Шампиньон никогда не слышал подобного, он попытался сглотнуть ком подкатывающийся к горлу, но ничего не вышло, да и мышцы живота вдруг словно свело судорогой:
— А Харм знает?
— Конечно же, нет! Как можно допустить такое? Дриммерны не имеют понятия о случившемся. Они не помнят ее. Дело не в знании, дело в последней мечте разрушенной души, — резюмировала Брегантина, а Шампиньон съежился еще больше.
С надрывом от внезапной скованности в легких он все же спросил:
— Мы можем что-то сделать? Помочь беднягам?
— К сожалению нет. Да и что мы? Здесь, даже мечтали, ничего не исправят. Последняя мечта сбывается вопреки устройству мира. И если она о проклятии, законы мира подстроятся под ужас той мечты. — Она положила ладонь ему на запястье. Миниатюрная директриса рядом с высоченным учителем даров леса могла бы выглядеть робко, но нет! Сейчас она излагала покровительственным тоном. Ее рост вовсе не умолял высокий статус. Полтора метра мудрости и уверенности заставили Шампиньон съежиться, а она продолжила. — Ты знаешь Франклин, мечта не живет без подпитки ее создателя или ее последователей, верящих в такое устройство мира. Однако мечта уходящего из жизни мечтателя — вечна. Словно вся жизненная сила переходит в эту последнюю волю умирающего. Известно, что Анна ушла в муках. А что в страдании может родить воображение? Скорбь, несчастье… — Лицо Брегантины полное печали вдруг просветлело, и она добавила, — но с другой стороны, то, что промечталось встраивается в узор жизни и иной раз изменяет ее совсем не так, как сразу представлялось…
Конечно, Брегантина понимала, некоторые вещи не исправить, но сейчас ей не хотелось думать о том, что выпустила в мир Анна. Что именно она мечтала? Кого прокляла? Чем отразилась ее ненависть? Это известно лишь немногим. Да и те, кто знает ответы, далеки отсюда. Они там, откуда редко кто приходит. Потомки Анны Волгиной не повинны в ее преступлениях, но жизнь похоже наказывает их сполна.
Брегантина давно думала, как помочь обреченным, малышу Харму. И сейчас директриса любовалась: он в окружении сверстников выглядел счастливым. Пусть так, хотя бы и недолго он будет рад. Ведь завтра, может быть, он останется дома и уже вечно будет горевать рядом со своими близкими. «А вдруг нет? — она взглянула на счастливое лицо Харма, но сразу отвела взгляд, — Брегантина, ты вроде уже старая, а все веришь в небылицы» — одернула она себя.
— Мисс Брегантина, мистер Шампиньон присоединяйтесь к нам. Мы тут тоже немного празднуем, — подошел Кипарисус и глянул в сторону детей, а потом шепотом добавил: — со свирчем с клюквенно-кленовым сиропом.
— С удовольствием, Франклин, — согласилась Брегантина, — тем более я уже посетила все отделения школы, можно отдохнуть на природе, полакомиться ее дарами, — директор приняла высокий бокал.
— Я тоже присоединюсь. Благодарю вас Франклин за приглашение, — рассеяно сказал Шампиньон. Он все еще был под впечатлением от слов Брегантины и его немного трясло. Про последние мечты он знал — они воплощаются и невозможно их сдержать. Но проклятые мечты! Так близко и источник — редкий, сильный мечтатель, Анна Волгина! Должно быть что-то жуткое свершилось, а может быть — еще свершится?
Дети, объевшись, расслабились. Многие лениво развалились на кривоногих стульях с торчащими во внутрь сучками. Они зевали и готовы были заснуть. Харм тоже присел и стал обдумывать события ярчайшего в его жизни дня: «Как хорошо, что я пришел сюда. Уговорить бы маму отпускать меня в школу. Я б ел все это. Дружил бы с Нильсом, ну или с Кирком, а может еще с кем-нибудь. Как же здесь хорошо!» Приятные мысли, набитый вкусностями живот и удивительные впечатления убаюкали Харма — он заснул.
Окруженная дымкой женщина, с белоснежным лицом и бледными губами, висела в воздухе. Рыжие волосы, аккуратно убранные на затылок, опоясывались огромной косой, свисающей до пят. Пучок держали две длинные заколки, походившие на спицы. Крест-накрест они вонзались в пузырь волос. Она мурлыкала незнакомый мотив, колыхаясь точно по волнам. Харм осмотрелся, но больше никого не увидел. Он почувствовал жалость к незнакомке из-за песни полной печали, но дрожь в его теле выдавала необъяснимый страх. В балахоне, с рваными белыми и черными полосками легкой ткани, босая, с синяками на голенях и запястьях, она не могла вызвать восхищения и смахивала на сумасшедшую. Харм надеялся, что его присутствие останется не замеченным. Однако незнакомка подняла глаза. Ее взгляд был пуст и безучастен, ничего не видящий, словно Харма действительно там не было. Рыжеволосая певунья перестала танцевать, и песня перешла в тихое бормотание. Уже скоро Харм смог разобрать слова:
— … пришел? Ты должен был остаться с матерью. Зачем ты бросил ее? Она должна все делать сама? Ты ленивый и наглый! Кто дал тебе право решать: что делать и куда идти? — голос набирал силу и становился все более угрожающим. Харм не шевелился. Он надеялся, что его не заметили и упреки адресованы не ему, — … Купол Природы? Ха-ха-ха. Черви и собаки, кактусы и водоросли… А этот гаденыш опять во все вмешивается. Да еще его жена! Была вредной девчонкой, стала самоуверенной мечтательницей. Хотя какие они мечтатели? Мыши среди великих! Нет! Настоящие мечтатели иные! Но как же это примитивно! Фууу! И ты такой же… жалкий и убогий. — Последние слова она уже кричала. Харм зажал уши ладонями, но это не помогло. Казалось, крик рождается в его собственной голове. Молясь не получить ответа, он задал свой вопрос:
— Я сделал что-то не так?
— Да ты еще и глупый! Кого же ты родила, глупая? Хотя с таким мужем не удивительно. Тупые Дриммерны! Идиоты! Вы все — идиоты! — рыжеволосая женщина начала мотать головой. Заколки-спицы разлетелись по сторонам. Аккуратный пучок растрепался, и пряди волос налипли на вспотевшее лицо. Она тряслась, как в припадке и размахивала руками. Затем, в миг, застыла и отвернулась в сторону. Харм не дышал. «Она не видит меня! Она не видит меня! — умолял он себя. — Пой свою песню. Меня здесь нет! Уходи! Уходи!»
Женщина откинула голову назад и рассмеялась:
— Кому-то страаааашно. Кто-то боииииится. — Она вновь посмотрела на него, — Иди ко мне. Я поцелую тебя. Мой мааааленький, — она сгибала указательный палец, подзывая Харма к себе.
Невидимые иголки холодом пронзили все тело. Харм висел в воздухе, и его трясло от ужаса. Капелька пота прокатилась по виску и, упав, ударилась о ладонь. Щелчок звонко отразился в пустоту, и эхо подхватило его. Женщина улыбнулась, наслаждаясь зрелищем, и медленно поплыла к нему. Она не шевелилась, только рваные куски платья колыхались от движения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
