Почему мне вспомнился именно этот отрывок?
Дело в том, что вчера мне встретился шлиф, в котором были фрагменты этой симфонии.
Недавно я получил для определения породу с длинным и кажущимся хитрым названием — пренитизированный долеритовый порфирит. Этот кусок камня большинство людей назвало бы просто булыжником. А в тончайшем прозрачном срезе — в шлифе: — под микроскопом раскрылась симфония камня.
Как следы элементарных частиц, как треки на желатине разбежались в шлифе индигово-синие пятнышки на густо-синих стрелах пренита. Невольно послышались басовые тона, загудели невидимые музыкальные инструменты. Рокот контрабасов покрывал все звуки… Он становился нестерпимым… Казалось, какая-то грозовая, непостижимая сила растеклась вокруг и заливала все невидимое пространство… Не было сил перевести дыхание.
А в углу притаилась какая-то серая тень. Уловить контуры ее невозможно. За ней угадываются сочетания красочных, пока еще трудно различимых глазом цветов и пятен. Их связывают с общей мелодией чуть слышные звуки флейты…
Легкий поворот столика микроскопа — и все изменилось. Пробежала по синим лучам лавандово-серая тень, преобразился пейзаж. Яркий свет желтых вееров ударил в глаза. Усилились и зазвенели флейты. Лишь кое-где им вторила виолончель на бархатных басовых нотах. Это остатки индигово-синих цветов местами врывались в панораму, напоминая о только что перенесенном потрясении…
Можно часами сидеть перед микроскопом и незначительным поворотом столика вызывать грозные синие волны цвета и звука, слышать при этом удивительные переходы к нежным звукам флейт. Краски, порой бьющие в глаза, порой нежные, светлые, создают восхитительный танец огненных и синих стрел.
Нет. Довольно. Надо взять что-то иное для перемены впечатлений. Но что? Быть может, вот этот шлиф цирконовой породы? Разбитый причудливыми трещинами, сложным узором линий, он чем-то напоминает витражи в древних храмах. Они запомнились мне при осмотре готических церквей в Брюсселе. Стрельчатые окна храмов там заполнены таким же непонятным рисунком.
Каждое пятно этого шлифа написано в своей цветовой тональности. Здесь можно видеть сиренево-фиолетовые, нежные темно-розовые, густо-голубые пятна, исчерченные неповторимой в каждом куске ретушью, создающей сказочно-странный пейзаж.
Каждому цвету, каждому сочетанию красок соответствуют свои аккорды. Чем больше всматриваешься в пятна цветовой мозаики, тем сильнее всплывают мощные движения фугированных отрывков музыкальных звучаний. Словно сам Иоганн Себастьян Бах на неведомом органе природы создавал эти повторяющиеся в разных голосах, бегущие друг за другом мелодии.
Вспыхивает в объективе микроскопа новый шлиф. Из глубин памяти выступают полузабытые слова. Вспоминаю, что об этом где-то читал. Ну, конечно, это Стендаль. Его «Письма о прославленном композиторе Гайдне». Это же рассказ об оратории «Сотворение мира». Косые срезы кристаллов циркона напомнили мне и витражи, и бессмертное произведение Гайдна.
«Сотворение мира» начинается увертюрой, изображающей хаос, — писал Стендаль. — Слух ваш поражен каким-то глухим и неясным шумом — звуками, лишенными всякой мелодичности и словно нечленораздельными (это я видел картины расфокусированного изображения); вы различаете затем отдельные отрывки, построенные на приятных мотивах, но они еще недостаточно отделаны и им по-прежнему не хватает каденции; вслед за этим возникают образы с еле очерченными контурами — одни из них суровы, другие нежны; все переплетается, отрадное и резкое на слух следует друг за другом по воле случайности; великое граничит с ничтожным, мрачное сливается с веселым. Самое необычайное сочетание музыкальных форм — трелей, volante, mordente, синкоп и диссонансов — прекрасно передает, по общему мнению, картину хаоса».
Все это само собой вызвано к жизни сочетанием красок. Розовый цвет соседствует с лиловым и синим. Зеленое и ярко-оранжевое граничит с черной бездонной пустотой…
Конечно, было б наивно думать, что все геологи, занимаясь изучением шлифов в поляризованном свете, только и думают о том, как сочетать цвет и звук. Нет. Перед геологами стоят более прозаические задачи определения названий пород и минералов под микроскопом.
