- Я, мама, тогда уже вышла, когда милиция подоспела.
- Ты-то сама не милиция, чтобы в этакие дела мешаться.
- Почему я не милиция? - вскипятилась в свою оче-редь Наташа. - В милиции и девушки служат, и ничего в этом плохого нет! Возьму и поступлю в милицию... Я на днях женщину в форме лейтенанта видела.
Анна Степановна всплеснула руками, но Федор Иванович, вмешавшись, самым неожиданным образом погасил спор, сказав:
- Ты, милиция, вместо того чтобы мать расстраивать, чайку бы согрела... А ты, мать, не беспокойся, теперь эту дрянь далеко уберут.
Пришел Леонид только поздним утром с новостью:
начальник областного управления милиции объявил ему, Татарчуку и Голованову благодарность за задержание опасных хулиганов.
- Кто они такие - хулиганы-то эти? - спросила АН на Степановна.
- Числились строителями, только последнее время не работали. Главарь их по подложным документам жил. Его давно искали, он из исправительной колонии убежал. Убийство на дамбе - его работа.
4.
Иной разговор происходил в доме Тыкмаревых.
После бессонной ночи Сергей Семенович первый раз за много лет не пошел на фабрику: дало знать себя больное сердце.
Он лежал на диване в просторной нарядной комнате, служившей столовой и гостиной. Лилиан сидела рядом с ним и вышивала. Это была одна из бесчисленных ее работ, требовавших бесконечного количества шелков самых различных оттенков. Как богато ни обставлял свой дом Тыкмарев, но вышивки Лилиан были лучшим его украшением.
Разговор между отцом и дочерью начался так, будто был продолжением многих предшествующих разговоров.
- Сидишь рядом и скучаешь, небось? - спросил Сергей Семенович. - Понимаю, что скучно со старым отцом-ворчуном сидеть... О том и не думаешь, что, если бы ночью с тобой чего-нибудь плохое случилось, я и дня не прожил бы... Для тебя живу, дочка... Сначала для матери твоей, жил, теперь - для тебя.
Тоненькая иголка маленькой частой молнией поблескивала в проворных пальцах Лилиан.
- Успокойся, папа! - ласково сказала она. - Ведь ничего не случилось...
- Не случилось, да... Но дай мне слово, что впредь будешь осторожна. Не верь людям... ни в чем, никогда, ни одному человеку не верь!..
Слова отца прозвучали так странно, даже страшно, что Лилиан отложила в сторону работу.
- Что ты говоришь, папа! Разве можно жить, никому не веря?.. Вот Карасевы, например... сам Федор Иванович, Леонид и его товарищи вчера заступились за меня... Они были совсем безоружные и рисковали жизнью...
- Глупая! Разве они за тебя заступились? Карасевы прежде всего коммунисты... Они свой порядок утверждают.
Лилиан сразу недопоняла:
- Леонид еще комсомолец, папа.
- Сегодня - комсомолец, завтра - коммунист... Они за свой порядок борются. Если бы ты и не кричала "помогите", они все равно ввязались бы. И Леонид, и его товарищи... Ради порядка.
Лилиан улыбнулась.
- Наверняка, папа! Но чем плох порядок, когда защищают слабых людей?.. Ты и представить себе не можешь, папа, как тяжело чувствовать себя беспомощной. Я это испытала. Правда, всего несколько секунд, но поняла, как страшно быть бессильной... И я очень благодарна всем, кто пришел мне на помощь, - Леониду, его товарищам, соседям, милиции.
- И я им благодарен... за тебя... Слушай, там в шкафу лежит серый отрез на летний костюм. Покажи его.
Лилиан достала сверток. Сергей Семенович пощупал мягкую добротную ткань.
- Хороший материал! Подари Леониду... В благодарность...
- Что ты, папа! Ведь они меня просто прогонят с таким подарком. Даже подумать стыдно.
- Думаешь, такие принципиальные?
- Убеждена, что такой подарок оскорбил бы их... Сергей Семенович задумался, потом ответил:
- Пожалуй, ты права...
После довольно долгого молчания разговор возобновила Лилиан.
- Вот чего я не понимаю, папа: почему Карасевы - и не только они одни. но и многие - нас не любят?
- Не любят? Ну и пусть себе не любят...
Вопрос Лилиан как будто не удивил Сергея Семеновича.
- Но за что?
- Завидуют.
- Помнишь, папа, когда Леонид из Москвы на машине приехал и мы к ним пошли? Все - и Карасевы, и их гости - разговаривали и смеялись, а пришли мы, все точно замерли.
- Это тебе показалось...
- Так было, папа! Мы им весь вечер испортили.
- Выдумываешь, дочка.
