Ей хотелось признаться, что в то кошмарное лето, когда ее маленькая сестра и отец заболели чумой и умерли, она каждую ночь молилась о приезде Джона Традесканта. Он, как герой романа, должен был увезти ее от страха, вырвать из глубины скорби. Она ждала и ждала, пока ее мать, позабыв о горе, с ликованием выскочила замуж в очередной раз. Элизабет ждала, пока молодожены целовались, сидя у своего камина. Ждала, опасаясь, что Джон может не появиться. Ждала, хотя теперь, когда ее отец скончался, а жестокосердная мать заставляла ее работать бесплатно, не было никого, кто мог бы заставить Джона Традесканта исполнить свое торжественное обещание жениться на ней.
В конце концов, Элизабет ждала, потому что привыкла, потому что ей некуда было деться от ожидания, потому что она ничего больше не умела. Ей было двадцать семь лет, и она уже не выглядела девушкой в первом цвете молодости. Она ждала Джона шесть долгих лет.
— Надеюсь, ты рада? — спросил Джон, возвращаясь к своему месту у окна.
— Да, — робко промолвила Элизабет, оставшись у двери.
Тремя неделями позже они обвенчались в приходской церкви, построенной из песчаника. Рука об руку они подошли к церковной двери по узкой тропинке. Джон, однако, не мог не заметить тисовые деревья, которые были исключительно хороши. Один тис напоминал замок с симпатичными остроконечными башенками; ветки другого падали подобно воланам платья глубокого зеленого цвета. Элизабет проследила за направлением взгляда жениха, улыбнулась и погладила его по руке.
Свидетелями были ее отчим Джордж Ланс и Гертруда, ее мать. Вместо привычного серого Элизабет надела новое белое платье, а Джон — новый коричневый костюм с белыми и алыми разрезами в рукавах. Солнце сквозь цветные стекла окон брызнуло на плитки пола и окрасило его в разные цвета. Джон держался прямо, отвечал твердым голосом и с удовольствием ощущал, как маленькая ладонь Элизабет легко лежит на его руке.
Некоторые из пришедших к церкви посмотреть на новобрачных жаловались, что жених одет слишком хорошо для простого рабочего человека. Они перешептывались, дескать, он хочет показать, что стоит выше своего уровня, и прошвы у него в рукавах сделаны из шелка, словно он вообразил себя джентльменом.[9] Но добрый свадебный эль на заднем дворе фермерского дома был крепким, и к середине дня ворчание уступило место хору скабрезных шуток.
Гертруда закатила роскошный свадебный пир с тремя переменами мясных блюд и полудюжиной пудингов. Традескант вдруг обнаружил, что с ним рядом за обеденным столом сидит викарий, преподобный Джон Хоар. Викарий поздравил новобрачного и произнес тост в его честь. Традескант попытался поддержать беседу в высокопарной манере.
— Вы служите великому господину, — заметил викарий.
— Лучше не бывает, — сразу же воодушевился Джон.
Преподобный Хоар улыбнулся такой лояльности.
— И он доверил вам руководство парками в новом дворце?
— Совершенно верно, — подтвердил Джон.
— А жить будете в Хэтфилде? Или оставите дом в Меофеме?
— Я сохраню дом здесь. Но большую часть времени буду проводить со своим господином. Моя жена понимает, что работа превыше всего. Любой, кто удостоился чести служить великому человеку, знает, что желания хозяина — главное.
— Господин всегда прежде слуги, — согласился викарий.
— Но вообще-то я хотел вас кое о чем спросить, — продолжал Джон.
Викарий сразу насторожился. Времена были неподходящими для теологических диспутов. Люди разумные ограничивались катехизисом и заповедями, оставляя вопросы еретикам и католикам, которым приходилось расплачиваться жизнью, если ответ оказывался неверным.
— О чем? — осведомился викарий.
— Меня поражает, что Господь создал мир, в котором нет двух абсолютно одинаковых вещей. Есть те, которые отличаются только по форме или по цвету. И я никак не могу постичь, зачем Ему понадобилась эта разница. Мне не удается представить, как же выглядел Эдем, битком набитый таким… — Джон помедлил, подыскивая слова. — Таким разнообразием.
— Но роза есть роза, — промолвил викарий. — И различаются они между собой только цветом. А маргаритка есть маргаритка, где бы она ни росла.
— Вы бы говорили иначе, — возразил Джон, — если бы видели цветы так же близко, как я. Конечно, у них есть свои семейства и роза всегда остается розой. Но существуют сотни различных видов, свои в каждом графстве, разные по форме и по числу лепестков. Одни розы любят свет, другие — тень. Некоторые пахнут, а некоторые — нет. Иногда мне кажется, что я вижу их в процессе сотворения. Они практически творят сами себя, пока я за ними наблюдаю.
— Как это?
— Когда у розы идет почковая мутация, от главного стебля отрастает другой. И если взять этот свежий побег, то можно создать еще одну розу; тут уже Господь ни при чем — это ведь я делаю новый цветок, а не Он.
Викарий покачал головой.
— И маргаритки не везде одинаковые, — рассуждал Традескант. — Маргаритки в Кенте отличаются от маргариток в Суссексе. А французские маргаритки больше, и лепестки у них тронуты розовым. Даже не представляю, сколько существует маргариток. Чтобы узнать это, нужно обойти весь свет, не отрывая глаз от кончиков своих башмаков. Но почему существуют такие вещи? Почему Господь создал сотни разновидностей одного и того же?
Викарий оглянулся в поисках подмоги, но никто не смотрел в их сторону.
— Бог в своей мудрости исполнил мир разнообразием, — начал он и с облегчением увидел, что Традескант не собирается спорить.
Джон по своей сути не был вздорным и неуживчивым, он лишь пытался нащупать истину. У викария появилось странное чувство, что он видит перед собой человека, занятого поиском своей судьбы. Традескант слушал викария очень сосредоточенно, так сосредоточенно, что между бровей у него пролегла глубокая борозда.
— В великой мудрости своей Господь дал нам великое разнообразие и красоту. Мы не можем подвергать сомнению Его решение подарить нам многие вещи, незначительно отличающиеся друг от друга. Если ты утверждаешь, что так оно и есть.
Джон медленно покачал головой.
— Я не подвергаю сомнению Господа моего, — смиренно произнес он. — Ничуть не больше, чем своего хозяина. Просто удивляюсь. Ведь Господь не мог создать весь мир сразу в Эдеме, а потом дать его людям. Хотя я и читал об этом в Библии, но мне трудно вообразить такое, я лично вижу, как мир меняется от сезона к сезону.
Викарий моргнул и заторопился.
— Полагаю, это сравнимо с работой ремесленника, когда он создает стол. Мы просто используем умения и материалы, подаренные нам Господом, чтобы сотворить что-то новое.