Антицелесообразность
Представим себе существо, обладающее способностью видеть поляризованный свет. Попробуем, обладая таким зрением, посмотреть на Урал на широте Свердловска.
На окраине города, близ Шарташского озера, высятся гранитные Каменные палатки. Из этого же гранита, взятого в Шарташских каменоломнях, изготовлена облицовка некоторых зданий города — горсовета, политехнического института и других. Несмотря на монументальность зданий, серый гранит придает их облику какую-то сумеречность.
Существо же с особым, поляризационным зрением не заметило бы этого. Взору его открылась дивная, даже сказочная картина. Каждое зерно шарташской каменной громады расцветилось яркими, сочными красками. Запели бы своими красочными голосами и всеми нюансами даже сверхмикроскопические кусочки, слагающие гранит. Светло-желтые пятна ортоклаза чередовались бы с прозрачными зернами кварца. И над всем этим властвовали зеленые и коричневые розетки пятен слюды, сочные зеленые тона вкраплений роговой обманки и пироксена.
Если перевести все увиденное в гранитах на язык красочных ощущений, то светло-желтые и особенно разнообразные зеленые тона создадут настроение радости, покоя, надежд… В тон этим впечатлениям зазвучат музыкальные всплески ласкающих слух, набегающих издали мелодичных, многократно повторяющихся аккордов.
Микрополяризационный пейзаж к западу от Свердловска по разрезу горы Волчихи я сравнил бы с буйным вихрем Дантова ада, выраженным музыкальными фразами из «Франческо да Римини» Чайковского.
В предисловии к рукописной партитуре этой симфонической поэмы Чайковский писал:
«Данте, сопутствуемый тенью Виргилия, опускается во вторую область адской бездны. Воздух здесь оглашен стенаниями, воплями и криками отчаяния. Среди могильного мрака рвется и мечется буря. Адский вихрь неистово мчится, унося в своем диком окружении души людей, разум коих помрачила в жизни любовная страсть… И над всем этим властвует голос судьбы: «Оставь надежду всяк сюда входящий».
Мрачные скалы горы Волчихи внешне не вызывают ярких эмоций. Но в шлифах отчетливо видны сочетания самых разнообразных красок.
Можно дать бесконечную цепь подобных описаний горных пород любой части света.
Застывшие кванты
Конечно, вряд ли возможны прямые сопоставления звука и цвета: звука, якобы застывшего в камне. Это все-таки очень субъективная ассоциация. Принимать все эти гаммы без объяснения, как выражение антицелесообразности, бессмысленности, только лишь слепой случайности, тоже нерезонно.
Невольно возникает мысль, что явления цветовой гармонии относятся к области еще не вскрытых наукой законов и тайн природы. Конечно, при этом напрашиваются самые невероятные объяснения. Не служат ли все эти яркие краски своеобразными ориентирами тому, что может беспрепятственно проникать через горные породы ?
Всю Землю пронизывают сейсмические волны. Не им ли нужны ориентиры? Вряд ли. Для них важнее плотность пород.
Идут сквозь Землю нейтрино. О поведении этой элементарной частички мы вообще мало что знаем. Что для нее горные породы, если через всю толщу Земли она проходит как через пустоту.
Не связана ли раскраска пород с прохождением через нашу планету электромагнитных волн? Мне не раз приходилось видеть в полярных зонах красочную музыку северных сполохов. Слова почти бессильны для передачи тех впечатлений, которые возникают, когда видишь полярные сияния.
Вот что пишет об этом знаменитый исследователь Севера Фритьоф Нансен:
«…Нет ничего изумительнее, ничего прекраснее полярной ночи! Сказочная картина, разрисованная красками нежнейших оттенков, какие только может придумать воображение. Это как бы расцвеченный эфир, от легкого колебания один пейзаж переходит в другой, и не знаешь, где, собственно, начинается один тон и кончается другой, и, однако, все они существуют, все многообразие налицо. Твердых очертаний нет, все меркнет, переливается тихой, дремлющей музыкой красок, далекой бесконечной мелодией струн.
…Чувствуется опытный мастер, в совершенстве владеющий своим инструментом. То он как будто лишь шутя трогает струны, то одним ударом смычка легко и изящно переходит от неистового проявления страсти к тихой, будничной лирике, чтобы вслед за тем несколькими смелыми взмахами снова подняться до пафоса….»
Но ведь эта картина до деталей напоминает симфонии камня!
