А через два дня я с удовольствием прочитал в «Киевской мысли» язвительный фельетон Александра Яблоновского о «мучительстве» и «тиранстве» на экзамене по латинскому языку в нашей гимназии. «Киевская мысль» за этот фельетон была оштрафована губернатором не то на 500, не то на 1000 рублей. Но для «Киевской мысли» штрафы за статьи Яблоновского были привычным делом и издателей газеты не пугали:
номера с фельетонами Яблоновского печатались увеличенным тиражом. Полученный доход намного превышал губернаторские штрафы. За номера газет с фельетонами Яблоновского читатели иногда платили по 3 рубля!
Наконец настал желанный день. На торжественном заседании педагогического совета нам вручили аттестаты зрелости. Мы стояли на пороге новой, самостоятельной жизни, и неизвестность пугала…
Начало мировой войны
В конце июня мы вернулись в Конотоп. Читали, катались на велосипедах, купались, помогали отцу и матери по хозяйству. В нашем дворе был небольшой садик и огород, где сажали картошку, лук, морковь, редиску и пр. Здесь хозяйничал отец, и мы, сыновья, помогали ему как умели и как могли.
Все это очень пригодилось нам в ближайшие и более поздние полуголодные и голодные годы. Спустя много лет, летом 1942 г. в Елабуге на Каме, куда была эвакуирована часть преподавателей и лабораторий Ленинградского Университета, профессора и доценты были поражены тем, как лихо профессор Н.П. Полетика ведет прополку картошки и прочих овощей. Он даже умел косить сено и пилить сосны!
Во время нашего отдыха в Конотопе мы узнали из газет об убийстве в городе Сараево (в провинции Босния, входившей в это время в территорию Австро-Венгрии) наследника австрийского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда и его жены. Через 2-3 дня стало известно, что покушение было организовано и выполнено сербской националистической молодежью, нашими сверстниками в возрасте 18-19 лет. Имена исполнителей покушения – гимназистов Принципа и Грабеча и типографского ученика Габриновича – появились на страницах газет всего мира и прочно вошли в мировую историю.
Никто из нас не думал, что это убийство будет использовано Австро-Венгрией и Германией как повод для развязывания мировой войны. Нам казалось, что дело кончится серией дипломатических нот по адресу Сербии, которые будут выстрелом в пустоту и, самое большое, заставят Сербию приструнить свою националистическую молодежь. И первые три недели июля, казалось, подтвердили эту оценку. Мы внимательно читали газеты, но в Вене и в Берлине все было спокойно, и германский император даже уехал на летний отдых на своей яхте в Норвежские шхеры!
Нас гораздо больше интересовало другое – подача прошений о приеме в Киевский Университет. О Петербурге и Москве никто из нас не думал. Это были далекие и чуждые нам города. Киев был ближе, в Киеве мы жили и учились 9 лет. Естественно, что для нас он стал почти родным городом. А в научном отношении профессура Киевского Университета пользовалась доброй славой. К тому же печально знаменитая «чистка» Московского Университета в начале 1911 года, когда правительство убрало или заставило уйти из Московского Университета его лучшие научные силы – около 150 профессоров и доцентов – сильно уменьшила обаяние самого старого в России Университета.
Поэтому первые 3 недели июля прошли в подготовке документов для посылки их в Киевский Университет. Я подал свои документы, как собирался с 4-5 класса гимназии, на историческое отделение историко-филологического факультета, а Юрий – на математический факультет. Его решение оказалось крупнейшей ошибкой, повернувшей в худшую сторону всю его дальнейшую жизнь. Математик он был слабый. А для учения на математическом факультете требовались и определенная склонность к математике, и определенные математические способности. Но у Юрия не было ни того, ни другого, а учиться усидчиво он не любил. Решение пойти на математический факультет он принял «в пику» нашему учителю математики в гимназии, Крымову, отрицавшему у брата способности к математике. Дело закончилось провалом: Юрий с трудом сдал экзамены за 1 курс математического факультета, но предметы второго курса оказались ему не по силам. Согласно закону 1915 года он, как студент 2 курса, подлежал призыву в школу прапорщиков. Поэтому зимой 1915 г. он подал прошение в Киевское пехотное военное училище, из которого был выпущен прапорщиком в армию в 1916 г.
Я советовал Юрию пойти вместе со мной на исторический факультет, но работа учителя гимназии его не прельщала, а определенные литературные способности обнаружились у него позже, лишь после окончания мировой войны.
Австрийский ультиматум Сербии, о котором мы узнали 24 июля из газет, явился для российского обывателя, и в том числе и для нас, ударом грома. В воздухе запахло войной, ибо для всех было ясно, что Австро-Венгрия не могла решиться на такой ультиматум, не заручившись предварительно согласием и одобрением Германии, и что австро-германский союз намерен использовать Сараевское убийство в качестве повода для войны с Россией, если последняя поддержит Сербию, и с Францией и Англией, если они поддержат Россию. Так и произошло.
Мы с захватывающим волнением читали газеты, единственный для нас источник сведений. 1 августа на видных местах в Конотопе были расклеены афиши о всеобщей мобилизации запасных и назначен первый день явки на мобилизацию – 2 августа.
Напряжение в городе, в каждой семье достигло крайнего предела. Было трудно найти семью, где мобилизации не подлежали 1, 2, а то и 3 человека. Наша семья оказалась редким исключением, так как отец вышел из призывного возраста, а мы, сыновья, не доросли до него. И в городе, и в деревнях стоял стон и плач матерей, жен, сестер. Происходили раздирающие душу сцены. Полевые работы, уборка хлеба были заброшены. Правительство, учитывая опыт частичных мобилизации в годы русско-японской войны, закрыло государственные винные лавки (так наз. «казенки» или «монопольки») и опечатало запасы водки и вина во всех частных магазинах. Продажа водки и вина была запрещена.
В целом мобилизация в Конотопе и уезде прошла сравнительно трезво и спокойно, без еврейских погромов и беспорядков среди крестьянства и рабочих. Произошли беспорядки лишь в немногих селах, где толпа призывников разбила «монопольки» и напилась, но эти случаи были исключением, а не правилом, так как в предвоенные годы из-за дешевизны водки производством самогона ни в городе, ни в деревне не занимались.
В середине августа 1914 г. мы получили из Киевского Университета извещения о том, что мы зачислены в число студентов, и отправились в Киев. Первые дни прошли в беготне по магазинам, в поисках квартиры, в получении студенческого билета и «зачеток». Комнату нашли на Жилянской улице, недалеко от вокзала за 15 рублей в месяц, с отоплением, освещением и скудной мебелью. Кроме того родители ассигновали нам по 25 руб. в месяц «на жизнь».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});