они должные были захоронить эту жертву со всеми полагающимся гражданскими почестями, по христианскому обычаю.
— Мосье, — нагло ответил мне один из бродяг, — каждую ночь в парижских катакомбах набирается так много бесхозных парижских жмуриков, что никто заботится о том, чтобы их еще и закапывать, они и так сгниют. Отправляйтесь по своим делам, мы же с другом за маленькую плату этот труп заберем из вашего помещения, чтобы выбросить его на общую свалку, где-нибудь подальше от этого места.
Я едва сдержался, чтобы не впасть в ярость от такого наглого по сути ответа. Тут, понимаешь, вежливо просишь людей об одолжении, а они ломаются, словно красны девицы первый раз встретившиеся с настоящим мужчиной. Я уже совсем собрался щелкнуть пальцами, чтобы этих прощелыг достойно наказать, но бедолаги это мое движение пальцами восприняли, как согласие с моей стороны оплатить их услугу.
— А сколько этот щелчок будет стоить в денежном выражении? — Поинтересовался второй бродяга
— Одного ливра будете достаточно для того, чтобы вы, канальи, похоронили бы несчастного? — Спросил я, делая вид, что достаю монету из кармана своих холщовых портов.
— Да, монсеньор! — Едва ли не хором ответствовала или эта парижская голытьба!
Через некоторое время я с лицом человека, которое выражало полную занятость каким-то важным делом, шагал по проклятым парижским катакомбам. В этот момент чуть ли не вслух я ругал себя за то, что у попрошаек, которые сейчас рыли могилу моему несчастному соседу, умершему от ран в неволе, не поинтересовался в отношении того, как мне самому выбраться из этого парижского подземелья. А катакомбы все продолжались и продолжались, конца и края им не было видно. Так же, как не было видно какого-либо выхода, ведущего на поверхность.
Я решил остановить любого первого встречного человека, чтобы у него выяснить то, как можно было бы мне выбраться из этого подземелья?!
Впереди мелькнул еще один несчастный парижский клошар. В тот момент я всматривался в его лицо, собираясь его остановить и задать свой вопрос, но опустив глаза к полу тоннеля, вдруг увидел на его ногах свои собственные сапоги с голенищами чуть ли не до бедер. Заметив, каким злым вдруг стало мое лицо, почувствовав, как изменяются мои намерения, клошар замер на месте. Он начал было разворачиваться, чтобы бежать от меня, куда подальше и сломя голову. Но не тут-то было, протянув руку, я схватил его за шею, зло швырнул перед собой на земляной пол катакомб. Мужик аж завыл от бессилия и унижения, он обеими руками схватился за мою руку, пытаясь ее разжать и освободить свою шею. Но тут послышался резкий треск шейных позвонков, руки клошара внезапно обмякли, а его тело забилось в агонии.
— Ну, ты паря, даешь! Я еще не видал такого, чтобы одной только рукой убивали бы человека! Правда, Жирард, давно уже этого заслужил. Скольких людей он отправил на тот свет своей дубинкой, которой владел мастерски, не сосчитать!
Я глянул через плечо, рядом с собой увидел какого-то человечка, который своим телосложением почему-то не походил на гуманоида. Но я бы также сказал, что оно особенно и не впечатляло! Этот человечек был не маленького и не особо высокого роста, туловище его мало чем отличалось от человеческого тела, но зато его голова своими размерами превосходила даже среднего размера арбуз. Этот плюгавый человечек стоял рядом со мной и, потирая, щетинистый подбородок, сейчас о чем-то сейчас размышлял.
— Благодарю вас за комплимент, но этот Жирард без моего разрешения надел мои сапоги, вот мне и пришлось его за это наказать! Позвольте вам представиться, граф Иван Орлофф из Московии.
— Я слышал о Московии, говорят, там постоянно стоит зима! — Глубокомысленно заметил мой собеседник.
— Но иногда там случается и жаркое лето! — Я добавил ему в унисон.
— Может быть, — согласился этот парижский клошар, — о Московии здесь мало чего известно! Поэтому это так интересно в парижских катакомбах встретиться с русским такого высокого дворянского достоинства, чтобы с ним побеседовать о его государе Петре Великом!
Последним замечанием это человек задел меня за душу, он, оказывается, знает о существовании моего государя Петра Алексеевича. Средний француз, кроме своих налогов в королевскую казну ни о чем не заботится и не беспокоится. Живет себе, поживает, по возможности грабит соседей или конкурентов по ремеслу. Ворует все то, что плохо лежит или принадлежит другому французу. Иностранцев французы не признают, другие страны мира этих лягушатников совершенно не интересуют, не волнуют. Одним словом, сплошная лепота, да и только!
В этот момент мой собеседник наклонился к тому парню, которого я только что убил. Профессиональным жестом средневекового медика он поднял веко трупа и долго всматривался в зрачок неподвижного глазного яблока.
— Да, весьма похоже на то, что Жирард, Стальная рука[13], уже не поднимется на ноги, не возьмет снова в руки свою прославленную дубинку. Так, кто же тогда займет его место, станет наемным убийцей мосье Луи-Доминика Бургиньона[14], который только что вернулся в Париж?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