Снова последовало молчание. Сергей Семенович долго и пристально глядел на дочь. Потом медленно проговорил:
- Тяжело тебе будет, дочка, когда я умру... Одна останешься. Уж хоть скорее бы замуж выходила.
- Папа, не думай и не говори об этом. - Никто не вечен, а тебе жить. Такая красота, как у тебя, для большого счастья дается...
Снова взявшись за иголку, Лилиан ничего не ответила: она не была счастлива, но не хотела говорить об этом.
- Тебя большое счастье ждет! - повторил Сергей Семенович. - Только никогда, ни в чем, ни одному человеку не верь.
- Ни одному? - спросила Лилиан.
- Ни одному, - твердо ответил Сергей Семенович.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Содержит рассказ о появлении таинственного незнакомца, о том, как паук вместо мухи поймал осу, и о другом, столь же правдивом
1.
На главной улице поселка появился незнакомец в шляпе, сером костюме, с самопишущей ручкой в нагрудном кармане пиджака. Уже по одному тому, как незнакомец следил за вывесками, нетрудно было догадаться, что в поселке он впервые. Впрочем, ориентировался незнакомец легко и быстро. Так, увидев вывеску "Парикмахерская. Мужской зал", он незамедлительно перешел улицу, свернул в гостеприимно открытую дверь и, повесив на вешалку шляпу, непринужденно занял свободное кресло. На вопрос мастерицы, что с ним делать, незнакомец во всеуслышание потребовал:
- Верните мне былую молодость и красоту. Все шесть мастериц-парикмахерш и маникюрша (это была Доротея Георгиевна), как по команде, повернули головы в сторону небывалого клиента. Общеизвестно, что работницы парикмахерских за словом в карман не лазят.
- Постричь и побрить могу, - ответила мастерица. - Но если у вас нос курносый, то ничто не поможет.
- Жаль. А мне хотелось завить его книзу. Один виток его не испортил бы.
- Это только у слонов хобот завивается... Затылок машинкой снять?
- Пройдитесь комбайном. Стерню оставьте повыше и постарайтесь не повредить затылочной кости, она мне очень нужна.
Давая понять, что на производстве шутки неуместны, мастерица так свирепо охомутала незнакомца салфеткой, что едва не свернула ему шею. Но и это не помогло. Заглянув в зеркало, он осведомился:
- Откуда вы взяли это замечательное трюмо?
- На фабрике заказывали.
- Вот как? А я думал, из комнаты смеха. Я до сих пор не знал, что у меня целых шесть щек.
Мастерица, которую давно подмывало расхохотаться, фыркнула, но быстро овладела собой.
- Я работаю, а вы мне под руку подговариваете! Отрежу ухо, кто будет отвечать?
- Вы.
- Нет, вы сами ответите! Людей, занятых на производстве, смешить нельзя.
- Кто вам это сказал?
- Производственная дисциплина.
- Это кто такая?
- Самая главная начальница.
- Будто она говорит, что смеяться нельзя?
- У нас заведующий был, так такую установку давал: "Разговоры и смех с клиентами - отцы брака"... Виски прямые носите?
- Прямые. А ваш бывший заведующий - порядочный остолоп.
- Он недавно повышение получил: снабжением всей артели заведует.
- Да ну?
- Честное слово!
- А я не знал! Вы уж ему не говорите, что я его остолопом назвал, боюсь, рассердится.
- Товарищ клиент, я вас брею. Могу допустить брак! Мастерица на этот раз была права: на производстве, действительно, бывают минуты, когда смех неуместен.
Я знавал одного забубенного весельчака, который до слез рассмешил мастерицу-парикмахершу, когда она водила бритвой по его кадыку. Шутка закончилась трагически: мастерица отложила в сторону бритву и категорически отказалась его добривать. Ему пришлось уйти недобритым.
Но в данном случае все обошлось благополучно. Когда дверь за клиентом закрылась, он и его поведение стали предметом долгого и оживленного обмена мнениями. Последнее и самое веское суждение принадлежало Доротее Георгиевне.
- Легкомысленный, но приятный молодой человек и, несомненно, артист! Сегодня во Дворце культуры концерт артистов эстрады, так кто-нибудь из ихних... Обожаю артистов!
Продолжая путь по проспекту, предполагаемый артист посетил заводскую столовую, где сумел рассмешить видавших виды официанток. Он осмеял "фигурный овощной суп" - шедевр изобретательской мысли шеф-повара. Правда, он с большой похвалой отозвался о его вкусе, но, когда в тарелке попалась внушительная по размерам сделанная из моркови шестерня, он откровенно высказал вслух мысль о совершенстве холодной обработки овощей и назвал фигурный суп "супом с деталями".
Забежав вперед, можем сказать: когда незнакомцу через некоторое время снова довелось приехать в Тавров и зайти в столовую, первое, что он услышал, был возглас:
