Осторожно, чтобы не спугнуть свое «подвешенное» состояние, он попытался снова представить себе карту, и неожиданно это вышло очень легко и просто. Он, как будто наяву, оказался в кабинете Грум-Гржимайло (самого полковника на месте почему-то не было) и подошел к висящей за его столом огромной — во всю стену — карте Королевства.
Коричневые и красноватые пятна гор, бурые возвышенности, зеленые ниточки долин… С изумлением поручик читал названия населенных пунктов, о которых никогда и не подозревал: Джангузай, Хусейнхейль, Гургимайдан… Почему-то взгляд его привлекал именно этот район.
А потом глаза сами собой переместились на запад и уткнулись в реку Логар, вдоль которой шла прокладка участка Транс-Афганской железной дороги, с которой и был похищен Линевич…
— Саша… — услышал он и обернулся.
Позади, в дверях полковничьего кабинета, стояла она…
Такая же, как тогда, ночью, когда Александр видел ее в последний раз. Прекрасная, взволнованная, зовущая.
— Настя, — Бежецкий шагнул к ней. — Откуда ты здесь? Ты приехала, чтобы увидеть меня?
Но девушка не отвечала, отступая назад и загадочно улыбаясь…
— Поручик! Проснитесь! — тряс взволнованный фон Минден Сашу за плечо. — Проснитесь, Бежецкий!
— Что? — протер глаза молодой человек, с изумлением понимая, что ночь вокруг сменилась поздним утром. — Что случилось?
— Слышите?
— Что я должен услышать?
— Вертолет!!!
Александр вскочил на ноги и, вытянув шею, принялся оглядывать горизонт. Где-то на пределе слышимости действительно стрекотал вертолетный двигатель. Минутой спустя звук стих, но поручик успел засечь направление, откуда он доносился. На северо-запад.
— Нас ищут? — фон Минден пытался сесть, но слабые руки соскальзывали.
— Сомневаюсь, — покачал головой Бежецкий. — Но думаю, что нам следует двигаться в ту сторону.
Про свой сон (а теперь он не был уверен, что карта ему не приснилась, как и Настя) он предпочел не рассказывать…
* * *
«Все, похоже, что это конец, — думал Саша, лежа с закрытыми глазами. — Дальше и шага не смогу сделать…»
У него даже не было сил скинуть с плеча безвольно висевшую руку фон Миндена, проверить — жив он или нет. Обессиленный поручик плавал на грани яви и забытья, не в силах отличить, что происходит на самом деле, а что — лишь кажется иссушенному жаждой мозгу. И в этом бреду ему казалось, что чиновник прохаживается рядом, слегка пинает его в бок, чтобы убедиться, что Саша без памяти, а потом из-под руки выскальзывает ремень автомата…
— А ну, брось ружжо! — раздался неподалеку чей-то незнакомый голос. — Брось, говорю, пока лишнюю дырку в башке не сделал!
— Да что с ним гуторить, дядь Митяй! — вторил более молодой, высокий. — Грохнуть заразу, чтоб неповадно было наших баранов тырить!
— Остынь, Егорка. Не видишь — не туземец это. Ты кто будешь, мил человек? Положи, положи ружьишко… Во, молодец!.. Русский или как?
— Русский, — путейцу тоже было трудно говорить, и голос его был почти неузнаваем. — Статский советник… Линевич…
— Ого! — по голосу незнакомца чувствовалось, что инженеру не поверили. — Целый генерал! С чегой-то вдруг?
— Врет! — безапелляционно заявил молодой. — Смотри, дядь Митяй: лохмотья одни, черный, как головешка… Бродяга какой-то. Да и что енералу делать-то у нас?
— Постой… Вдруг не врет? На прошлой неделе был я в городе — все рядили, что шишку какую-то башибузуки с «афганки» украли. Не он ли?
«Афганкой» в просторечии назвали строящуюся железную дорогу. Аббревиатура ТАЖД[12] плохо ложилась на язык простых людей…
— Да, да! — зачастил путеец. — Я это! Это меня ищут!
— Да ну! Как же тебе удалось от туземцев-то сбежать? Они, чай, не сосунки — дело свое знают туго, — незнакомец постарше был недоверчив. — Да с ружжом еще!
— Удалось вот…
— Ну да ладно, — по-мужицки трезво рассудил незнакомец. — В околотке разберутся, кто ты такой… Ты один?
— Один, один!..
Александр слышал все это отлично, но не было сил поднять голову, не то что подать голос.
«Нас с поручиком оставят здесь, — отрешенно думал он. — Скотина Линевич — отомстить мне решил за все… А может, и правда считает, что мы с поручиком мертвы…»
— Егорка, — услышал он, но даже не смог обрадоваться. — Езжай-ка, племяш, по следам этого вот… Да посмотри, как там. Не нравится мне чтой-то этот енерал…
Бежецкий услышал дробный стук, никак не похожий на звук шагов, а еще через пару минут что-то жесткое потыкало его в спину между лопаток.
— Дядь Митяй! — голос звучал прямо над головой, но высоко-высоко, будто с неба. — Тут еще двое! Служивые вроде! Мертвые оба — в обнимку лежат, как братья родные!
— Точно мертвые?
«Живой я, живой!» — хотел крикнуть Саша, но рука фон Миндена давила на спину, как стальной рельс, и воздуха в легких не было.
«Нас же так и бросят здесь!..»
Медленно, как прорастающий сквозь асфальт росток, он поднял голову: одному Господу было известно, каких усилий требовали эти миллиметры… Перед глазами в какой-то странной дымке маячило лошадиное копыто.
— Я живой… — шепотом сообщил он этому копыту и вновь уронил голову.
И настоящим чудом оказалось то, что всадник все-таки услышал этот шелест, не более громкий, чем шорох бумажного листа…
7
— Так вы утверждаете, товарищ рядовой, — лысоватый врач в «горбачевских» очках с тонкой золотой оправой внимательно разглядывал лежащего в постели худого, стриженного наголо паренька с лихорадочно блестящими на осунувшемся желтоватом лице глубоко запавшими глазами, — что ваш командир взвода непонятным образом раздвоился?
— Нет, — больной облизнул сухие губы, — я этого не утверждаю. Но как иначе объяснить, что он так быстро пришел ко мне на помощь? Я только-только видел его наверху горы, а потом он бац — и рядом. И форму успел поменять.
— Может быть, скатился вниз? — улыбнулся одними губами врач. — Помните, у Маяковского? «Хочешь убедиться, что земля поката? Сядь на собственные ягодицы и катись», — процитировал он.
— Ну, это вы сказали, — недоверчиво улыбнулся солдат, следя глазами за молоточком, которым медик, будто невзначай, водил перед его лицом туда-сюда. — Скатился… Там километра два уже было, наверное. Он, пока катился, стерся бы о камни… Как в том анекдоте про кота.
— Про кота? — расхохотался врач. — Как же — помню, помню… Там еще хозяин на пол наждачную бумагу постелил, а мелкой не нашел… Ну, чувство юмора у вас сохранилось, больной, — это хороший знак. А больше ничего странного вы за своим командиром не заметили?
— Странного?.. — задумался солдат. — Понимаете, я сперва не обратил внимания — в горячке был…
— В горячке?
— Ну, это так говорится… Я ж в плену был, думал, что на куски меня резать будут, а тут — он. Я, как его узнал, чуть с ума не сошел от радости. Ну, думаю, товарищ лейтенант меня вытащит!
— Это хорошо. Но вы сказали «сперва». А что потом?
— Странным мне показалось, что одет он как-то не так был. Форма военная, но я такой раньше не видел — в разводах каких-то цветных.
— Грязная?
— Нет, там ткань такая. Маскировочная будто.
— Маскхалат?
— Нет, те я тоже видел. У разведчиков. Там только два цвета — зеленый и белый. А тут и желтый был, и коричневый… Как в кино, у американцев.
— В кино? Вы видели такой фильм?
— Ну да! Только названия не помню. Мы с другом на видеомагнитофоне смотрели, у него дома. Там про войну во Вьетнаме, и один бывший солдат…
— Ну хорошо, — перебил больного медик. — А еще что?
— Они с другим, в такой же форме, все называли друг друга поручиками.
— Так он не один был?
— Я же говорил! В плену, оказывается, было три человека: я, тот второй военный, что раненый был, и гражданский. Александр Павлович его еще статским советником называл.
— А что это значит — статский советник?
— Откуда я знаю, — пожал здоровым плечом раненый. — Это что-то из дореволюционной жизни. В книге какой-то было. У Чехова, кажется.
— Логично, — покивал головой врач. — фильм, книга… Ну, товарищ рядовой, не буду вас больше отвлекать. Выздоравливайте.
Врач поднялся со стула, спрятал свой молоточек в нагрудный карман и вышел из палаты, прикрыв за собой дверь.
— Ну что? — спросил его другой врач — заведующий хирургическим отделением Ашхабадского военного госпиталя подполковник Вахтеев, ожидающий снаружи. — Симуляция исключена?
— Можно сказать однозначно, — подтвердил майор Голобородько, коллега Вахтеева, но заведующий психиатрическим отделением. — Посттравматический синдром в чистом виде. Съехала у рядового крыша набекрень. Сложный бред, навеянный отрывочными воспоминаниями о прочитанных книгах и виденных фильмах. Думаю, семь-бэ ему гарантирована.
