— Кажется, я схожу с ума! — сказал Лукас. — Надо поглядеть на это поближе.
Они свернули к другому паровозу. Тот паровоз тоже свернул к ним, и они понеслись навстречу друг другу.
Наконец Лукас остановил Эмму. Другой паровоз тоже встал. Джим и Лукас вышли из кабины, и одновременно с ними вышли из своего паровоза другой машинист и другой черный мальчик.
— Да ведь это!.. — Лукас поскреб в затылке.
И они пошли навстречу друг другу, Лукас к другому Лукасу, а Джим к другому Джиму. Оба Лукаса и оба Джима протянули руки для приветствия, но тут подул легкий ветерок. Другой Лукас, другой Джим и другая Эмма стали прозрачными и исчезли… просто растаяли в воздухе.
Джим стоял, вытаращив глаза, не понимая, куда же девался другой Джим. Вдруг Лукас присвистнул и сказал:
— Кажется, я понял! Да, конечно, это оно самое!
— Что? — спросил Джим.
— Ты что-нибудь слышал о проделках Фата-Морганы и о ее волшебных зеркалах?
— Нет, — ответил Джим. — Какой такой фатер?
— Не фатер! — засмеялся Лукас. — Фата-Моргана! Идем назад к Эмме, и я объясню тебе. А то здесь жарко, как на сковородке.
Они снова поднялись в кабину, тронулись с места и, пока ехали, Лукас рассказывал Джиму про Фата-Моргану и ее волшебные зеркала.
Такие зеркальные комнаты бывают иногда в луна-парках. Войдешь туда, и все запутается, потому что никогда не знаешь, что реальность, а что лишь зеркальное отражение. Но в луна-парке это весело, потому что всегда кто-нибудь есть рядом, кто в случае чего выведет тебя оттуда. А в пустыне — это совсем другое дело!
Фата-Моргана состоит, конечно, не из обычных зеркал. Разве напасешься зеркал на громадную пустыню! Фата-Моргана — это так называемый мираж. Когда солнце раскаляет песок, воздух над ним сильно нагревается. И начинает от зноя дрожать, мерцать и отражает наподобие зеркала. Отражает не только то, что рядом, но и то, что очень далеко. И вдруг возникают видения, которые в действительности удалены отсюда на тысячи миль. Бывает, путешественники в пустыне вдруг видят перед собой автомат с газированной водой. Но если они, изнемогая от жажды, подбегут поближе, все бесследно исчезнет.
Конечно, от такого разочарования недолго и свихнуться.
— А под конец, — завершил Лукас свои объяснения, — под конец мы видели собственное зеркальное отражение. Когда же подул ветерок, воздух слегка остыл и перестал отражать.
Джим немного подумал, а потом с восхищением спросил:
— Лукас, а есть на свете что-нибудь, чего бы ты не знал?
— Есть, — ответил Лукас и засмеялся. — Очень много всякого есть на свете, чего я не знаю. Например, я не знаю, что это там впереди.
Они напряженно вгляделись.
— Кажется, какая-то колея в песке, — сказал Джим.
— Верно, — согласился Лукас. — Похоже на след от колес.
— Если только это опять не мираж, — озабоченно сказал Джим.
Они подъехали ближе, но на сей раз картина не исчезла. Это, действительно, был след от колес.
— Похоже, нас кто-то опередил, заметил Джим.
Лукас остановил Эмму, вышел и как следует рассмотрел следы.
— Проклятье! — сказал он и почесал в затылке. — Кто-то, действительно, проехал здесь до нас. И знаешь, кто?
— Кто?
— Мы сами. Это след Эммы. Мы сделали большой круг и вернулись на собственный след.
— О, боже мой! — в отчаянии воскликнул Джим. — Надо как-то выбираться из этой чертовой пустыни!
— Еще бы! — согласился Лукас. — Вопрос только — как?
Он огляделся по сторонам.
Справа от них по небу как раз проплывал пароход, из трубы его поднимались громадные мыльные пузыри.
Слева стоял старый маяк. На верхней площадке кит делал стойку на голове. Позади себя Лукас увидел большой универмаг, из окон и дверей его росли деревья. А впереди тянулся целый ряд телеграфных столбов. По проводам прогуливалось семейство бегемотов. Лукас глянул в небо. Солнце стояло в трех разных местах, и неизвестно было, какое из них настоящее, а какое лишь зеркальное отражение.
Лукас покачал головой.
— Все бессмысленно, — пробормотал он. — Надо переждать, когда кончится Фата-Моргана. Иначе мы не выберемся. Только уголь и воду зря переведем.
— А когда, ты думаешь, кончится эта Фата-Моргана? — подавленно спросил Джим.
— Думаю, к ночи. Когда спадет жара.
Они снова вернулись в кабину, чтобы отдохнуть в ожидании захода солнца. Жара их сморила, и Лукас уже задремал, когда Джим вдруг спросил:
— Почему они были такие грустные?
— Кто? — зевнул Лукас.
— Все, — тихо ответил Джим. — В Ласкании.
— Может, они как раз получили наше письмо, — задумчиво сказал Лукас.
Джим глубоко вздохнул. А потом печально сказал:
— Лукас, как ты думаешь, мы еще когда-нибудь увидим Ласканию?
Лукас дотронулся до плеча своего друга и утешил его:
— У меня есть твердое предчувствие, что в один прекрасный день мы обязательно туда вернемся: ты, я и Эмма.
Джим поднял голову и с надеждой поглядел на Лукаса широко раскрытыми глазами:
— Ты правда так думаешь?
— Могу дать тебе честное слово, — заверил Лукас.
И Джим сразу повеселел, как будто они были уже на пути к дому. Он знал: Лукас слов на ветер не бросает.
— И как ты думаешь, это скоро случится? — спросил он еще.
— Может, да. А может, и нет, — ответил Лукас. — Я не знаю точно. У меня есть только предчувствие.
И через некоторое время добавил:
— Постарайся лучше уснуть, Джим. Может, нам придется ехать всю ночь.
— Ладно, — сказал Джим и уснул в то же мгновение.
Но Лукас не спал и все думал. Когда он набил новую трубку, закурил и выглянул в окно, он заметил, что коршуны появились снова. Они сидели кружком вокруг Эммы, терпеливо, молча и выжидательно. Кажется, они не сомневались, что путешественникам не выбраться отсюда.
Шестнадцатая глава, в которой Джим Пуговица набирается опыта
Всякий, кто странствовал по пустыне, знает, что солнце заходит там с особенным великолепием. Вечернее небо пылает всеми цветами, от огненно-оранжевого до светло-зеленого.
Лукас и Джим сидели на крыше паровоза и болтали ногами. Доедая при этом остатки провианта и допивая чай из золотого термоса.
— Все, теперь придется ждать, пока не раздобудем новой еды. Раньше не пообедаем, — озабоченно сказал Лукас.
Жара немного спала. Даже подул легкий ветер, почти прохладный. Миражи пропали, кроме одного, который упорно не хотел исчезать. Правда, это был совсем небольшой миражик: половина мотоцикла и еж верхом. Еще четверть часа он одиноко и неприкаянно катался по пустыне, а потом тоже растаял.
Теперь друзья по крайней мере могли не сомневаться, что заходящее на горизонте солнце — вполне настоящее. А поскольку, как известно, солнце всегда заходит на западе, Лукас теперь мог определить, где север и куда ехать.
Когда солнце уже почти совсем опустилось до линии горизонта, Джим заметил, что коршуны, которые до сих пор неотступно преследовали их, вдруг разом развернулись и спешно полетели прочь.
— Что это с ними? — спросил Джим.
— Решили наконец отвязаться от нас, — довольно сказал Лукас.
Но в этот миг Эмма вдруг издала пронзительный свист, который прозвучал как крик ужаса, тут же развернулась и бешено помчалась прочь.
Лукас бережно остановил ее. Она дрожала и тяжело дышала.
— Ну-ну, Эмма! — воскликнул Лукас. — Что за рывки?
Тут Джим случайно глянул назад, и все слова застряли у него в горле.
— Там! — только и смог он прошептать.
Лукас оглянулся, и то, что он увидел, превзошло все когда-либо представавшее перед его взором.
На горизонте маячил великан таких чудовищных размеров, что даже поднебесные горы Корона Мира рядом с ним казались холмиком. Великан был стар, его седая борода свисала до колен, заплетенная в косу. Наверно, чтобы легче содержать ее в порядке. Можно представить — расчесывать такую чащу каждый день!
На голове у великана была соломенная шляпа. И где он только раздобыл для этой шляпы такие гигантские соломины? Одет он был в ветхую рубаху, которая, конечно же, по размерам превосходила самые просторные паруса.
— О! — выдохнул Джим. — Быстрее поехали отсюда, Лукас! Может, он нас еще не заметил?
— Спокойствие! — ответил Лукас и выпустил маленькое облачко дыма, пристально разглядывая великана. — По-моему, если не принимать во внимание его размеры, он выглядит вполне миролюбиво.
— К..к..как? — в ужасе заикался Джим.
— Хоть он и огромный, — спокойно произнес Лукас, — он вовсе не обязательно чудовище.
— Да, но… — заикался Джим. — Если вдруг все-таки чудовище?
Тут великан с мольбой простер руку. И потом снова безнадежно опустил, и глубокий вздох вырвался из его груди. Но при этом, на удивление, не послышалось никакого шума ветра.
